Стыдясь, я говорил о своей любви, о тупике, в который попал…
— Она тоже мучается, как вы?
— Не думаю. Кажется, её устраивает такое положение вещей.
— Вот именно. Увидите, со временем она уйдёт от мужа, выйдет за другого, за третьего. Знаю этот тип женщин. Вы не для неё. И она не для вас.
Лидия Корнеевна подсела к столу и, взяв лист бумаги, начала что–то писать.
Я с ужасом чувствовал, что она права.
— Вот что, Володя, я написала письмецо автору книжки «Дикая собака динго». Читали? Рувим Фраерман живет в Солотче под Рязанью, в чудесном большом доме на берегу реки. Берите это письмо, берите свои удочки, уезжайте.
— Лидия Корнеевна, что за судьба у меня! Который раз должен чуть ли не бежать из родного города…
— Послушайте меня, старуху. Нужно уехать, вылечиться, снова стать самим собой. Есть деньги?
— Да. Осталось от второго аванса за книгу.
— Поезжайте. Вас там встретят с любовью. Кажется, у них – лодка. Ещё до войны этим домом владели Гайдар, Паустовский и Фраерман – завзятые рыболовы.
…Я, оказывается, хитрый человек. И, наверное, впадаю в детство.
— Ника! В Москве есть такое место – Птичий рынок. Можно купить всяких зверей, птиц, рыбок…
— Хочу собачку!
— Я тоже хотел бы. Но мама целый день на работе, ты в детском саду. Кто её будет выгуливать? Зимой потащит меня по льду, я грохнусь.
— Тогда котёночка!
— Видишь ли, у нас повсюду растения: на подоконниках, в оранжерейке. Там электрические проводки к лампам дневного света. Перекусит, погибнет.
— Тогда птичку. Только красивую.
— Это другое дело!
Так я вывел тебя на то, о чём мечтал издавна.
— Ника, Марина, давайте поедем в субботу на Птичий рынок, купим пару попугаев–неразлучников, мальчика и девочку! Они красивые – ярко–зелёные с красными головками, живут в тропических лесах Южной Африки, на Мадагаскаре… Я про них читал, всё знаю. Подвесим в клетку дуплянку, будут выводить птенцов.
— Мамочка, купим!
И вот субботним утром, лавируя среди стоящих и снующих автомашин, среди старушек, протягивающих навстречу котят и щенков, мы входим на переполненную людьми и живностью территорию Птичьего рынка.
Марина несёт тебя на руках, боясь, чтобы не затолкали, не потерялась.
Как старожил, шествую чуть впереди. Ведь сюда со школьных лет приезжал я зимой и летом за кормом для аквариумных рыбок. Это зверство, что здесь до сих пор не построено крытых, отапливаемых павильонов. Продавцы и их живой товар дрогнут от прохлады сентябрьского утра. Когда–то хотел снять документальную ленту о том, что здесь бывает, когда приходит зима с её морозами…
— Володя! Только что выкрали бумажник! – Марина останавливается, опускает тебя на землю, растерянно роется в сумочке. – Там автомобильные права, деньги.
— Много денег? Ведь пенсия, на которую мы хотели купить птиц, у меня в кармане. Вот они.
— Документов жалко… – Вид у нашей Маринки совсем несчастный, обескураженный.
— Что с мамой? – теребишь ты меня за штанину.
Эх, детеныш мой, ты ещё не знаешь, этот мир полон воров, мошенников, похитителей детей, убийц… Птичий рынок всегда был наводнён карманниками- $1щипачами».
— Это – ваше? – невесть откуда возникшая из толпы женщина с хитрыми глазками протягивает Марине её права.
— Благодарю, – говорит Марина. – А бумажник?
— Не знаю. Подняла под ногами, – неизвестная растворяется в толпе, как не бывала…
И на том спасибо. Мы находим птичий ряд, покупаем парочку молодых неразлучников, клетку, запас корма. Хотел было я показать тебе и Марине всё торжище, но зрелище дёргающегося на цепи, потерявшего маму медвежонка, замученных мартышек, питона, лениво ползающего по плечам и груди подвыпившего продавца, столь тягостно, что мы решаем ехать домой.
…Марина не допускает меня обустраивать птиц. Навешивает кормушки внутрь клетки, засыпает зерновую смесь, семечки.
— Ах вы, дурачки, – приговаривает она, в то время как они щиплют ей пальцы. – Дурачки, сейчас налью воду в поилку. Потерпите.
Ты завороженно смотришь на эти порхающие, щебечущие цветы.
— Папа! А у них в хвостиках есть ещё красные и синие пёрышки!
Так осуществилась моя тайная мечта. Теперь по будням, когда я на весь день остаюсь в одиночестве, из кухни, где на тумбочке стоит клетка, до меня доносятся залихватские птичьи трели. Наверное, как на Мадагаскаре.
Веселее работается.
…Ночью вышел я с удочками и рюкзаком во Владимире из поезда дальнего следования, пересел в старинный, видимо, ещё дореволюционный состав, чтобы по узкоколейке попасть в Солотчу. Он с лязгом двигался так медленно, что какой–то озорной матрос иногда выпрыгивал из вагона на насыпь, бежал наперегонки.
Под потолком тамбура догорал фонарь со свечой. Окрест проступали в утреннем тумане сосновые леса, песчаные пустоши.
Дотоле неведомое чувство горечи и свежести омыло душу. Заповедный край с милым названием Мещёра обступал меня, отрезая от возможности ежедневно звонить по телефону, безнадёжных свиданий.
Сойдя на захолустной станции Солотча, я чуть ли не физически ощутил – какая–то добрая, невидимая воля передвигает меня в иное пространство. Увидел себя как бы со стороны, идущего по длинной спящей улице. Впервые испытывал жгучее любопытство, словно всё это происходит не со мной…
Справа за высокими заборами виднелись кряжистые деревянные дома, слева сквозь разрывы плакучих ив и кустарника угадывалась речка. Где–то мычала корова, возвещали наступающее утро петухи. Шёл, пока не увидел рядом с калиткой номер дома, указанный в письме Лидии Корнеевны.
Я осторожно толкнул калитку. Она оказалась незапертой. Мне некуда было деваться. По усыпанной песком дорожке мимо кустов ухоженных роз обошёл безмолвный дом. За ним на обширном огороде заметил двух пожилых людей. Однорукий мужчина выдёргивал сорняки, женщина тяпкой окучивала картошку.
Они несколько испугались, увидев меня. Я поздоровался, протянул письмо.
— Хозяева встают поздно, в одиннадцатом часу, – сказала женщина, с натугой разгибая спину. – Будут недовольны, если разбудим.
Мужчина ловко выщелкнул одной рукой папиросу из пачки, зажёг спичку, закурил.
— У вас удочки. Хотите, пока сплаваем на рыбалку? Покажу места.
Предложение я принял, не задумываясь.
К сожалению, позабыл, как звали этого тяжело раненного на войне бывшего артиллериста. Он взял свою удочку, банку с червями. Мы пересекли улицу. У берега возле деревянных мостиков покачивалась привязанная лодка.
Солотча оказалась чудесной рекой с плавными поворотами. Под низко нависшими кустами медленно
