Кирбай выслушал последнюю сводку информбюро, улыбаясь, как ребенок, получивший ко дню рождения желанный подарок.
— Никогда фрицевой брехне не верил! — воскликнул он. — Честное слово! Не верил, что Москву они взяли, не верил, что Ленинград захватили! И — вот... Вот!
Когда Кирбай немного успокоился, я предложил:
— Послушай, Паша, давай регулярно встречаться. Будешь нам про немцев рассказывать, что знаешь.
— Да что ж? Могу... Только что я знаю-то?
— Ну что знаешь и что узнаешь... Договорились?
— Договорились... Может, вам сейчас что надо? Вы спрашивайте, если знаю — расскажу...
— Ну, к примеру... Как вооружены немцы, которые на озеро приезжают?
— Вооружены?.. Да с автоматами, как обычно. Ну иногда у старшего пистолет.
— Молодые они или старые?
— Не, не старые... Какие средних лет, а какие совсем молодые.
— И всегда из Житковичей?
— Непременно.
— Одни и те же?
— Этого не скажу... Честно признаться, не приглядывался. К дерьму приглядываться...
— А ты приглядись в следующий раз, хорошо?
— Коли требуется — пригляжусь.
— Ну и чудесно.
Нам оставалось договориться о месте встреч.
— Может быть, тут же, на дороге.
Павел помялся:
— Можно и на дороге... Однако могут наши, залютичские, заметить...
— Разве плохой народ?
— Кто говорит — плохой? Но вам и самим вроде лишние глаза не нужны.
— Верно. А все-таки давай в следующий раз встретимся тут, потом придумаем, как быть дальше.
— Хорошо.
Простились.
— Парень вроде серьезный, — сказал Якушев.
— Да, серьезный... Теперь нужно будет проинструктировать Кирбая, как собирать сведения и какие, как готовиться к беседам. И договориться о «почтовых ящи-
[72]
ках». Чтобы он записки оставлял в надежных, только нам известных тайниках, не встречаясь со связными. Ведь Кирбай прав: лишние глаза не нужны...
* * *
Русый, круглолицый, крепко сбитый крестьянин сидел на лавке в красном углу избы. Увидел нас и весело блеснул голубыми глазами.
Поднялся навстречу, протянул задубелую ладонь:
— С прибытием... Илья.
— Здравствуйте.
— Передали мне, познакомиться желаете.
— Да, хотели бы познакомиться.
— Взаимно. Сам вас увидеть давно хотел. Случая не выпадало.
Мы уже кое-что знали об Илье Васильевиче Пришкеле. Знали, что живет он в Восточных Милевичах своим двором, ведет хозяйство, женат, имеет детей. Знали, держится Илья независимо, на поклон к немцам не ходит и «новый порядок» не уважает. Матрена слышала, как говорил Илья одному из соседей, горевавшему о своем житье-бытье:
— Рано, брат, в портки наклал! «Россия погибла»! Эва, хватил! Когда это было, чтоб Россия погибала? Никогда не было! И не будет! Потому, хоть и широко немец размахнулся, да силенок не расчел. И в аккурат промеж глаз получит. Потому — здесь не Франция, милый, и не какая-нибудь Дания. На фук наших не возьмешь! И опять же — народная власть. Это понимать надо! Люди за нее зубами грызться станут! Но, как известно, в текущий момент взамен зубов имеются танки и самолеты. И, промежду прочим, я не верующий, чтобы немец всю нашу силу изничтожил. Врет! Вот погоди, через годок Гитлер отсюда как наскипидаренный нарезать будет. Если, конечно, его на месте, гада, не прихлопнут, как муху!
Надо думать, Пришкелю не терпелось увидеть партизан, о которых уже ходили слухи. Теперь он и радовался в открытую.
Илья Васильевич ничем не походил на Павла Кирбая. Тот молчалив, сдержан, этот — словоохотлив, душа нараспашку. Из того слова приходилось вначале клещами вытягивать, этот словно угадывает вопрос — ответ готов тут же.
[73]
— Немцы-то? Ха! Они, паразиты, знают, что партизаны от Милевичей близко, и носа к нам не суют. Если и наскочут, так враз смываются... Герои! По бабьим крынкам шукать они герои! А наши мужики — народ верный. Точно говорю. Ну, конечно, остерегаются. Без осторожности-то одни петухи живут, потому и в ощип попадают. А народ — верный. Я — как понимаю? Если сейчас нашему мужику оружие дать и на бой его поднять — он пойдет. Все пойдут. Чего там! Мальчонки — и те, глядишь, гранаты прячут. Это — зачем? Думаешь, рыбу глушить? Не-е-е! Это они, значит, замышляют, как фрица шарарахнуть. А как же? Пионеры!
— Ну, а в Житковичах ваши мужики бывают?
— Как не бывать! Бывают, мил человек. Продать чего или соли купить... С солью-то плохо. Нету ее. А в Житковичах на базаре имеется. Ну и ездиют. И конечно, глядят.
— На что глядят?
— А на все глядят, мил человек. И где живут фрицы, значит, и сколько их там понапихано, и куда полицаи собираются с Германом...
— Зачем же вашим мужикам знать все это?
Пришкель хитро улыбнулся:
— Любопытный народ, понимаешь. А вдруг да пригодится! Мужик-то, он, мил человек, тем и жив, что все примечает... К примеру, лежит на тропочке гвоздок. Другой пройдет и не глянет, а мужик приметит, спины не пожалеет — нагнется и тот гвоздок подберет. Потому — хозяин. А хозяину все сгодиться может.
— Казарма — не гвоздик.
— Тем более, мил человек!
Мы смеялись. Смеялся и Илья Васильевич.
— Ты, дядя, по душе партизан, — сказал Седельников. — Отчего же не с ними?
— Эва! — сказал Пришкель. — А с чем, к примеру, мне партизанить? С ухватом жинкиным? Не-е... С ухватом много не навоюешь. А оружия нам взять, мил человек, негде было. Не запасли, понимаешь, до войны. Конечно, кабы знать, какая стратегия образуется, тогда — да...
— А ты, дядя, остер на язык.
— Зол я, вот и остер!.. Думаешь, легко это — в избе возле печки сидеть, когда гад половину России отхватил? Видать, ты не пробовал этого, товарищ! А я спробовал. И мочи больше нету. И коли уж вы пришли, — вот
[74]
мой сказ — берите меня к себе. С жинкой и ребятишками. Места я здешние наскрозь знаю и людей знаю вокруг. Пригожусь. А двор... Пропади он пропадом — двор! Под чужой пятой все едино и на том дворе не жизнь!
