– Как жить теперь? Ты ведь знаешь, Толик, не шибко мы с Еленой любили друг друга, но годы вместе, их не забудешь враз, да и привязанности, привычки.
Качалин вел свою партию безукоризненно. Он сразу сообразил: большую любовь и горе разыгрывать ни к чему, быстро выяснится, что если и была, то давно перегорела, а ложь может насторожить, начнут копать.
– Может, я себялюбец и мерзавец, но не могу себе представить, Толик, – продолжал Качалин, – завтра просыпаюсь, а Елены нет! А кофе с гренками, а яйцо, как я люблю? Все выутюжено, вычищено!
– Шеф, вы что? Человек погиб, а вы про яйцо всмятку! – возмутился Толик.
– Ты прав, Толик. – Качалин безвольно махнул рукой, шмыгнул носом. – Я совсем уже того, заговариваюсь.
Гуров стоял в дверях, стараясь понять, где правда, где ложь. Качалин умен, тут и гадать нечего, ясно. «Он, безусловно, раскусил меня, – понял Гуров. – Качалин наделен тем современным умом, порожденным цивилизацией, но отбросившим нравственность, этику; звериным умом, эксплуатирующим накопленное до него, не принявшим красоту и мужество предков, а сделавшим из опыта их жизни выжимку, некий экстракт выживаемости. Человек такого ума быстро и почти безошибочно определяет сильные и слабые стороны рядом стоящего, реально оценивает свое место в пространстве и времени, прекрасно ориентируется в ситуации».
Итак, Гуров понял, что Качалин умен и маску простофили использует в защитных целях. Значит, есть что защищать, главное – есть что прятать. С другой стороны, раз умен, значит, неумелая инсценировка не его рук дело, Качалин придумал бы иное. Гуров так увлекся, что чуть было не начал представлять, как бы инсценировал Качалин убийство, но вовремя остановил себя.
Толик не понял или не поверил Качалину и по-прежнему считал, что Гуров – участковый.
– А вы установили, как Елена упала, обо что ударилась? Следы совпадают? – агрессивно спросил он.
– Вы видели, как Качалина упала?
Гуров прошел в кухню, устало опустился на стул, повел плечом – рубашка высохла, заскорузло царапнула, все равно это было приятнее, чем липкий, потный компресс.
– Чего я видел? – Толик украдкой взглянул на Качалина, который спрятался за своими бастионами, на призыв ответил виноватой улыбкой. – Ничего я не видел.
– И я не видел, никто не видел, – нравоучительно произнес Гуров. – Потому и вызвали следователя. Приедет – разберется, может, у него будут вопросы.
– Я-то здесь при чем? Я зашел с визитом. – Выудив из ленивой памяти эту фразу, он взглянул на Гурова с превосходством. – Я зашел к моим друзьям с визитом вежливости, а тут такое несчастье. У меня дела. Извините, пардон, мне надо идти.
«Официально я тебя задерживать права не имею, тебя остановит Качалин. Хватит друзей разыгрывать, пора вам поссориться», – решил Лева и удивленно спросил:
– Игорь Петрович, вы должны были быть дома?
Качалин сорвался, взглянул на Толика с откровенным презрением, спохватился, закрыл лицо ладонями, пробормотал:
– Я до шести работаю. К чему эти вопросы? Елена умерла, что теперь будет?
А сам подумал: «Может, мне Толика бог послал?» Он весь подобрался, оставил веснушки в покое, повернулся к Толику:
– К друзьям, с визитом вежливости? Что это ты говоришь, братец? Во-первых, ты мне не друг. Во-вторых, отлично знаешь, что меня днем здесь не бывает. О покойниках плохо не говорят, но Елена была, простите, несколько меркантильна. Толик у нее был вроде поверенного в делах, поставщика, в общем, прислуга за все. Я в их жизнь не вмешивался, у меня своих забот… – Он чиркнул пальцем под пухлым подбородком.
