Оставалось ездить в случайные командировки, посылать запросы.
И вот на свою голову я таки добился своего. Знакомый выпускник Литературного института, устроившийся в областную партийную газету города Курска, как–то в конце лета сообщил, что меня берут на скромную должность литературного сотрудника во вновь образованный печатный орган обкома комсомола – «Молодой коммунист»!
Довел маму до слёз. Даже отец был против. Но я тут же собрал чемодан, выехал в Курск.
За день я был оформлен на работу. В отдел агитации и пропаганды… К вечеру снял комнатку на окраинной улице у неразговорчивой, тощей старушки, имеющей садик, корову и кур.
Ночью я слышал, как в сарае за стеной избы корова звучно шлёпает свои лепёшки, обморочно вскрикивают куры.
И понял, что попался.
Неделю ездил автобусом в центр города на работу. Сеющие дождем низкие тучи задевали тусклые купола пузатого собора, возвышающегося над Курском.
После нудной службы сотрудники партийной и комсомольской газет ритуально ехали ужинать, то есть пьянствовать, в единственный приличный ресторан – на железнодорожном вокзале. Приобщили к компании и меня. Пил водку, слушал сплетни о романах с редакционными девицами, о ненавистном начальстве. Сальные анекдоты…
Противно было. Но ещё противней казалось тащиться в свою убогую комнатёнку с оконцем в промокший садик. «Ничего, – утешал я себя. – Погода наладится, буду по утрам делать зарядку, достану хоть какой–нибудь письменный стол, со временем переведусь в другой отдел, перестану ездить в ресторан».
В первое же воскресное утро я начал осуществлять свой план. Вышел на заднее крыльцо навстречу появившемуся солнцу.
Оно и стало свидетелем того, как Господь не вытерпел и, наконец, образумил меня, пресёк безумную затею…
Сбегая с крыльца в садик, я проломил здоровой ногой трухлявую ступеньку, свалился. До крови ободрал и вывихнул лодыжку. Она мгновенно распухла. Я дополз до рукомойника, намочил холодной водой полотенце, сделал компресс. На следующий день ко мне прислали врача, он вправил вывих. Но о том, чтобы в ближайшее время выйти на работу, и речи не было.
«Ты загнал себя на тупиковый путь», – будто сказал кто–то внутри меня.
Я расплатился со старушкой, собрал в чемодан вещи, кое–как доковылял до автобусной остановки, доехал до вокзала. Проводник подсадил в вагон ночного поезда.
Так окончилась эта авантюра.
Знаменитый знаток истории философии – академик Лосев в конце своей жизни пришёл к выводу, что существованием каждого человека управляет некая судьба. «Зачем я родился? Зачем родился именно в таком–то году? – вопрошал этот старец. – Во всём, как подумаешь, прослеживается определенный умысел…»
Интересно, что, когда я, кривясь от боли, на рассвете явился домой, мама первым делом сообщила – вчера звонили из издательства, передали номер телефона Михаила Аркадьевича Светлова, захотевшего редактировать книгу моих стихов.
Кончается лето. Третье лето твоей жизни.
Через несколько дней – 1 сентября Марина отведёт тебя в младшую группу детского сада. Впервые вылетит птичка из родного гнезда…
Будь моя воля, будь у меня возможности, ни за что не выпустил бы свою птичку в неизвестно какую стаю воспитателей и малышей с их характерами, привычками, наклонностями, бациллами, вирусами. Ты ведь, слава Богу, ещё ни разу ничем не болела, никто никогда тебя не обижал. Никто не насиловал так присущее тебе стремление к свободе, к такому милому, совсем не эгоистичному, выражению непосредственности.
Марина, кажется, устраивается на новую работу секретарём–переводчиком в какую–то итальянскую фирму, расположенную далеко от нашего дома. А я – я не смогу из–за своего инвалидства гулять с тобою, особенно зимой, не смогу с утра до вечера отдавать все время тебе. Иначе непоправимо прервётся мой ежедневный труд.
Наша няня Лена исчерпала себя. Так она, во всяком случае, сама повторяет: «Ника – очень развитая девочка, ей нужны новые впечатления, новая среда…»
Новая среда, новая среда. От безысходности пришёл мне в голову некий коварный план.
Уезжая в Италию, я не успел получить пенсию за июль, а сейчас настал срок получить ещё и за август. Вчера получил. Всё–таки сумма, которую Марина планирует уплатить за квартиру, прочие коммунальные услуги (мы не платили полгода).
И вот сегодня, когда она с утра уехала устраиваться на работу, я накормил тебя столь полюбившимися итальянскими макаронами, сдобренными соусом из помидоров, погулял с тобой в нашем дворе, вдосталь покачал на качелях, насмотрелся, как ты прыгаешь то на двух, то на одной ножке по расчерченным цветным мелком на асфальте «классикам», как это называлось девочками в моем довоенном детстве. К часу дня завёл домой, умыл, переодел в длинное нарядное платьице, как умел, причесал не поддающиеся гребню вьющиеся волосы. Попытался заплести косички. Не вышло.
Конечно, я не рискнул самолично везти тебя в центр города на «запорожце». Вывел на улицу, остановил одну из проезжающих машин.
— Папочка Володичка, куда мы едем? В Зоопарк?
— Нет. Помнишь, как мы ездили в «Макдональдс»? Проголодалась?
— Не знаю. Немножко.
— Едем кутить! По случаю того, что ты стала взрослой, на днях впервые пойдёшь в детский сад. Едем в ресторан Союза писателей.
Водитель с весёлым изумлением на миг обернулся.
Удивительно, ты оказалась отчасти права – в фойе клуба писателей повсюду во весь рост стояли чучела медведей, кабанов, рыси, волка, громадного бегемота. Лежал, разинув пасть, крокодил. С опаской поглядывал я на то, как, приостанавливаясь по пути в ресторан, ты храбро гладила чучела, трогала клыки и зубы.
— Папа, не бойся! Они не кусаются!
Мы прошли было в самый большой зал. Накрытые белоснежными скатертями столики ждали посетителей. От крюка, на котором когда–то висел портрет Сталина, не осталось следа. Один из бездельничающих официантов проводил нас в другой зал, поменьше, тоже ещё пустой, усадил за столик. Со стен глядели головы винторогого козла, лося, оленя и различных антилоп. За твоей спиной на стене висела распятая шкура зебры. Можешь кое–что из этого зверинца увидеть и сейчас, когда читаешь книгу, потому что я предусмотрительно захватил из дома фотоаппарат. Официант по моей просьбе сфотографировал нас. Потом, пока мы обедали, в дверях зала периодически появлялись другие официанты, чтобы полюбоваться на тебя.
— Нравится борщ?
— Нравится. Только ещё больше эта хрустящая булочка с таким волнистым холодным маслом.
— Намазать ещё?
— Намазать. А почему мы без мамы?
— Она ведь уехала по делам.
— В другой раз, когда мы пойдем в ресторан, возьмём маму?
— Обязательно.
Официант принес по тарелке судака с запечёнными яблоками.
— Папа, боюсь, там косточки.
