мадемуазель. Там очень много неприкаянных людских душ.
Захихикав, она пошла вверх по лестнице. Затем отворила дверь и объявила:
— А это — оружейная галерея!
Я переступила через порог. На стенах висели ружья всевозможных форм и размеров, каменные колонны поддерживали сводчатый потолок, на плитах пола в некоторых местах лежали коврики. У окна стояла каменная скамья, как в моей комнате, а ниши с узкими окнами почти не пропускали света. Я ни за что не призналась бы в этом Женевьеве, но здесь было нечто такое, от чего у меня по коже пробежал холодок. Обстановка в галерее не менялась сотни лет, поэтому нетрудно было представить, как сюда заходила ничего не подозревающая жертва. Мое внимание привлекло большое деревянное кресло, подобие трона. Любопытно, что его поставили именно в этой комнате. Его резная спинка была украшена геральдическими лилиями и гербом семьи де ла Таль. Кто на нем восседал? Естественно, мне представился нынешний граф. Вот он разговаривает со своей жертвой, и вдруг нажатием рычага приводится в действие пружинный механизм. Затем — предсмертный крик или, может быть, страшная тишина, наступившая после того, как несчастный понял, что произошло: крышка люка скользнула в сторону, и он упал вниз — к тем, кто попал сюда раньше него, чтобы кануть в Лету и больше никогда не увидеть солнечного света.
— Помогите мне отодвинуть кресло, — попросила Женевьева. — Пружина под ним.
Общими усилиями мы сдвинули с места кресло, и Женевьева скатала коврик.
— Здесь, — сказала она. — Нажимаю сюда… смотрите… вот, видите?
Раздались скрип, скрежет, в полу перед нами образовалась большая квадратная дыра.
— Раньше люк открывался быстро и бесшумно. Загляните вниз, мадемуазель. Почти ничего не видно, правда? Тут есть веревочная лестница. Обычно ее хранят в чулане. Пару лет назад один из слуг спускался вниз, чтобы прибраться, так что теперь там все в порядке — ни костей, ни праха. Одни привидения… но вы в них не верите.
Она вытащила веревочную лестницу, зацепила ее за два крюка, которые, очевидно, именно для этой цели были вбиты в половицы, и бросила свободный конец вниз.
— Ну что, полезете со мной? — Она начала спускаться, подбадривая меня улыбкой. — Ведь вы не боитесь, да?
Она спрыгнула на пол, я — за ней.
Мы оказались в маленьком, тесном помещении. Из открытого люка проникало немного света, и я разглядела узкие щели, черневшие в стенах.
— Эти ходы сделали нарочно. Узники думали, что через них можно выйти наружу, но это лабиринт. Они надеялись найти нужный коридор и выйти на свободу, а на самом деле все коридоры ведут обратно в каменный мешок. Это была очень изощренная пытка.
— Интересно, — сказала я. — Никогда не слыхала ни о чем подобном.
— Хотите пройтись по коридору, мадемуазель? Уверена, что хотите. Вы же не боитесь! Вы такая храбрая и не верите в привидения.
Я подошла к щели, сделала несколько шагов в темноту и наткнулась на холодную стену. Мне хватило нескольких секунд, чтобы понять, что этот ход никуда не ведет. Впереди был тупик.
Вернувшись к исходной точке, я услышала сдавленный смех. Женевьева уже поднялась наверх и теперь сматывала лестницу.
— Вы любите прошлое, мадемуазель, — сказала она. — Вот и наслаждайтесь им. Представьте себе, этот каменный мешок все еще может приносить пользу семье де ла Талей.
— Женевьева! — закричала я.
Она засмеялась.
— Вы лгунья! — выкрикнула она. — Хотя, может быть, сами об этом не подозреваете. А теперь мы посмотрим, боитесь ли вы привидений!
Крышка люка захлопнулась. Меня обступила кромешная мгла, но через некоторое время мои глаза привыкли к темноте, а еще через несколько секунд я осознала весь ужас своего положения. Девчонка задумала этот трюк вчера вечером, когда отец предложил ей показать мне замок. Она выпустит меня. Мне остается лишь ждать освобождения и стараться не поддаваться панике.
— Женевьева! — позвала я. — Открой немедленно.
Я знала, что меня не слышно, вокруг были толстые стены и такие же плиты над головой. К чему строить тюрьму, если из нее доносятся крики жертв? Ее название прекрасно подходило к тому, что происходило с ее узниками: их предавали забвению.
Какая я дура, что поверила ей! Ведь я в первый же день раскусила ее, но потом позволила обмануть себя притворным смирением. А вдруг это не просто озорство? Вдруг это вовсе не безобидная выходка маленькой шалуньи?
Я спросила себя, что произойдет, когда обнаружат мое отсутствие. Когда это случится? Не раньше ужина. Либо в мою комнату принесут поднос, либо захотят позвать к семейному столу. И тогда… Неужели мне придется провести столько времени в этом отвратительном месте?
Внезапно мне в голову пришла еще одна мысль. А если Женевьева явится в мою комнату и спрячет вещи, чтобы все подумали, будто я уехала? Она даже может сочинить записку с объяснением от моего имени — дескать, я уехала, потому что мне не понравилось, как меня приняли… потому что не хочу у них больше работать.
Способна ли она на такое?
Почему бы и нет? Дочь убийцы!
Испытывала ли я страх? Я почти ничего не знала о трагически погибшей жене графа — лишь то, что с ней связана какая-то тайна. Но дочь у нее — очень странная девочка. Дикая. Теперь я верила, что она способна на все.
Вскоре я поняла, что чувствовали люди, оказавшись в этом ужасном месте. Я, конечно, не могла сравнивать себя с ними. Они сюда падали, ломая руки и ноги. Я, по крайней мере, спустилась по лестнице. Я была жертвой розыгрыша, они — жертвой мести. Это не одно и то же. Крышка люка скоро откроется и покажется голова девчонки. С ней придется серьезно поговорить — не выдавая страха, сохраняя достоинство.
Я села на пол, прислонившись к холодной каменной стене, и посмотрела вверх, на незримую крышку люка. Попыталась узнать время по приколотым к блузке часам, но не смогла разглядеть циферблат. Часы тикали, отсчитывая минуты. Зачем притворяться, будто я не боюсь? Мрачная комната, спертый воздух. Мне было душно, я чувствовала, что при всей своей хваленой невозмутимости готова потерять самообладание.
Зачем я приехала в замок? Лучше бы попыталась найти место гувернантки в каком-нибудь приличном доме. Меня бы это вполне устроило. Как было бы здорово поехать к тете Джейн, быть ее сиделкой, ухаживать за ней и даже выслушивать бесконечные упреки, раз уж такова участь всех бедных девушек, ухаживающих за своими богатыми родственниками.
Мне хотелось жить спокойно, без волнений. Больше мне ничего не требовалось. Я так часто говорила, что лучше умереть, чем жить в зависимости, что в конце концов уверилась в своей правоте. Теперь я была готова отдать и независимость, и интересную работу… все, лишь бы остаться в живых. Раньше я никогда не думала, что такое возможно. Что я знала о себе? Может быть, броня, в которую я облачилась, чтобы сражаться со всем миром, обманула не только окружающих, но и меня?
Я пыталась думать о чем-нибудь таком, что отвлекло бы мои мысли от этого страшного места, населенного — так мне теперь казалось — душами замученных здесь людей.
«Мадемуазель, вы верите в привидения?»
Среди бела дня, когда в каком-нибудь досужем разговоре можно позволить себе долю здравого скептицизма — нет. В темном каменном мешке, в который тебя заманили, чтобы оставить на неопределенное время… не знаю.
— Женевьева! — позвала я.
В моем голосе прозвучала нотка паники. Я поднялась на ноги и стала ходить взад-вперед. Я звала снова и снова, пока не охрипла. Потом села и постаралась успокоиться. Затем опять зашагала из угла в угол. Поймала себя на том, что с опаской оглядываюсь через плечо. Мне показалось, что за мной кто-то наблюдает. Я присмотрелась к щели в стене. В темноте она была едва различима. Женевьева сказала, что
