послали... Кстати, Василий Захарович, я пришел от Бати, чтоб узнать...
— Погоди, капитан! — сказал Корж. — Об этом после... Ты о Москве расскажи! О Москве!
Я рассказывал о Москве.
Корж и Бондаренко слушали жадно, ловили каждое слово.
Все интересовало их — и положение на фронтах, и новые назначения в армии, и быт москвичей, и планы развертывания партизанской войны.
— Замучили мы тебя вопросами, — сказал Василий Захарович. — Ну, ничего. Терпи! Веришь, со времен испанской войны в такие передряги не попадал. А там, в Испании, мы тоже, бывало, вновь приезжающих мучили, как тебя...
— А вы были в Испании?
— Довелось... Между прочим, ты никого из «испанцев» не знаешь, капитан?
— Откуда мне, Василий Захарович?..
— Жаль... — протянул Корж. — Я думал, общих знакомых найдем... Но, может, слышал что-нибудь о некоторых товарищах?
Василий Захарович назвал несколько фамилий военачальников.
— Увы... — мне пришлось пожать плечами.
— Жаль, жаль... — повторил Корж. — Настоящие люди! Они бы разобрались в том, что тут делается...
— А что именно тут делается?
Корж взглянул испытующе:
— Вот что, капитан. Не знаю, кто тебя послал сюда, в тыл, но давай говорить начистоту. Задача сейчас одна — развертывать движение. Так?
— Так.
— А можно его развертывать без тесного взаимодействия отрядов?
— Полагаю, нельзя.
— Приятно слышать, — вступил в беседу Бондаренко.
А Корж пояснил:
— Часто не можем мы, партизаны, общий язык найти. Все сами по себе. А делу это вредит.
— В чем же выражается отчужденность?
— Во всем! Да вот хотя бы нас с Линьковым взять... Сейчас у Линькова есть связь с Москвой, а у нас нет. Ему
[50]
взрывчатку подбрасывают, а нам нет. Ему оружие дают, а нам не дают! А Батя ничем не делится!
— У Бати тоже не густо со взрывчаткой и оружием.
— Все же лучше, чем у нас!
— Возможно.
— Скажи, капитан, вместе с тобой взрывчатку сбросили?
— Да, сбросили.
— Неужели не поможете?!
Я решил забыть о наставлениях Григория Матвеевича.
— Думаю — поможем.
— Вот это другой разговор! Вот это — да! — воскликнул Корж.
Бондаренко улыбнулся:
— Если бы с самого начала так договаривались!
Собираясь на эту встречу, я мысленно составил целый план беседы. Разговор, как часто бывает, потек по непредвиденному руслу. Однако я не отказался от мысли узнать то, что интересовало в первую очередь.
— Скажите, товарищи, — начал я, улучив удобный момент. — Вот вы прожили здесь первую зиму. Продержались весну и лето. Очень трудно партизанить в здешних условиях?
— Партизанить, наверно, везде нелегко, — усмехнулся Корж. — Тут другой вопрос — как партизанить? По лесам отсиживаться или активные действия вести?
— Я имею в виду активные действия.
— Понимаем... Активные действия вести можно. Было бы оружие. И связь. Вот нам сейчас без оружия и связи тяжко.
— Дело только в этом?
— А ясно ж, в этом!.. Я так скажу, капитан. Самое трудное позади. Чего греха таить! Народ на скорую победу рассчитывал, а тут вон как повернулось... Стал фронт удаляться — кое-кто растерялся. Я не про сволочей. Сволочи — те просто радовались. А даже наши, хорошие люди — кое-кто растерялся. Тем более — известий от своих нет, фашисты наступают, трубят об окружении и уничтожении советских армий, о том, что вермахтовские генералы в бинокли за уличным движением в Москве наблюдают, что Ленинград блокирован и не нынче-завтра падет... Поживете у нас — наслышитесь еще о фашистских россказнях!.. А тут что? По ночам в избы свои бойцы и командиры стучатся: хлеба нет ли? Упрямо лесом на
[51]
восток пробираются. Днем же — фрицы наезжают. Всех активистов, всех коммунистов и комсомольцев, всех, кто перед войной в западные области на работу был направлен, — к стенке или на сук. Отыскивают бывших уголовников, пропойц — организуют полицейские отряды, всюду старост — солтысов по-здешнему — сажают... Горько? Горько! А что сделаешь?
— Вы — сделали. Отряд создали.
— У меня опыт имелся... Да и не один наш отряд возник! Что говорить! На северо-востоке вон Козлов с подпольщиками действует, здесь — Батя, под Барановичами — Бринский... Ну, это — дрожжи. А тесто-то долго вспухало... Сам посуди, капитан. Иные, может, и пошли бы в партизаны, да не с чем и не знают, как начать, как организоваться... Опять же — зима на носу. Без теплой одежды, без хлеба, без оружия много не напартизанишь. И сидели. Ждали весны. Ждали, что на фронте перелом наступит. Короче — ждали чего- нибудь.
— Ожидание — не борьба.
— Верно. И тот, кто ждал, — немецких репрессий дождался. Во-первых, фрицев по морде на фронте стукнули, блицкриг дырявым оказался. Во-вторых, партизанские отряды, стихийно возникшие и из-за линии фронта переброшенные, стали удары с тыла наносить. Тут фашисты и начали бывших окруженцев под метелку сгребать, заложников хватать, целые деревни сжигать за помощь партизанам. Вот так.
— Добились чего-нибудь?
— Как не добиться! Раньше их ненавидели, а теперь еще пуще ненавидеть стали. Нашлись и трусы, и продажные шкуры, не без того. Поджали хвосты, подвывают гитлеровцам. Но те, кто зиму пересиживал, — ушли в леса, сбились в отряды. Да что далеко за примерами ходить, капитан? Ты в отряде у Бати Лагуна видел? Про Каплуна слышал?
— Видел Лагуна, но про Каплуна только в общих словах говорили.
— А историю его знаешь?.. Ну тогда послушай, тебе многое ясно станет!
И Корж рассказал...
На восьмой день войны дивизия, где служил капитан Каплун, после тяжелых боев была разбита и окружена. Во главе группы бойцов и командиров капитан Каплун сумел прорваться сквозь боевые порядки вражеских ча-
[52]
стей и ушел в барановичские леса. В стычках с фашистами группа несла потери. И в леса Красно- Слободского района капитан Каплун привел только шестерых командиров из своего полка. Здесь ему удалось встретиться с командиром другого отряда — Жуковским.
