Сначала мы поднялись на верхнюю площадку центральной башни, откуда она показала мне окрестности — причем, следуя совету графа, изъяснялась на своем ломаном английском. Я подумала, что ненавидя и опасаясь отца, она в то же время хочет завоевать его уважение.
— Мадемуазель, видите башню вон там, прямо на юге? В ней живет мой дедушка.
— Это близко?
— Около двенадцати километров. Сегодня ясная погода, поэтому ее хорошо видно.
— Ты часто его навещаешь?
Она с подозрением посмотрела на меня и промолчала. Тогда я сказала:
— Это не так уж далеко.
— Иногда я хожу туда, — вздохнула она. — Папа не ходит. Обещайте, что не скажете ему.
— Он против?
— Не знаю, он не говорил. — В ее голосе послышалась некоторая досада. — И вообще, он со мной редко разговаривает. Поэтому обещайте, что не скажете.
— А почему ты думаешь, что я скажу?
— Потому что с вами он разговаривает.
— Женевьева, я видела его всего два раза! Естественно, мы должны были поговорить о картинах. Он беспокоится о них, но беседовать со мной на другую тему он не станет.
— Обычно он вообще не разговаривает с людьми… которые здесь работают.
— Вероятно, они не реставрируют картин.
— Да нет, просто вы заинтересовали его.
— Его интересует то, что я сделаю с его сокровищами. Лучше посмотри на этот сводчатый потолок. Обрати внимание на арочную форму двери. Все это позволяет предположить, что им лет сто, не меньше.
На самом деле мне очень хотелось поговорить о ее отце. Спросить, как он обычно ведет себя с обитателями замка. Интересно, почему он не одобряет ее походов к деду?
— Мадемуазель, вы говорите слишком быстро. Я не понимаю.
Мы спустились вниз по лестнице. На последней ступеньке она сказала по-французски:
— Мы были почти на крыше, а теперь вы должны взглянуть на подземелье. Вы знаете, что у нас есть темницы?
— Да, твой отец прислал мне одну книгу. Она дает прекрасное представление о замке.
— Там содержали узников. Каждого, кто наносил обиду одному из де ла Талей, сажали в темницу, так мне мама рассказывала. Однажды она взяла меня с собой и все мне показала. Оказывается, чтобы быть узником, необязательно сидеть в тюрьме. И еще она сказала, что каменные стены и цепи — только один из способов лишить человека свободы. Есть и другие.
Я внимательно взглянула на нее, но ее широко раскрытые глаза смотрели на меня по-детски простодушно. Она по-прежнему старалась казаться паинькой.
— В королевских замках были подземные тюрьмы… — продолжала она. — Их называли «места забвения» — если человека туда отправляли, то уже никогда не вспоминали о нем. Тюрьмы забвения! Знаете, в этот каменный мешок падали через люк, который сверху почти не было видно!
— Да, я читала об этом. Незаметно для себя жертва оказывалась на крышке люка, который открывался нажатием рычага в другой части комнаты. Пол под ногами разверзался, и человек проваливался вниз.
— В забвение! Там глубоко, я видела. Несчастный мог сломать ногу, никто не вылечил бы его. Он лежал там всеми позабытый, среди костей своих предшественников… Мадемуазель, а вы боитесь привидений?
— Конечно, нет.
— А слуги боятся. Они ни за что не пошли бы в комнату над каменным мешком… По крайней мере, в одиночку. Говорят, по ночам оттуда доносятся крики… чьи-то стоны. Вы и впрямь хотите посмотреть?
— Женевьева, в Англии я не раз гостила в домах с привидениями.
— Тогда все в порядке. Папа сказал, что французские привидения вежливее английских и приходят только тогда, когда их ждут. Если вы не верите в них, то и не ожидаете увидеть, правда? Вот это он и имел в виду.
Она ловит каждое его слово! Бедной девочке не хватает не только дисциплины, но и любви. Ее мать умерла три года назад, и с тех пор она не может не нуждаться в ласке — особенно, учитывая характер ее отца.
— Мадемуазель, вы уверены, что не боитесь?
— Вполне.
— Теперь там не так, как было раньше, — сказала она почти с сожалением. — Когда искали изумруды, оттуда выгребли кучу костей и всякой грязи. Вы, наверное, последуете примеру моего дедушки и начнете поиски с oubliette? Правда, он так ничего и не нашел… Значит, изумрудов там нет. Говорят, их украли, но я думаю, что они в замке. Вот если бы папа снова устроил раскопки! Было бы здорово, правда?
— Думаю, в замке обыскали все, что можно. Судя по тому, что я прочитала, изумруды скорее всего достались революционерам, ворвавшимся в замок.
— Но ведь они не добрались до сокровищницы, а изумруды исчезли!
— А может быть, их продали до революции? Это только предположение, но представь, что один из твоих предков нуждался в деньгах и продал изумруды. Он — или она — могли об этом никому не сказать. Кто знает?
Она удивленно уставилась на меня. Потом спросила:
— Вы говорили об этом папе?
— Думаю, нечто подобное уже приходило ему в голову. Это лежит на поверхности.
— Но дама на вашей картине изображена с изумрудами. Значит, они все-таки были в замке?
— Может быть, это подделка.
— Мадемуазель, де ла Тали не носили поддельных драгоценностей.
Я улыбнулась. Через некоторое время у меня вырвался восторженный возглас: мы подошли к узкой винтовой лестнице.
— Она ведет в подземелье, — пояснила Женевьева. — Здесь восемь ступенек, я считала. Вы сможете спуститься? Держитесь за веревочные перила.
Я последовала ее совету. Лестница была такая узкая, что идти можно было только друг за другом.
— Чувствуете, как холодно? — В ее голосе слышалось волнение.
— Представляете, каково быть брошенным сюда и знать, что никогда не выйдешь наружу? Мы внизу, подо рвом. Здесь держали тех, кто осмелился оскорбить де ла Талей.
Спустившись на восемь ступенек, мы оказались перед тяжелой дубовой дверью, обитой железом. На ней были высечены слова. Четкие буквы как будто насмехались:
Entrez, Messieurs, Mesdames,
chez votre maître le Compte de la Talle[4]
— Любезный прием! Как по-вашему, мадемуазель? — Она лукаво засмеялась — будто приподняла маску девочки-тихони, которую носила до сих пор.
Я вздрогнула. Она подошла ближе и зашептала:
— Разумеется, гостей здесь уже давно не принимают. Пойдемте посмотрим на ниши в стенах, это камеры. Вот цепи. Пленников приковывали цепями и держали на воде и хлебе. Они жили недолго. Тут темно даже сейчас, а когда дверь закрыта, света совсем нет… ни света… ни воздуха. В следующий раз надо будет взять свечи… или лучше фонарь, тут спертый воздух. При свете я покажу вам надписи на стенах. Кто царапал молитвы святым и Божьей Матери, а кто — проклятия де ла Талям.
— Какое нездоровое место, — сказала я, разглядывая плесень на склизких стенах. — И без света, в самом деле, почти ничего не видно.
— Каменный мешок — за стеной. Пойдемте, я вам покажу. Привидений там еще больше, чем здесь,
