– Скверно, очень скверно. – Елена кивнула, взяла мужа под руку: – Я виновата? Я у тебя когда-нибудь что-нибудь просила? Я тебя толкала?
– Ты, ты! – Качалин вырвал руку, широко открыл рот, слова застряли у него в горле непрожеванным куском.
– Что я? – ласково спросила Елена. – Я не оправдываюсь, хочу понять по-человечески. Ты взрослый, неглупый мужчина. Почему ты ищешь мальчика для битья? Тебе так легче? Хорошо. Я тебя, несмышленыша, заманила в темный лес и совратила. Ты искал светлый путь, рвался совершить трудовой подвиг – встретил роковую женщину и свихнулся.
– Зачем так? – Качалин смутился. – Я хочу, чтобы ты понимала…
– Я не понимаю, – перебила Елена и поднялась из-за стола. – Я только женщина и желаю тебе добра, понимать должен ты и за свои поступки отвечать должен сам. Извини, такова жизнь.
День сегодняшний
«Ревность? Или человек ошалел от эгоизма красивой женщины, тысячи раз сдерживался, один раз не выдержал…»
Вернувшись на кухню, Лева прямо с порога спросил:
– Придумали ответ? Или спросите: какой ответ?
– Не знаю я, растерялся, понимаешь? – Качалин говорил это Толику Бабенко, по-бабьи размахивая руками. Услышав вопрос Гурова, замолчал.
«Пытается замазать оплошность или искренен? Ответить на этот вопрос – значит либо выявить убийцу, либо отсечь одного из основных подозреваемых».
Неожиданно Толик, державшийся до этого скромно, заговорил в повышенном тоне:
– Почему вы так разговариваете, товарищ? Не знаю вашего звания… В семье произошло несчастье, умер человек, любимая женщина, муж, естественно, в трансе. Что означают ваши вопросы, и, вообще, не излишне ли вы здесь задерживаетесь?
А если действительно Качалин ни в чем не виноват? Тогда его, Гурова, поведение недопустимо. А что делать?
– Вы объясните простыми русскими словами: что произошло? – наступал Толик.
Качалин к разговору не прислушивался – ушел в себя, замкнулся, сосредоточенно, словно выполнял работу, прихлебывал кофе, и Гуров был убежден, что делает все Качалин механически, вкуса кофе не ощущает.
«Не торопись с выводами, инспектор, – одернул себя Лева. – Качалин замешан в крупных хищениях, возможно, жена знала об этом и стала мешать. Надо намекнуть, что несчастный случай вызывает сомнение, и проверить реакцию».
– Елена Сергеевна упала и ударилась виском о бронзовый подлокотник, – тихо ответил Гуров, наблюдая за Качалиным ненавязчиво, но внимательно.
Хозяин еле заметно вздрогнул, поежился, словно ему стало холодно, прихлебнул кофе, на Гурова не взглянул.
– Как это упала? – возмутился Толик, подхватив брошенный мяч так ловко, будто играл с Гуровым в одной команде. – Упала и ударилась? Глупости все. Елена – отличная спортсменка… – Он замялся, и на его лице быстро промелькнули удивление, испуг и, что больше всего поразило Гурова, радость. – Вы что же, сомневаетесь?
– Мое дело маленькое, – как можно равнодушнее ответил Гуров. – Приказали ждать следователя. Я жду.
– Понятно, понятно. – Толик чуть было не потер руки от удовольствия. – Ждете, значит, а пока проявляете инициативу. Упала молодая, здоровая женщина, точненько виском ударилась, странно, правда?
– Не знаю, следователь приедет, – равнодушно мямлил Гуров, радуясь столь неожиданному и активному помощнику.
«Качалин вспыхнул и погас, снова замкнулся, а ты, приятель, – рассуждал Гуров, – либо сам по уши замешан в этом деле, прибыл сюда на разведку и решил вести ее активно, либо у тебя выраженный комплекс неполноценности. При возможности ты стараешься человека унизить, тебя бы сейчас на мое место…»
– Задаете бестактные вопросы. – Толик входил в роль обличителя и защитника нравственности. – В Шерлока Холмса поиграть захотелось? Вот следователь приедет, я ему все расскажу.
– А что я такого спросил? – Не будь на душе так муторно, Лева мог и рассмеяться. – Не страдала ли покойная сердцем? Понятно. Если сердечный приступ, то ясно: прихватило, шарахнулась…
– Шарахнулась, – передразнил Толик. – Что она, корова, шарахаться-то?
Качалин, для которого Гуров вел разговор и терпел хамство Бабенко, никак не реагировал. Лева рассердился. Больно долго ты в трансе, пора бы и в себя прийти, мужик все-таки.
– Игорь, я поеду, – вид у Толика стал крайне деловитый, – смерть, она от жизни много требует.
Гуров испытывал к Толику, который включал в беседу Качалина, симпатию, чуть ли не любовь.
– Простите, – Лева придал голосу официальность, – а где вы находились часа два назад?
– Чего? – Толик чуть не задохнулся от возмущения. Он полагал, что с этим милицейским увальнем уже разделался, так на тебе. – Где надо, там и находился!
– А точнее? – Гуров вынул блокнот, приготовился писать.
– Допрашивать решили?
