Ещё я понял, что Максвелл, скорее всего, не так талантлив, как его сестра…
Спустя час мистер Бистер вернулся и, крепко взяв меня за руку, повёл в гостиную. Клер пошла следом.
— Оскар, не подведи, — сказал по пути хозяин дома. — Времени было мало, поэтому я собрал только самых близких друзей.
На площадке между этажами Клер остановила меня и прошептала:
— Оскар, надо очень стараться. Изо всех сил. Расскажи им всё, что они захотят узнать.
— Но что именно им нужно?
— Всё это очень богатые люди. Они хотят, чтобы ты рассказал им, как не потерять деньги. Желательно даже, как умножить капитал.
— Я этого не знаю!
— Зато ты знаешь, какой будет жизнь в тридцать первом году. И в сорок первом. Папины друзья хотят понять, как избежать обвала. И хотят знать всё про войну, чтобы вовремя вывести свои вложения из Германии и Японии.
— Про вложения я вообще ничего не знаю, — горячо зашептал я. — Я даже не понимаю, почему у твоей мамы случится сердечный приступ, если ты будешь первой женщиной в Верховном суде.
— Глупый! Потому что на мне тогда никто не женится! — Клер положила руку мне на плечо, развернула меня к двери в гостиную и слегка подтолкнула. — Не подкачай, Оскар!
В камине весело играло пламя. У камина сидели несколько мужчин. Очень важных. Не в высоких шнурованных ботинках из нашего фирменного обувного магазина в Кейро, а в начищенных до блеска туфлях с тончайшими кожаными подмётками; в таких туфлях можно ходить только по мраморным полам. Руки мягкие, ногти розовые, отполированные, ни одного сломанного, ни одной заусеницы. Эти руки не знали физического труда. Гости мистера Бистера улыбались, и зубы их — вычищенные, ухоженные и наверняка свои, не вставные, — сияли белизной. Эти люди были магнатами, все до одного. И все до одного были прекрасны! Да-да, другого слова не подобрать. В гостиной царила власть. Всесильная и великолепная.
— Это отец Генри — Генри Меллон-старший, — произнёс мистер Бистер. — Он коллекционирует монеты. Возможно, ты слышал о семье Меллонов.
Я не слышал. Но я смотрел на Генри Меллона, на его одежду, стрижку, на его гладко выбритый подбородок — и понимал, что этот человек даже носки сам по утрам не надевает. У него для каждого дела имеется прислуга.
Меня представили мистеру Джону П. Моргану и мистеру Биддлу. За ним, в костюме для игры в теннис, сидел молодой человек с вьющимися волосами. Его звали Нельсон Рокфеллер. А ещё дальше расположился Джо Кеннеди. Он пришёл с сыном, мальчиком лет десяти[16].
Всё лицо юного Кеннеди было усыпано веснушками, а таких густых волос я вообще никогда не видел. Меня этот мальчик как будто не заметил. Скользнул по мне взглядом и тут же зевнул.
Ещё дальше, на узком диванчике, сидели мистер Меррилл и мистер Линч.
От всех этих людей исходил знакомый запах. Запах достатка. От них пахло лимонной полиролью и выпечкой, как у Петтишанксов. И ещё дорогим одеколоном.
И вообще, эти люди были похожи на мистера Петтишанкса, даже сидели точно так же — закинув ногу на ногу. Наверняка тоже банкиры.
— Ну, привет, Оскар! — радостно обратился ко мне мистер Биддл.
И все поочерёдно поднялись и пожали мне, шестилетнему малышу, руку. Потом мистер Меллон откашлялся и произнёс:
— Оскар, послушай… твоя монета… десять центов с изображением статуи Свободы… — Он ободряюще улыбнулся. — Знаешь, у меня дома имеется фотостудия, тёмная комната, где я проявляю и печатаю снимки. Вот увеличенное фото твоей монеты. — Он передал мне чёрно-белую фотографию, на которой десять центов были в двадцать раз крупнее реального размера. — Видишь метку около ободка?
— Да, сэр.
