чеченцами стыдно за то, что сделала с ними Россия. В тот момент, когда перед твоими глазами окажутся эти строки, уже будешь знать, что ты, как и я, и твоя мама, чистокровная еврейка. А наш народ испытал и испытывает больше всех других народов беды и унижения. Потому особенно остро чувствует несчастья других. Я считаю себя русским писателем, всем лучшим, что во мне есть, обязан родине. Не устану это повторять. Но никогда, ни при каких обстоятельствах, не стыдился и не стыжусь еврейской крови. Задумайся об этом…
Итак, о чеченке из города Грозного. Поблёскивая золотыми зубами, она успела рассказать мне, что второй год приезжает сюда на туристский сезон зарабатывать деньги. В туристической фирме у неё есть турок–дружок. Одета с иголочки – белая блузка, широкие, как юбка, белые шорты. Уши, шея, пальцы рук – в украшениях из злата–серебра. Сказала, почему–то проникнувшись ко мне доверием, что там, в Грозном, у неё есть муж, восьмилетняя дочь и старуха–мать. Когда я спросил, сколько лет матери, ответила – пятьдесят два года. То есть этой старухе на 16 лет меньше, чем мне! Лучше бы не спрашивал, не задавал глупых, бессмысленных вопросов…
Держа в руке микрофон, она сидит впереди меня рядом с водителем, время от времени хрипло сообщает вычитанные в путеводителе сведения об этих краях, скучно пересказывает пошлые легенды о султанах и их наложницах. Рядом со мною дремлет, свесив на грудь бритую голову, толстый человек в майке–безрукавке и шортах, обвешанный почему–то не снятыми на время пути двумя фотокамерами и тяжёлым киноаппаратом. Боится, чтобы не спёрли?
На рассвете мы заезжали за немногочисленными клиентами, пожелавшими отправиться в это путешествие. Заехали и за ним в многоэтажный пятизвёздочный отель, уступчато поднимающийся над заливом.
Едва успев грузно опуститься на сиденье, он довольно громко, явно хвастаясь, проинформировал меня, а заодно и весь автобус, что за семь с половиной тысяч долларов имеет возможность в течение двух недель «жить при коммунизме», то есть пить и есть что угодно и сколько угодно, хоть двадцать четыре часа в сутки без перерыва, пользоваться в сауне массажем, а также массажисткой–китаянкой. Он доверчиво поведал, что первые трое суток почти совсем потерял из виду жену и двоих детей, живущих в четырёхкомнатном номере. То проводил время за стойкой бара, пробуя щедро подаваемые бесплатные напитки – текилу, разнообразные сорта виски, джина и так далее. Потом он направлялся в сауну, затем в ресторан, открытый в любой час дня и ночи, где ему подносили всё, что он ни просил, в том числе и запечённых морских ежей, и снова отправлялся к стойке бара. На четвёртые сутки он заболел, чуть не помер, жена, отринув китаянку, приводила его в чувство. Через несколько дней впервые вывела его на пляж, заставила окунуться в море. И вот теперь он решил наверстать за оставшееся время упущенные возможности, отправился в путешествие. Почему–то без жены и детей.
Теперь он дремлет. А экскурсоводша сидит, полуобернувшись к нему. Такое впечатление, что караулит момент, чтобы заполучить хоть на день этот разбухший от пьянства денежный мешок.
Ты спросишь: «Куда и зачем же ты ехал с такими неприятными людьми?»
Куда я еду, скоро узнаешь. А что касается людей, Бог сам решает, кого, когда, с кем сводить.
Шоссе идет под уклон. Справа и слева на склонах гор стали попадаться виноградники, сады. А вот и домики, улочки, магазинчики, бензозаправки, кофейни, фруктовые лавочки с выставленными на тротуар пластиковыми ящиками, наполненными помидорами, персиками, дыньками. Наша гид сообщает, что мы въезжаем в город–порт Фатхие, просит заранее приготовить паспорта и по 10 долларов для оплаты визы.
Дело в том, что я увязался с экскурсией в Грецию. Точнее, на один из тринадцати тысяч её островов – Родос.
Может быть, это сентиментально, но, выйдя вместе со всеми из автобуса и подходя под жарящим солнцем к белоснежному пирсу, я волнуюсь, словно перед встречей с любимым человеком. Увидел толпу яхт с высоченными мачтами, увидел колышущийся на ветерке греческий флаг и греческие буквы на носу ждущего нас большого туристского катера на подводных крыльях – даже сердце застучало.
