там лабиринт, а оказалось — тупик, просто небольшая ниша… но я ждала, что оттуда вот-вот выглянет кто-нибудь… или что-нибудь.
Я боялась впасть в истерику. Чтобы взять себя в руки, громко повторяла, что непременно найду какой-нибудь выход — хотя знала, что выхода нет. Я снова села и, чтобы спрятаться от мрака, закрыла лицо руками.
Вдруг послышался какой-то звук. Я подскочила как ужаленная, инстинктивно зажав рот ладонью, чтобы подавить крик. Мой взгляд застыл на проклятой черной дыре. Чей-то голос сказал:
— Мадемуазель! — и комната наполнилась светом.
Не в силах сдержать чувств, я громко всхлипнула. Люк был открыт. Сверху на меня с испугом смотрела седая Нуну.
— Мадемуазель, как вы?
— Ничего… все нормально…
Я задрала голову.
— Сейчас принесу лестницу, — пообещала она.
Мие казалось, что прошла целая вечность. Наконец Нуну вернулась и скинула мне лестницу. Я ухватилась за конец веревки — и чуть не упала: мне так не терпелось оказаться наверху, что я никак не могла поставить ногу на шаткую ступеньку.
Няня тревожно вглядывалась в мое лицо.
— Вот шалунья! Ох, не знаю, что с нами со всеми будет. Вы такая бледная… сама не своя.
— Еще бы, просидеть взаперти в таком месте! Ох, совсем забыла поблагодарить вас за то, что вы пришли. Не могу выразить вам, как я…
— Мадемуазель, пойдемте в мою комнату. Я сварю вам хорошего крепкого кофе. Мне надо поговорить с вами.
— Вы очень добры. А где Женевьева?
— Понятно, вы все-таки сердитесь. Но я вам все объясню.
— Что вы мне объясните? Как это можно объяснить? Женевьева рассказала вам, зачем она это сделала?
Няня покачала головой.
— Пожалуйста, пойдемте ко мне. Там вы сможете немного отдохнуть. Сейчас вы взвинчены, и я очень хорошо понимаю вас. Кто же на вашем месте чувствовал бы себя иначе?!
Она взяла меня под руку.
— Идемте, мадемуазель. Нам нужно поговорить.
Покидая эту злополучную комнату, я дала себе слово не возвращаться в нее по собственной воле.
Заботливая Нуну помогла мне немного придти в себя. В моем состоянии я нуждалась именно в таком добром и сильном человеке.
Я шла, не разбирая пути, но, когда она распахнула дверь и пропустила меня в маленькую уютную комнату, я сообразила, что мы оказались в одной из современных пристроек замка.
— Вам надо прилечь. Вот сюда, на диван.
— Спасибо, я посижу.
— Извините, мадемуазель, но вам необходимо отдохнуть. Сейчас я сварю кофе.
В камине горел огонь, вскоре на полочке вскипел чайник.
— Горячий крепкий кофе, — приговаривала она. — Это вас взбодрит. Бедная барышня, какой ужас!
— Как вы узнали о том, что произошло?
Она отвернулась к огню и занялась кофе.
— Женевьева вернулась одна. Я увидела по ее лицу…
— Вы догадались?
— Такое уже случалось. С одной гувернанткой. Она была совсем не похожа на вас… хорошенькая, молоденькая, может быть, немного заносчивая… Женевьева поступила с ней точно так же. Это произошло вскоре после смерти ее матери… Почти сразу же.
— Значит, гувернантку она тоже заманила в каменный мешок! Долго там пробыла эта несчастная?
— Дольше, чем вы. Это случилось впервые, и ее не сразу хватились. Она со страху потеряла сознание, а после отказалась остаться в замке… Больше мы о ней не слышали.
— Вы хотите сказать, у девочки это вошло в привычку?
— Она поступила так только два раза. Пожалуйста, мадемуазель, успокойтесь. Сейчас вам вредно волноваться.
— Мне надо с ней поговорить. Она должна понять…
Я вдруг подумала, что злюсь на саму себя — из-за того, что чуть не впала в истерику. Мне стыдно, я неприятно удивлена. Мне всегда казалось, что у меня хватит сил с честью выдержать любое испытание. А теперь я словно сняла налет с картины и под верхним слоем пыли и грязи обнаружила нечто неожиданное. И еще одно открытие! Я делаю то, что всегда осуждала в людях: срываю зло на другом. Да, Женевьева вела себя отвратительно, но все-таки расстроило меня мое собственное поведение.
К дивану подошла Нуну. Она скрестила руки на груди и внимательно посмотрела на меня. Затем вздохнула.
— Ей нелегко, мадемуазель. Девочка осталась без матери. Я делала все, что могла.
— Она очень любила мать?
— Обожала. Бедное дитя, для нее это был такой удар! Она до сих пор не оправилась. Вы уж имейте это в виду.
— Она просто распущенная девчонка, — сказала я. — Во время нашей первой встречи она вела себя несносно, но это… Сколько бы я там просидела, если бы вы не спохватились!
— Она хотела вас напугать. Вы кажетесь такой самостоятельной, а ей именно этого и не хватает.
— Почему она такая странная? — спросила я.
Нуну улыбнулась.
— Об этом я и хочу вам рассказать, мадемуазель.
— Что ее заставляет так поступать?
— Когда вы все поймете, вы ее простите. Вы не расскажете ее отцу о том, что сегодня произошло? И никому вообще?
Этого я не могла обещать.
— Я должна поговорить с Женевьевой! — твердо произнесла я.
— Но больше ни с кем, прошу вас. Ее отец очень рассердится, а она до смерти боится его.
— Ей нужно втолковать, что она поступила дурно. Вы, конечно, пришли и спасли меня, но мы не можем похлопать ее по плечу и оставить в покое, не сказав ни слова.
— Поговорите с ней, если хотите, но сначала мне надо поговорить с вами. Я хочу кое-что рассказать вам.
Она отвернулась и стала накрывать на стол.
— Это связано со смертью ее матери, — добавила она.
Я ждала продолжения. Мое желание услышать было еще сильнее, чем ее желание рассказать. Но сначала она, похоже, приготовит кофе. Нуну поставила кофеварку на огонь и вернулась к кушетке.
— Ужасно… что это случилось с одиннадцатилетней девочкой. Она первая нашла Франсуазу мертвой.
— В самом деле, ужасно, — согласилась я.
— У нее была привычка: встав с постели, сразу бежать к матери — пожелать доброго утра… Представляете, малышка вбегает в комнату и видит труп!
Я кивнула, потом сказала:
— Но это случилось три года назад, и я все еще не вижу причины запирать меня в темном каменном мешке.
— С тех пор Женевьева очень изменилась. Складывается впечатление, что ей доставляет
