подстилке и подумал: «Что, собственно, произошло? Разве я не в собственной постели? Не у себя дома? Почему я не могу уснуть?»
К несчастью, уснуть мне так и не удалось, я был слишком разбит усталостью, да еще в «доме для гостей» вместе со мной оказались другие гости, на присутствие которых я вовсе не рассчитывал.
Сегодня утром меня проводили к небольшой мечети Сиди-эль-Хадж-Айка — театру военных действий 3 декабря и, чтобы сразу же покончить с событиями, чуждыми моим мыслям, я расскажу тебе, насколько возможно кратко, об увиденном — о следах сражения и местах, которые были свидетелями осады.
Лагуат протянулся с востока на запад на трех холмах, образовавших скалистый хребет, который разделяет равнину на севере и бескрайнюю пустыню на юге. Северный склон застроен домами, на южном, более крутом, местами отвесном, строения расположены на значительном расстоянии друг от друга, между каменистым склоном с одной стороны и длинной желтой дюной — с другой.
На крайних холмах находится по башне, они вместе с другими укреплениями использовались для обороны во время осады. Средний увенчан просторным и прочным белокаменным сооружением без наружных окон, в котором сейчас устроен госпиталь. Эта бывшая резиденция халифа Бен Салема называется Дар-Сфа (Дом на скале) — из-за огромного скального пьедестала, на котором довольно смело водружен этот дворец-крепость.
Дар-Сфа разделяет город на две почти равные части и занимает главенствующее положение над ранее враждебными кварталами — Халафом на востоке, Улед-Серреном на западе, каждый из которых имел своих вождей, свое управление, свои интересы. Они перестали воевать, только когда объединились под началом центральной власти в Дар-Сфа. Сохранились еще пограничная стена и дверь в древнеегипетском стиле, отпиравшаяся или запиравшаяся в зависимости от того, в состоянии мира или войны находились две маленькие ревнивые республики, всегда готовые расстреливать друг друга через эту стену.
Традиция междоусобиц, длившихся, пожалуй, три столетия, полулегендарна и составляет в некотором роде мифологию Лагуата. Я знаю, что перестрелки между кварталами от башни Серрен до башни Халаф продолжались приблизительно до 1828 года — периода, когда партия Ахмеда Бен Салема, последнего халифа, казнила Лакдара, вождя Улед-Серрена, и стала полноправным хозяином города. Через десять лет, в 1838 году, борьба возобновилась. В то время великие события происходили на Юге: Абд аль- Кадир уже девять месяцев расстреливал из пушек город Айн-Махди, который оборонял Теджини, мусульманский священник, вождь западных ксуров. Сторонники Бен Салема приняли сторону Теджини, тогда Абд аль-Кадир вмешался и поддержал побежденную партию Улед-Серрена.
В борьбу включились, в свою очередь, и кочевые племена: воинственные соседи Лагуата из племени ларба поставляли наемников то одной, то другой из воюющих сторон, а иногда тем и другим сразу.
Последовал ряд налетов, осуществленных сторонниками Бен Салема, халифами эмира, каждый налет заканчивался резней и бегством во весь опор на Юг. Сначала сторонники Бен Салема спасаются у бени мзаб, оставив Лагуат мусульманскому священнику Аль-Арби; позднее уже Аль-Арби, вождь набравшей силу партии Серрена, вынужден уйти из города и запереться в четырех лье от него, в небольшом ксуре Эль- Ассафия, с тремя сотнями пехотинцев, последней горсткой армии, которую ему доверил эмир. После бесчисленных стычек у стен города были даны одно за другим три сражения; в последнем войска эмира потерпели поражение, и это довершило уже покачнувшееся дело Айн-Махди, стоило жизни Аль-Арби и окончательно утвердило власть рода Бен Салем.
Наконец, в 1844 году Ахмед просит у французского правительства инвеституры Лагуата и получает подтверждение титула халифа.
До этого момента все происходило в тысяче пятистах лье от Франции и без нашего участия. Впервые мы появились здесь после обращенного к нам призыва; именно тогда с Севера прибыли по узкому проходу, о котором ты теперь знаешь, авангарды экспедиционного корпуса.