Качалин пожалел о сказанном мгновенно, готов был проглотить все слова обратно, но было поздно. Толик забыл, что собрался уходить, что находиться здесь опасно.
– Значит, я у твоей бабы холуем, а ты ничего не знал? – Толик даже привстал на носки, пытаясь с достигнутой высоты покарать наглого лжеца.
Качалин был Толику Бабенко не по зубам, выражаясь спортивным языком, противники выступали в разных классах и разных весовых категориях.
– Ты выбирай выражения, – тихо ответил Качалин, своим тоном и скорбной улыбкой показывая Гурову, кто есть кто. – Я действительно кое-что знал, ты прав. К примеру, я знал, что ты сегодня должен прийти в час. Ты, понятно, явился вовремя, ты не посмеешь опаздывать. Зачем ты явился снова?
Неизвестно, кого больше потрясли слова хозяина дома, Толика Бабенко или Льва Гурова. Инспектор уголовного розыска не вздрогнул, хотя ему хотелось крикнуть: «Стоп! Пауза! Молчите! Дайте подумать! Был или не был? Если был, то почему скрыл? Может, и не должен был приходить? Качалин клевещет? Зачем?..»
Гуров нервничал. Потом будет сколько угодно времени, присутствующих разведут по разным кабинетам, появятся официальные протоколы допросов: предупреждение по статье… за отказ от дачи показаний, предупреждение по статье… за дачу ложных показаний. Вопросы и ответы, время на раздумье и анализ. Все будет, позже, потом…
Гуров знал: секундные потери, крошки информации, не использованные на месте преступления, порой не восполняются сутками кропотливого труда, случается – не восполняются никогда. Жизнь не снимают на кинопленку, нельзя остановить проектор и прокрутить все заново, в замедленном темпе. Сейчас между Качалиным и Бабенко произошло короткое замыкание, вылетела искра. В свете ее многое нужно успеть разглядеть и понять. В кабинете, возможно, такого замыкания не повторить. В кабинете придется задавать вопросы. Какие вопросы? Что спрашивать? Шарить в темноте? Убийца увидит твою слепоту, тогда все – ноль информации, даже двумя неудачными вопросами следователь загонит в тупик себя же.
«Нет времени. – Гуров принял решение. – Важно только, был сегодня Бабенко в квартире или не был».
Толик Бабенко особым умом не блистал никогда. Сейчас же он состоял из одних эмоций.
– Когда я должен сюда прийти? – Толик хлопнул себя по колену. – Ты что? Двинулся? Ты меня под какие дела подвести желаешь?
Толик так резко проглотил наживку, что Качалин, глянув на Гурова виновато, решил отпустить, хватку ослабить, иначе и порвать все можно. Пусть инспектор на Толика полюбуется, в любом случае для Качалина такая ситуация выгодна.
– Толик! Что случилось, дорогой? Я тебя обидел? – В голосе хозяина звучали вина и недоумение. – Прости, не хотел.
Качалин, конечно, слыхал о системе Станиславского, но не знал, с чем ее едят, понятия не имел о перевоплощении. Он был умен, опыт предков его учил: когда лжешь, то надо начинать с себя, убедить себя; если в собственную ложь ты уверовал, как в истину, не сомневайся, твоя ложь перевоплотилась в истину для всех. Качалин себе верил.
– Да ладно. – Толик растопырил руки, хотел обняться. – Мы с тобой оба, от этих дел… двинулись.
Качалин мягким жестом остановил душевный порыв, готовый перейти в объятия.
– Был ты тут раньше, не был… Елену не вернешь. Я так сказал, без умысла. Жена вчера обмолвилась: к часу явится Толик. И я повторил. – Качалин вяло махнул рукой, повернулся к Гурову, из-под набрякших век глянул сонно и безучастно.
Однако сигнал прозвучал однозначно: «Внимание, инспектор, парень врет, лови, пока карась в воздухе. Я подсек, твое дело – лишь сачок подставить».
Действительно, Толик буквально подпрыгнул.
