фастфудной обжорки внизу. И свет фонарей выглядит фантасмагорически, отражаясь в стеклах машин, темных очках молодых людей (в чем смысл ходить вечером в темных очках?), витринах и окнах. Немного привыкнув к необычному зрелищу, он вдруг почувствовал, что рядом кто-то есть.
Человек прижался к кирпичной трубе и старался не двигаться, но Ромиль почуял его и испугался. Он быстро выхватил нож, который носил с собой по привычке, принял оборонительную стойку и уставился на темный силуэт.
— Если вы считаете, что эта крыша чересчур мала для двоих, я могу и уйти, — раздался неуверенный голос.
— Крыша достаточно велика. Просто я не сразу вас заметил, — отозвался Ромиль.
— А я вообще малозаметный тип, — в голосе незнакомца прозвучала грустная усмешка. — Если позволите, я бы хотел сесть поближе к краю и тоже смотреть на улицу. Завораживающее зрелище, да?
— Да… — Ромиль цепким взглядом окинул приблизившегося мужчину и удивился, что могло его так напугать. Щуплый тип, в джинсах и трикотажной куртке, осторожно выпутался из теней и сел неподалеку. Ромиль, убрав нож, тоже опустился на кирпичный бортик и уставился на улицу. Она странным образом изменилась. Присутствие второго зрителя превратило ее в сцену. Фонари подсветкой рампы очертили эти подмостки жизни, и вдруг стало ясно, что сейчас что-то случится, ибо сценарий написан, а зрители замерли в ожидании. Вот маленькая фигурка вынырнула из переулка, приблизилась к лотку с горячей лапшой. Ромилю показалось, что он услышал высокие колокольчики смеха.
— Миу? — пробормотал он.
— Думаю, она, — согласился незнакомец. — Видите, из-под темного плаща торчит краешек красной шелковой рубашки? Она всегда одевается в красное или розовое.
— Вы тоже ее знаете? — удивленно спросил Ромиль.
— Почему нет? Она милая, и у нее такие нежные ручки. Надо пользоваться, пока кокаин не свел ее в могилу.
Они помолчали, а потом человек неожиданно спросил:
— О чем вы думаете, когда видите ее?
Ромиль пожал плечами.
— А я вот всегда думаю о драконах.
— О драконах?
— Да. Вы знаете китайское поверье, что все человеческие жилища построены на драконе, который спит там, внизу? И если сделать что-то неправильно и разбудить дракона, то он зашевелится …. Так происходят землетрясения. Но если рассердить спящую тварь по-настоящему, она может выползти на свет божий и сожрать того, кто нарушил ее покой.
Ромиль прищурился, глядя в дымный, освещенный мерцающими огнями вывесок проем улицы, и ему немедленно показалось, что там, в невидимом для них переулке, уже притаилось большое, мерцающее чешуей тело…
— Вы художник? — с интересом спросил он, более внимательно приглядываясь к своему соседу по крыше.
— В некотором роде. Впрочем, скорее скульптор. Да, мне ближе объемные формы, — отозвался незнакомец. — А вы?
— А я художник! — Ромиль расхохотался. — Должно быть, мы с вами настоящие психи. Меня занесло на эту крышу желание повыть на луну.
Человек у трубы негромко хмыкнул.
— Любой гений немного псих, иначе он не гений и не сможет сотворить ничего стоящего.
Они проговорили долго. И так велик был эгоцентризм каждого, что, даже задавая вопросы, каждый думал о своем и говорил о себе.
И вот теперь Ромиль стоял подле того самого дома. Он вспомнил скульптора и сумбурный, но интересный разговор. Оглянулся и, держась одной рукой, опять полез на крышу.
Та картина, где он написал Миу… фактически, она была навеяна словами скульптора, который говорил о хрупкости китаянки, скорой смерти и драконах. Можно ли считать, что это было отражение чужих чувств и страданий? Наверное, нет. Он, Ромиль, тоже знает Миу и город… Вот если вспомнить что-то еще… Невидящими глазами смотрел он на спешащих внизу людей. Что еще говорил тот тип? Что это привилегия — быть выше всех, она дарована талантом, это такое особое право, возвышающее художника над смертными. И отражением превосходства является страсть бродить по крышам.
Выше только небо с ангелами. Я всегда мечтал сделать ангела, сказал скульптор. Светящегося и прекрасного. Тогда эта мысль не показалась Ромилю интересной, но сейчас он задумался. Я столько раз рисовал своего демона… смогу ли я изобразить ангела, которого никогда не видел? Ангела, про которого рассказал другой человек? Цыган втянул ноздрями дымный городской дух. Почему нет? Только нужно другое место… Место, где есть воздух и свет. Забыв про боль и усталость, он поспешил к краю крыши. Нужно найти место, где он сможет увидеть ангела.
8
Глория прекрасно знала, что Ромиль не ночевал дома. Мобильник отключен, и непонятно, где его черти носят! На вечер следующего дня назначена важная встреча: они должны присутствовать на мероприятии в мэрии, там будет масса консультантов по вопросам искусства, критиков, галерейщиков. Глория скрипнула зубами. Он должен там быть, обязан явиться трезвым и обаятельным, производить впечатление на людей. Да, она уже поняла, что цыган умеет быть обаятельным, может расположить к себе парой фраз, взглядом. Пообщавшись даже единожды, люди не могут забыть его. Взять хоть Ричарда. Из-за работы они с Глорией видятся часто, и каждый раз он, словно против воли, спрашивает: «Как там твой малыш?» И порой Ромиль действительно ведет себя как ребенок: никогда не записывает важные встречи, не считается с мнениями и обязательствами. Вот как сегодня, например. Где его, черт возьми, носит? Присутствие художника необходимо, и она, Глория, провела немалую подготовительную работу, даже просто попасть на это мероприятие было не так-то просто.
Все ее худшие опасения оправдались: Ромиль так и не объявился, и Глория поехала в мэрию одна. Она уже припарковалась, когда тоненько звякнул мобильник, и тягучий голос ее enfant terrible как ни в чем не бывало произнес:
— Привет, Глория! Ты можешь достать мне большой холст?
— Я ничего не буду тебе доставать и вообще разорву контракт! Почему ты выключил телефон?
— Я его просто потерял. Почему ты такая сердитая?
— Сегодня важная встреча в мэрии, я же просила тебя!
— Глория, не злись, — примирительно сказал он. — Я сейчас приеду. Мне нужно десять минут, чтобы принять душ, переодеться и побриться… ну, пятнадцать. Я возьму такси и скажу «мэрия». Шофер поймет?
— Надеюсь, — буркнула она.
— Я приеду и буду… как ты это называешь? Хорошим мальчиком. А потом мы с тобой поужинаем где-нибудь, где хочешь. И ты сделаешь так, чтобы мне привезли большой холст, хорошо?
— Какого размера? — сдаваясь, спросила она.
— От пола до потолка. Нет, выше! Надо еще хотя бы полметра. И ширина два.
— Три с половиной метра высотой? — Недоверчиво переспросила Глория. — Что ты собираешься писать?
Сперва ей показалось, что он хотел ответить, но потом передумал. Сказал, что идет в душ и повесил трубку. Глория, вздохнув, набрала номер мастерской, где всегда заказывала холсты, а потом вдруг задумалась: а как им удастся впихнуть такого размера холст в комнату? Да он даже в дверь не пройдет!
Глория обзвонила знакомых, но никто ничего предложить не мог. И тогда она вспомнила о Ричарде.
