Зав и главный обменялись беспокойными взглядами: явные признаки умопомрачения.
— Какие башмаки? — машинально переспросил зав.
— А вот эти, — ответил Лесь и показал ножом.
Оба, главный и зав, словно по команде, посмотрели на указанную обувь, а затем перевели взгляды на идентичную соседнюю пару. Зав слегка растерялся.
— У пана Збышека такие же туфли, — ответил он неуверенно и с некоторой претензией.
— Вот именно, — возмутился Лесь.
Негодование, вызванное обувью обоих начальников, пока что подавило все другие чувства. В нем все еще бродила смутная мысль, а не убить ли в таком случае обоих, но при этом появилось неясное ощущение, что, пожалуй, это нехорошо, и вообще, речь-то как будто шла о чем-то другом.
— А где вы купили ботинки? — спросил с интересом главный инженер.
— На Брацкой. За четыреста пятьдесят злотых. А вы?
— Что вы говорите, и я тоже. Прекрасные туфли, не правда ли?
— Именно! Кажется, югославские, импортные…
У напряженного, готового к прыжку Леся совсем свело мышцы, и он с тяжким вздохом снова уселся на халаты, не выпуская из рук ножа, и снова уставился на четыре стоящие перед ним ноги. Начальники, увлеченные проблемой ботинок, снова вспомнили о нем и прервали оживленную дискуссию.
— Ну, пан Лесь, — примирительно заговорил зав, — может, вы все-таки встанете, вот-вот люди придут. И скажите, наконец, почему вы здесь? Почему здесь спали?!
Категорически решив не говорить правды, Лесь не очень-то соображал насчет ответа, а в довершение всех бед, абсолютно забыл, в чем оная правда заключалась. К тому же у него с похмелья начала трещать голова. Он бессмысленно посмотрел на зава и столь же бессмысленно ответил:
— Я хотел оказаться здесь ранним утром.
— Как вы сюда вошли?! — с отчаянием воскликнул наивный инженер, ему именно этот пустяк показался самым загадочным. — У вас ключ есть?
— Откуда? — справедливо возмутился Лесь. — Откуда у меня ключ!
— А тогда как?! Как вы сюда попали?!
— Кто вчера закрывал помещение? — с подозрением справился зав.
— Я сам закрывал и не понимаю…
— Ну же, как вы сюда попали, пан Лесь?
— Не знаю, — упорствовал Лесь. — Я вообще сюда не находил.
Если уж придерживаться точности, Лесь говорил святую правду — он и в самом деле не пришел, а приполз. Но об этом его начальники и не догадывались, ответ же Леся ничего им не объяснил.
— Как это вы не знаете? Пьяны были?
— Ясно, напился. Ничего не знаю, ничего не помню.
— Господи, нажраться в жарищу? Так и удар можно заработать!
— Алкоголь охлаждает, — находчиво заявил Лесь, решив твердить, что ничего, мол, не знает. Другого выхода скрыть таинственную и для него правду он не видел.
Зав и главный переглянулись.
— Понимаю, нализался до положения риз, — философски заметил главный. — Понимаю, у него теперь перерыв в биографии. Понимаю даже, что в такую жару его удар не хватил! Но абсолютно не пониаю, как он проник через закрытую дверь! Ведь не в окно же влез, четвертый этаж!
— А, может, в окно влезли? — поинтересовался зав мастерской, — он считал, что пьяный на все способен.
— Не знаю, — стойко ответил Лесь.
— Ну, ладно, а на кой черт вам этот нож?!
Лесь с недоумением осмотрел нож, прикидываясь, что видит его в первый раз в жизни.
— Не знаю, — Лесь твердо придерживался избранной позиции.
— А вы уверены, что вчера никого не зарезали?
Лесь уже хотел отчеканить свое «не знаю», но сообразил: если этой ночью кто-нибудь кого-нибудь зарезал, все будет свидетельствовать против него, а посему быстро сменил интонацию.
— Нет и нет. Ножа с собой не таскал.
— А где был нож?
— Не знаю.
— С ним не договориться, — вздохнул расстроенный главный инженер. — Пускай лучше сперва протрезвеет.
— Вот именно. Пан Лесь, встаньте и что-нибудь сделайте. Умойтесь, к примеру.
— Не могу, нет воды.
— На втором этаже вода есть. Побрейтесь, выпейте кефиру, не знаю, что еще, но нельзя же весь день здесь лежать!
Справедливость этого замечания засияла даже в похмельном тумане. Лесь подумал, встал с пола, посмотрел на нож и с сожалением положил его на стол. Затем собрал халаты вместе со своей одеждой и отправился в раздевалку. Когда уже одетый вышел, кадровичка сидела на своем месте. Лесь, не говоря ни слова, расписался в книге присутствия и направился к парикмахеру.
Зав мастерской и главный инженер сидели в кабинете и долго смотрели друг на друга в беспокойном молчании.
— Думаете, он того? — озабоченно начал зав.
— Если жарища не кончится, у всех крыша поедет, — ответил главный подавленно. — Он, наверное, крайне восприимчив.
— А как по-вашему, что это у него застряло насчет ботинок?
— Может, никак обуви не достанет? По вашему мнению, он этот нож не пустил в ход?
— Надеюсь, нет. Откуда он его выкопал? Знаете, пожалуй, я этот нож заберу и спрячу на всякий случай. Черт его знает… Физиономия у него диковатая…
— Спрячьте. Сегодня бы с ним помягче…
После визита в парикмахерскую, кефира, одной-единственной рюмки по методу «клин клином» и пива Лесь вернулся на службу в радостном настроении. В нем бурлило удивительно позитивное отношение к жизни и удивительно негативное к работе. Беззаботно отдаваясь этому радостному настроению, он сидел некоторое время за столом и мечтательно следил за Барбарой. Вдруг его охватил творчёский энтузиазм, он схватил кальку, мягкий карандаш и начал рисовать ее портрет.
В основе своей Лесь был импрессионистом, а сюрреализм и абстракционизм вели борьбу за его творческое «я» с переменным успехом. Следы этой борьбы четко наметились в создаваемом портрете. Источник вдохновения не обращал на художника ни малейшего внимания, Лесь рисовал беспрепятственно и с жаром, пока вошедший Каролек не заинтересовался его работой и не начал с интересом рассматривать уже оконченное произведение.
— Барбара, — позвал он, подавляя бестактное хихиканье, — иди-ка, посмотри на свой портрет.
Барбара, предчувствуя недоброе, встала и подошла к Лесю.
— Что это такое? — спросила она, помолчав. — Что означает это странное нечто? Интересно, в чем ты углядел сходство со мной, Каролек?
— А он не спускает с тебя глаз.
— Ах вот как. Нельзя ли пояснить, пан Лесь, в какой степени ваше творение связано со мной?
В подозрительно бархатном голосе Барбары прорывались зловещие нотки, но увлеченный художник не обратил на это внимания и продолжал восторженно пялиться на нее.
— Я вас так вижу, — прошептал он страстно.
У Барбары на мгновение перехватило голос. Портрет представлял собой многочисленные геометрические фигуры, в коих с некоторым усилием удалось бы увидеть обнаженную, так сказать, натуру, то есть деформированную фигуру, пожалуй, женского пола в позитуре сфинкса с весьма приподнятой вверх задней частью и с чем-то вроде цветочка в части передней, представляющей, скорее всего, зубы. Барбара и Каролек долго рассматривали шедевр в молчании.
— Вы меня так видите?.. — медленно начала Барбара.