В начале прошлого века, а может быть, раньше, так как в этой истории я не могу отвечать ни за одну дату, мусульманский священник по имени Сиди-эль-Хадж-Айка, ожесточившийся против своих сограждан, не знаю, за какое тяжкое оскорбление, нанесенное богу, может быть какой-нибудь танец вокруг золотого тельца, сказал им:
— Я вас обрекаю на взаимопожирание, как львов, заточенных в одну клетку, до того дня, когда придут христиане (я полагаю даже, что он сказал французы), эти укротители львов, чтобы покорить и обуздать вас.
В 1844 году старый пророк, похороненный в том месте, куда я тебя сейчас веду, под мечетью, которая носит его имя, услышал лишь далекие звуки фанфар; армия приблизилась к городу, разбила лагерь, осмотрелась и… покинула страну. А в 1852 году ему уже пришлось услышать пушечные выстрелы совсем близко, так как в мечети была размещена батарея и на его гробнице установлена французская пушка.
Между этими событиями имели место факты, о которых я ничего не знаю. Бен Салем умер, его место занял один из его сыновей; мы имели при халифе представителя, что-то вроде регента. Однажды стало известно, что Бен Салем, французский наместник и вся канцелярия сбежали чуть ли не в нижнем белье в Джельфу и наш противник, шериф Уарглы, занял город. Именно в это время отряд французов, вышедший из Медеа, возводил в Джельфе комендантский дом, о котором я тебе рассказывал. Работа была быстро завершена, и войска двинулись на Лагуат. Через двадцать дней другой отряд прибыл из Эль-Абиода по северо-западному дефиле [22], и почти сразу же началась осада. Между этими двумя событиями, 21 ноября, произошло кавалерийское сражение, следы которого я обнаружил в необыкновенно красивом месте.
Кроме двух башен, скорее привыкших угрожать друг другу, нежели обороняться от внешнего врага, город имеет еще на случай осады прямоугольник зубчатых стен с бойницами. К тому же с флангов его защищают сады; наконец, восточная башня намного возвышается над равниной и пустыней, господствуя над всей местностью. Над западной же башней (Серрен) возвышается мечеть Сиди-эль-Хадж-Айка, она венчает четвертый холм (на трех лежит город) и находится на расстоянии ружейного выстрела от укреплений, на уровне верхней крепости Дар-Сфа, образуя четвертый угол того, повторяю, прямоугольника, три остальных угла которого представляют башня Серрен, Дар-Сфа и башня Халаф.
Вот так, любезный друг, место погребения святого человека стало — он этого никак не мог предвидеть — театром ужасной битвы. Он предвещал катастрофу, но забыл сказать, что ему будет больно этому содействовать.
Во время кровопролитного сражения, длившегося целый день, мечеть брали и сдавали несколько раз. Это слабое место в обороне самоотверженно защищали. Не слишком крутой, но сложный для подъема холм ощетинился крупными камнями, за каждым из которых мог свободно укрыться человек. К нему подошли с юга; вершина и весь противоположный склон были усеяны бойцами, лежащими за камнями и стреляющими наверняка. Приходилось держать на прицеле каждый камень и одновременно карабкаться вверх, иногда вступая и в рукопашную схватку. Такая война по душе арабам; со времен Зааджи они не вели ее ни с большей яростью, ни столь успешно. Только с третьей попытки французам удалось устроить огневой заслон, простреливая весь северный склон, закрепиться в мечети и выбить противника из этого замечательного редута.
Став хозяевами положения, французские солдаты вломились в минарет, закатили туда орудие, проделали амбразуру, пробив стену со стороны города. Пушка, установленная в чреве этого небольшого памятника, размером четыре квадратных метра, открыла огонь по восточной башне. Бруствером ей служила спешно сложенная стена.
Тогда весь город взялся за ружья и осыпал, в свою очередь, свинцом белую цель — минарет, — в центре которой зияла черная дыра, откуда вырывались ядра в клубах дыма; все плато, отважно обороняемое, несмотря на огромные потери со стороны французов, было буквально изрешечено пулями. В этот момент мы принесли многочисленные жертвы на алтарь победы.
Штурм города стоил нам не слишком много людей: в садах не было оказано сопротивление; отчаянная борьба, словно пламя, перекидывалась от дома к дому, но была непродолжительной и тяжелой