Прочтешь мою книгу «Patrida», узнаешь почему. Кому довелось пожить в Греции, тот счастливо замрёт, увидев её славный синий флаг, перекрещенный белым крестом.
Катер оказался «Кометой», построенной когда–то у нас, в России, на Сормовском заводе, под Нижним Новгородом, о чем свидетельствует полустёртая медная табличка, укрепленная при входе в застекленный салон. Само же судно несет название «Марианна», как бы примазываясь к двум шикарным, стоящим у соседнего пирса яхтам – «Лили Марлен» под немецким флагом и «Жаклин» – под французским.
Эх, Никочка–Вероникочка, будет ли тебе в старости доступно то ощущение несмотря ни на что не проходящей юности и счастья, когда корабль отчаливает от берега, а впереди лежит остров, на котором ты никогда не был. Если б ты видела эту извилистую, как раковина, скалистую бухту, где, кажется, мог бы укрыться флот всего мира!
Нескоро объятья бухты оставили нас, и мы оказались в открытом море. Я вышел из душноватого салона, держась за поручень, высматривал своих любимых дельфинов.
Судно неслось по морю, бодро шлёпало подводными крыльями по его маленьким волнам. Вдруг, представь себе, раздаётся утробный скрежет. И оно останавливается.
Около трёх часов мы болтались посреди моря, пока команда чинила одряхлевший двигатель. Я был рад тому, что не взял тебя с мамой с собой. От мёртвой зыби многих стало тошнить.
…Мы прибыли к пирсу Родоса в двенадцатом часу дня, вместо восьми утра. Из–за громадного количества скопившихся в порту яхт, видны были только вершины гор. Игра солнечных бликов на воде слепила глаза. Получив визу и обменяв в будочке у конца пирса несколько десятков долларов на греческие драхмы, я узнал у нашей чеченки, что сбор для обратного рейса назначен здесь же, на пирсе, через четыре часа, с лёгким сердцем покинул своих спутников, которые залезали в поданный к пирсу экскурсионный автобус.
Мне он был даром не нужен. Я мечтал о тени и о чашке кофе. А ещё очень хотелось поговорить с кем–нибудь по–гречески. Знаю на этом языке не больше сотни слов, да и те начал забывать.
…Два часа ночи. Я иду в темноте по ускользающей из–под ног дорожке мимо кажущихся теперь родными сосен, счастливый оттого, что где–то тут, в одном из однообразных бунгало спишь сейчас ты и мама Марина. Счастливый оттого, что меня ждут.
Всё хорошо, все замечательно, только я никак не могу найти наше бунгало. Уже второй раз дошёл до бассейна, до пляжа, тащусь обратно один в ночи. Приближается какой–то человек. В тусклом свете фонаря узнаю одного из местных полицейских. Он, как и весь персонал любит тебя, при случае всегда нагнётся, погладит.
Опоясанный белеющей в темноте портупеей с пистолетом, о чём–то спрашивает по–турецки. Языком жестов объясняю ситуацию, в которой, кстати, в последние годы оказываюсь уже не раз. Что делать, если, несмотря ни на какие очки, не различаю особенности домов, их номера, номера квартир… А тут ещё ночь.
Он берёт меня за руку, как ребёнка, уверенно подводит к белеющему за стволами сосен бунгало, где, сидя на ступеньках крыльца, дремлет Марина, а на руках у неё, завернутая в простынку, спишь ты.
Это необходимо, чтобы человека кто–то ждал, беспокоился о нём.
Я настолько возбуждён, что, надев купленный на Родосе серебряный браслет на руку Марине и уложив вас в постель, сижу на терраске, записываю для тебя кое–какие подробности, связанные с поездкой. На пластиковом столе передо мной лежит приготовленная Мариной коробочка с таблетками и стакан с водой. А ведь так хорошо было забыться, почувствовать себя молодым, здоровым. Решаюсь лекарство не принимать.
…Пройдя под аркой древней крепости, окружающей старую часть города, я влился в великую международную тусовку бездельников, вроде меня, густо прущую мимо сотен магазинчиков сувенирных, ювелирных, кожгалантерейных и просто продающих всякую дрянь, например, слащавые полупорнографические открытки с пляжными красотками в чёрных очках.
Странным образом не было видно ни одного кафе. Я шёл и шёл, со все большим беспокойством думал о том, что не найду здесь подарков тебе и маме, пока не увидел у дверей одной из лавочек таз, в котором плескалась большая резиновая лягушка. Знаешь, она была, как настоящая. Даже лучше! Плескалась, плавала и время от времени подпрыгивала!