– Допрашивать вас будет следователь. Я лишь хочу установить личность, которая неожиданно появилась на месте происшествия. – Гуров насупился, начал писать. – Значит, Бабенко Анатолий… Семенович, если не ошибаюсь. Документик какой-нибудь имеется?
– У меня все имеется, – Толик попытался рассмеяться. – А у вас?
– От показаний вы отказаться вправе, а документ мне покажите. – Гуров медленно полез за своим удостоверением, очень не хотелось его показывать.
Лева так долго доставал удостоверение, что Толик отмахнулся, – мол, и так видно, милиционер.
– Права годятся? – Толик протянул водительские права.
Обострить, обострить разговор, заставить Качалина включиться. На что он болезненно реагировал? Лева вспомнил и спросил:
– А почему Вера сказала, что вы рады смерти Качалиной?
– Если вас интересует, – вмешался Качалин, – то я с раннего утра находился на объекте, там меня видели десятки людей, затем вернулся в контору, был в кабинете начальника, где меня застал звонок Дениса.
«А ты совсем не глух и растерян, как выглядишь. Бросился на выручку приятелю мгновенно. Почему они боятся Веру? Что такое девушка знает?» Лева разглядывал права с любопытством, будто никогда не видел.
В дверь позвонили, Толик хотел выйти в холл, Гуров остановил его жестом, открыл сам. На лестничной площадке стоял инспектор Вакуров.
– Наконец-то! – Толик хотел отстранить Гурова, выглядывал из-за спины. – Товарищ следователь…
– Это не следователь. – Гуров оттеснил нахала, вышел на площадку, прикрыл за собой дверь. – Здравствуй, Борис.
– Здравствуйте, Лев Иванович, – зашептал Вакуров. – Убийство? – В голосе слышалось торжество.
Лева хотел одернуть парня, сдержался, вспомнив себя, первое убийство, которым он занимался, кивнул:
– К сожалению, Боря, убийство. Сейчас ты поедешь на работу хозяина дома, выяснишь весь его день, по минутам. Но прежде… – Гуров задумался. – Сначала ты поработаешь ассенизатором.
Когда Толик вернулся на кухню, Качалин глянул на него тяжело и севшим голосом спросил:
– Тебя в детстве уронили? Ты чего здесь театр изображаешь?
– Не понимаю. – Толик улыбнулся заискивающе. – Вы о чем, шеф? Что я этого мента приструнил?
Качалин ладонями сильно потер лицо, словно хотел стереть надоевшие веснушки, вздохнул, посмотрел на Толика, как смотрит врач на безнадежного больного, спросил:
– Кто этот мент?
– Я знаю? – Толик пытался держаться непринужденно. – Участковый, может, оперативник из отделения…
– «Участковый»! – передразнил Качалин, и без того большой рот его растянулся чуть не до ушей, но не в улыбке, а в хищном оскале. – Классный профессионал с Петровки играет с тобой, лопухом, да на ус наматывает. Хорошо, если из МУРа, а если из УБХСС? Если нами уже занялись?
– А чего мной заниматься? – Толик расправил плечи и стал смешон и жалок, как всякий человек, пытающийся страх и растерянность спрятать за дешевой бравадой.
– Толик, родненький, не надо. – В голосе Качалина заурчали ласковые нотки, какие можно услышать в голосе гурмана, принюхивающегося к любимому блюду. – У тебя товар при себе?
Толик шарахнулся, схватился якобы за сердце, на самом деле за внутренний карман пиджака.
– Понятно, – Качалин кивнул и неожиданно спросил: – Ты сегодня здесь уже был, во сколько ушел?
– Не был сегодня, не был. – Толик снова схватился за грудь и так старался быть правдивым, что верить ему очень не хотелось.
– Не был так не был, – равнодушно сказал Качалин. – Чего испугался?
– Ну… – Толик втянул в себя воздух, покосился на закрытую дверь гостиной и заговорил быстро, захлебывающимся шепотом: – Как это мадам упала и ударилась, и каюк? Чего это ей падать понадобилось? Неладно, шеф, все не так, я чую. И врач с экспертом там закрылись, не показываются, и этот…
– Участковый, – ехидно добавил Качалин и встал. – Мне тоже все не нравится. Елена девка, – он запнулся и неожиданно перекрестился, – она была женщина сильная и ловкая, падучей не страдала, спиртного практически не пила. Толик, все плохо. Елену жалко, но ее не вернешь, и бог с ней, а нам теперь расхлебывать. Ты еще приперся! Что у тебя с собой?
– Франки, – признался Толик. – Мадам просила достать, я же не знал…
– Это для тебя хорошо, франки тебе помогут.
– Хороша помощь. Шутишь, шеф? Мне лучше отсюда тихонько уйти. – Толик смотрел просяще, словно Качалин решал вопрос: уйти Толику Бабенко или остаться.
– Иди. Только, когда не выпустят, не вздумай валюту в моей квартире припрятать, тебе франки сейчас очень пригодятся.
– Думаешь, возьмет?
– Совсем идиот. – Качалин вновь потер веснушки, опустился на стул. – Как мне удалось одними кретинами себя окружить? Еще алкоголичка и неврастеничка! Боже мой, что же теперь будет? Вами займутся профессионалы, и все, все поплывет и выплывет. Елена! На кого ты меня оставила?
Толик не видел, что в холле, за его спиной, появился Гуров. Качалин же заметил инспектора сразу и продолжал свой монолог:
