одеяла.
И только сейчас услышали шум дождя.
Через несколько минут раздался голос самого старшего из них — тринадцатилетнего Ковыри:
— Чья очередь гасить свет? Марат, встань и выключи!
— Да ну его! — откликнулся Марат. — Зябко вставать. Пускай горит.
— А в лоб не хочешь? — спросил Ковыря.
Кличку Ковыря он получил за то, что всё время ковырял то в носу, то в ухе, то пытался отковырнуть хоть что-нибудь от любой вещи.
Марат рывком вскочил, выключил свет.
В спальне стало совсем темно. Казалось, дождь забарабанил ещё сильнее.
Марат как мог закутался в одеяло и, едва не стуча зубами, проговорил:
— Даже печки не поставили фашисты проклятые! Гитлера бы сюда, в этот погреб!
— Гитлера сюда ещё не хватало! — отозвался Валька Ершов. — Эй, Кочерга, чего молчишь? Рассказывай дальше про Робинзона и Пятницу!
— Да я уже вчера кончил! — отозвался Кочерга. — Смылись они со своего острова, уплыли по океану. Вот и все!
В бараке наступила тишина. Казалось, все заснули.
— Писать хочу! — раздался голос.
— Я тоже, — признался Марат. — Только до уборной далеко. Под дождём чапать неохота.
— Все писать хотят, — сказал Валька Ершов. — Пацаны! А давайте сделаем писопровод!
— Какой ещё писопровод? — заинтересовался Ковыря.
— Я видел в сарае шланг для полива цветов. А давайте притащим его сюда, протянем к спальне. А если конец до уборной не достанет, спустим с крыльца.
— Это дело, Ёрш! — отозвалась спальня. — Ещё бы трубочки в шланг от каждой кровати…
— Где их возьмёшь?! — сказал Ковыря. — Разве у докторши стырить от этого прибора, каким она слушает.
— Так там всего две. И обе тоненькие…
Радостное возбуждение быстро иссякло. Поняв тщетность своих мечтаний, один за другим выбегали из спальни, писали с крыльца, возвращались, ныряли в постели, снова кутались в одеяла.
И когда беготня закончилась, в тишине снова прозвучал голос Вальки Ершова:
— Пацаны! А давайте я вам расскажу не из книжки, а что говорил мой дед!
— А кто он, твой дед?
— Когда-то работал попом, а теперь помер. Так вот, пацаны, слушайте. Он мне по секрету рассказывал. И божился, что все это правда. Как сводка Информбюро.
— Если правда — неинтересно! Сказку давай, приключения!
Невидимый в темноте Валька Ершов приподнялся, сел на кровати:
— Так вот, пацаны, слушайте! Дед божился, что все это было на самом деле. Давным-давно в стране, где жили евреи, появился парень, который мог превращать воду в вино, оживлять мёртвых. И это, пацаны, было не в сказке, а вправду. Денег за это не брал, учил всех любить и говорил, что его прислал сам Бог. Что он — его родной сын.
— Врал? — спросил Ковыря.
— Нет. Не врал. Он вообще никогда не врал, не умел.
— Знаю, — сказал Марат. — Он из церкви. Это Иисус Христос!
— А ты откуда знаешь? — вскинулся Ковыря.
— Мать в церковь водила, у нас в Сокольниках. Его на кресте распяли. Убили.
— Фиг тебе, убили! — вскричал Валька Ершов. — Через три дня взял и ожил. Для вечной жизни. И сейчас жив!
— Врёшь! Побожись!
— Дедушка никогда не врал.
— Как же он ожил? И тогда где он теперь, если ожил?
— Он со своим отцом. Богом.
— Врёшь ты все, Ёрш! Признавайся!
— Устроим ему «тёмную» — предложил Ковыря. — Допросим. Пусть признается, что врёт.
— Вы что, пацаны?
— Ладно, — сказал Ковыря. — Из постелей вылезать неохота. А вот завтра шланг из сарая притащишь. К мёртвому часу. А после линейки доскажешь все про этого парня Иисуса Христа. Как он это делал. Иначе отлупим.
Мышь. Крыса. Следы.
Опять разбудили!
Полежал в постели. Рывком встал. Подсел к столу, где тикал будильник.
Наверху у соседей, как в прошлые ночи, слышалось топанье ног, возня, отзвуки семейного скандала, детский плач.
…После посещения фитнес-клуба, бассейна приезжает на своей «тойоте» в парикмахерский салон. Там знакомая парикмахерша Лариса сначала подравнивает ей чёлочку, потом красит чёрной краской начинающие седеть волосы. Работая, рассказывает, что видела по телевизору выступление её мужа, спрашивает о здоровье дочери, жалуется, на то, что из-за кризиса становится меньше клиентов.
Получает сверх официальной платы триста рублей чаевых, и они расстаются довольные друг другом.
Приезжает домой. Ещё в лифте вынимает из сумочки тяжёлую связку ключей. В двери три замка. Один из них особенно сложный — электронный.
Стремительно входит в свою недавно отремонтированную квартиру. До того, как нужно будет мчаться в школу забирать после уроков одиннадцатилетнюю дочь-шестиклассницу, остаётся сорок минут. Снедаемая голодом, она все же выдвигает из-под кровати напольные весы. Скинув туфли и содрав с себя свитер, взвешивается. Шестьдесят два килограмма. Неплохо! За неделю минус полтора кило.
По пути на кухню смотрится в зеркало стенного шкафа. При её высоком росте, утончившейся талии, совсем как девушка. Хоть отправляйся на кастинг в телешоу. Хоть заводи любовника, как во время последнего скандала посоветовал муж.
А на кухне ждёт набитый деликатесами холодильник. Три сорта колбасы, сыры, красная икра, отварной язык. Заранее приготовленный обед в кастрюле и сковородке.
Отворяет дверцу холодильника и видит мышь. Дохлая мышь висит на толстой медной проволоке!
Захлопывает дверцу. Кидается к телефону. Дрожащей рукой набирает номер, звонит на работу мужу. Сообщает:
— У нас в холодильнике мышь повесилась! Что ты ржёшь, идиот?! Нет я не могу её снять. Приедешь домой — сам разбирайся.
Она бросает трубку на рычаг, в волнении ходит по комнатам. Ещё нет двух часов, а муж возвращается только к семи. Если не застревает в каком-нибудь клубе на корпоративной вечеринке… Дочку после школы нужно кормить обедом. А вся еда в холодильнике… Мышь не могла повеситься сама. Значит, кто-то её повесил. Кто-то за время их отсутствия побывал в квартире… Но ведь она была заперта. На три замка!
Набирает номер домоуправления. Требует, чтобы немедленно прислали дворника или сантехника.
Вдруг вспоминает, что на днях какие-то две женщины ходили по всем этажам, звонили в квартиры, предупреждали — нельзя сутки пользоваться мусоропроводом, травят крыс и мышей.
Но как могла оказаться мышь в закрытом холодильнике? Как могла повеситься?