— Это печать. Такие печати ставит только Центральный монетный двор. Кроме того, засечки на ребре. Среди фальшивомонетчиков встречаются искусные мастера, но гурт, то есть ребро монет, они делать не умеют. Ну и последнее: не занимаются фальшивомонетчики такими мелкими монетами. Подделывать мелочь невыгодно. Итак, что мы имеем? Перед нами монета из чистого серебра с печатью Монетного двора Соединённых Штатов. Монета принадлежит серии, которая пока не выпущена в обращение, и датирована годом, который ещё не наступил. Откуда она у тебя?
— Мне дал её ночной сторож, который охранял Первый национальный банк в городе Кейро, штат Иллинойс. С помощью этой монеты мы с ним запускали поезда на рождественском макете, — ответил я. — Он просверлил в монете дырку и продел в него шнурок, так что мы могли вытянуть её из автомата и запустить поезд ещё раз.
— И когда это было, Оскар?
— Примерно в середине декабря тысяча девятьсот тридцать первого года.
— Значит, ты мальчик из будущего. Так, Оскар?
— Да, сэр. Я родился в двадцатом году. Сейчас мне одиннадцать лет.
Гости мистера Бистера хмыкнули, зашевелились. Заскрипела кожа кресел.
— Одиннадцать, говоришь? — произнёс мистер Рокфеллер. — Попробуй убедить нас в этом, Оскар. Сможешь?
— Сэр, если хотите, дайте мне пример на деление в столбик. Я и дроби знаю, если они не слишком сложные.
Юный Кеннеди опять зевнул и, глядя на меня, одними губами проговорил: «Хвастун».
— Спасибо, Оскар, — сказал отец Клер. — Обойдёмся без математики… Ваши вопросы, господа! Прошу! — прибавил он таким тоном, будто я — его изобретение.
— Кто там у вас в тридцать первом году президент США? — спросил мистер Биддл.
— Герберт Гувер, — ответил я.
— Хорошо, Гувер — это то, что надо.
Несколько человек одобрительно закивали.
— Ну что вы?! — возразил я. — После обвала в двадцать девятом году в стране началась страшная неразбериха, и мистер Гувер это допустил. Он не знал, как выйти из положения. Он играл на скрипке, пока горел Рим. Так, во всяком случае, говорил мой папа. А вы хотите знать про кинозвёзд? Кто будет в моде?
— Твой отец, по всей видимости, демократ[17], — мрачно заметил мистер Меррилл.
— Да, сэр, конечно, — подтвердил я, глядя на озабоченные лица богачей. — А хотите, про машины расскажу? В сорок первом году они вообще обалденные, с нынешними не сравнить. Прямо ракеты. — Я хотел рассказать им про машину Голландца, «крайслер-тандерболт», а ещё — про цветное кино, но перескочил на бейсбол. — В сорок первом году Джо Ди Маджио принесёт победу команде «Янкиз» — пятьдесят пробежек и семьдесят шесть баз. — Я говорил без умолку, но то, что интересовало моего отца, этих людей не заботило. Джо Ди Маджио их ничуть не волновал.
— Так, значит, в сорок первом году будет война? — спросил мистер Бистер.
— Да, сэр. С японцами. Они на нас нападут. Ещё в этой войне будут участвовать немцы. И русские. А у нас будет новый президент, только не помню кто…
— Вспоминай, Оскар, — настойчиво произнёс мистер Линч.
Я задумчиво обводил ногой узор на мягком восточном ковре. Как же его зовут? Хоть убей, не помню!
Я покачал головой.
— Помню только, что мой папа голосовал за него два раза.
— Ну ладно. Расскажи теперь подробнее про двадцать девятый год, — предложил мистер Бистер. — Что произошло? Вспомни, что говорили по радио, что писали в газетах.
— Это случилось осенью, двадцать девятого октября, — начал я, для солидности понизив голос, но он звучал совсем по-детски и мне не подчинялся. — Где-то здесь, у вас в Нью-Йорке, случился обвал. На Уолл-