– Ты, ты! – он задыхался. Не обращая внимания на Гурова, рванулся к Качалину. Тот даже не шелохнулся, и Толик словно споткнулся, опустил руки, начал расхаживать по кухне. – Ты это чего, Игорь? Откуда ты взял? Зачем тебе? Не был я здесь сегодня! Слышишь? Не был!
– Да бог с тобой. – Качалин на Гурова не смотрел, но явно обращался к нему. – Не был так не был, какое это имеет значение? Чего взорвался?
«И действительно, – подумал Гуров, – если ты, Толик, не знаешь, что Качалина убита, был ты здесь сегодня или нет, никакого значения не имеет. Судя по твоему поведению, ты об убийстве знаешь. Откуда знаешь, спрашивается? Эксперты этот факт недавно установили. Я ничего об убийстве не говорил».
– Ну ты даешь, Игорь. – Толик остывал, как и взрывался, мгновенно. – Они же из меня, – он кивнул на Гурова, – душу вынут.
Гуров вспомнил, как много лет назад, разыскивая преступника, совершившего убийство на ипподроме, создал наивную теорию. Мол, преступника трудно найти, так как он прячется среди массы людей, как в лесу, но прячется-то он среди людей порядочных. Так надо со всеми порядочными людьми заключить союз, и тогда преступник останется один, голенький. Наивен был Лева в те годы, однако преступника разыскал, уж там по теории или без нее, но задержал. Здесь круг подозреваемых совсем узок, провести отсев, казалось бы, просто. Ты убить не мог, ты не мог, ты не мог… Значит, убил Качалину ты. Прошу в машину – поехали. С кем здесь заключить союз, кому можно довериться? Четыре человека, а руку пожать некому.
– Не пойму тебя, Толик, – равнодушно и устало сказал Качалин. – Чушь какая-то, зачем тебе врать, ведь ты должен был прийти в час. Я знаю точно, и не отпирайся. Учти, маленькая ложь рождает большое недоверие.
– Сука ты! – Толик повернулся к Гурову. – Можете официально записать. Я сегодня в этой квартире не был, никаких разговоров, что должен прийти сюда в час, тоже никогда не было. Точка.
– Право, чудак. – Качалин тяжело поднялся, шаркая, направился в холл, кивнул Гурову. – Можно вас на минуточку?
– Нет уж, дудки, я тоже. – Толик вместе с Гуровым прошел за хозяином в кабинет. – А то ты, голубь, такое сочинишь, век не отмоюсь.
Квартиру Гуров еще не осматривал, не было для того повода, и комнату эту не видел. Однако Качалин, открыв дверь, остановился и попятился. Лева налетел на хозяина, тоже невольно остановился, толкнув, в свою очередь, идущего следом Толика. Они застряли в дверях.
Гуров отстранил Качалина и вошел.
На кожаном диване лежала Вера. Она лежала навзничь, раскинув руки и ноги, будто распятая, закинув голову.
– Матерь божия! – выдохнул Качалин.
Гуров оттолкнул его и Толика от двери, хотел было пригласить из гостиной врача и эксперта, услышал какой-то посторонний, но очень знакомый звук и остановился. Гуров вытер ладонью лицо; пытаясь сосредоточиться, даже тряхнул головой и прислушался.
– Совсем уж, – буркнул он и улыбнулся.
Девушка тихонько похрапывала – она крепко спала, и лицо у нее было не бледное, а румяное и хорошенькое.
Мужчины вошли, Качалин перекрестился и сказал:
– Зациклились, ясным днем невесть что мерещится.
Толик хохотнул, оглядел девушку:
– Доступ к телу продолжается, вход червонец, отступные…
Гурову так хотелось ударить, что он даже, не удержавшись, резко повернулся, на мгновение потеряв над собой контроль. Толик втянул голову в плечи, покорно ожидая, замер, и эта рабская покорность привела Гурова в чувство. Будто ничего не произошло, он спокойно, правда, чуть запинаясь, спросил:
