Группы по нашему замыслу должны были вести самостоятельную работу и иметь прямую связь с Центром.
[190]
— Какова обстановка? — интересовался Гора. — Возможно ли это?
— Вполне, — не колеблясь, отвечал я. — Вот освоитесь, пойдете в эти города, убедитесь, что не преувеличиваю.
Хаджи Бритаев назначался моим заместителем по общим вопросам.
— Приказали помогать во всем, — сказал он. — Направь куда-нибудь, дорогой! Где у тебя труднее всего?
Жизнь скорректировала намерения Центра. Гора и Хаджи занимались всеми делами, в том числе и разведкой. Михаил Гора, помявшись, сказал:
— Я немного не понимаю, товарищ майор... Вот, радистку со мной прислали...
— Очень славная девушка и отчаянная! — подхватил Хаджи.
— Да я не о том... — скупо улыбнулся Гора. — Послали радистку, сказали — в твое распоряжение... А что я с ней буду делать? Зачем мне специальная радистка, если во всех отрядах есть рации?
Я улыбался. Когда-то и мне в Москве сказали: «К Линькову выброшен радист Злочевский. Он будет в вашем распоряжении...»
— В Центре сказали «в ваше распоряжение»? — уточнил я.
— Ну да...
— Вот и выполняйте приказ.
— Значит, надо ее всюду брать с собой?
В голосе Горы звучало неприкрытое отчаяние.
— А как же иначе?
Гора затосковал.
Я сжалился над ним:
— Запросим Центр. Если не будут возражать, оставите радистку у Цыганова. Во-первых — помощь, а во-вторых — облагораживающее влияние. Наши радиобоги порой изъясняются на таком диалекте, что садятся батареи.
Гора расцвел...
За два-три дня мои помощники более или менее вошли в курс дела, познакомились с людьми, находившимися на центральной базе, побывали в деревнях партизанского края, изучили общую обстановку.
Потом Михаил Гора с группой бойцов ушел под Барановичи, а оттуда — к Пинску, чтобы помочь Седельникову
[191]
и Грише Патыку, а Хаджи направился в бригаду Каплуна, под Сарны и Лунинец.
Им предстояло совершенствовать работу разведчиков, расширять нашу сеть, подготовить квартиры в городах для радиофицированных групп.
Я успел убедиться в высоком профессионализме Михаила Горы и в способностях Хаджи Бритаева.
— Ты помолодел, командир! — сверкал белыми зубами Сеня. — Честное слово!
А у меня и верно было весело на душе. Беспокоивший участок работы мы передали Горе, а уж он-то знал свое дело!
18
Под плеск молодой майской листвы неслышным звериным шагом подкрался к нашим лесам и болотам жаркий июнь.
Затихли птицы. Кое-где на полянах, возле старых трухлявых пней показались белые крапинки первых цветов земляники. Сладко пахло лесной гвоздикой. Стволы сосен на припеке сочились смолой.
Кашевары варили щи из свежей крапивы. Это блюдо, так же как отвар из еловых веток, нравилось не всем, зато десны у людей перестали кровоточить. Походило на то, что с цингой мы справились.
Колхозники из Милевичей и других ближайших деревень давно закончили сев, но мы по-прежнему держали в населенных пунктах заставы: на всякий случай...
После катастрофического поражения под Сталинградом, после панического бегства с Северного Кавказа и ряда неудач на других фронтах фашистская армия навсегда утратила ореол «непобедимости» даже в глазах собственных холуев. Солтысы, полицаи и прочие прихвостни оккупантов почувствовали, что почва под их ногами заколебалась.
Одни из них, не потерявшие остатков совести и не замешанные в кровавых злодеяниях врага, пытались завязать отношения с партизанами, просились в отряды, а другие — те, что накрепко связали свою жалкую жизнь с судьбой «великого рейха», видя, что близок конец, окончательно озверели.
[192]
Расправы с мирным населением, бессмысленные убийства женщин, детей, стариков, массовое уничтожение еврейского населения, грабежи вспыхнули с новой силой.
— Отыгрываются на детях и старухах, — с ненавистью говорил при встречах Ильюк. — Палачи!.. А что, товарищ майор, скоро придут наши?
— Теперь, надо полагать, скоро.
— Я тоже так думаю. Нынче и лето Гитлеру не поможет. Зря бахвалится, гад!
— Бахвалится все-таки?
— Да вы не хуже меня знаете, товарищ майор, что брешут фрицы. Старая песня, будто их армия новое оружие получила и потому скоро победит!..
Да, я знал, что фашистские газеты, выходившие и в самой Германии (их доставляли нам из немецких гарнизонов), и в оккупированных фашистами городах, трубили о близкой победе, о скором окончании восточного похода, возлагая все надежды на какое-то «секретное оружие», на мнимые раздоры в стане союзников и т. д.
Ни у кого из нас не было и тени сомнения в том, что война действительно близится к концу и что победа близка, но наша, советская победа!
Однако нелепо было допустить, что победа придет сама, упадет к ногам, как перезрелый плод, что командование немецко-фашистской армии именно сейчас, летом сорок третьего года, не совершит судорожной попытки переломить ход событий, изменить положение на фронтах.
Гитлер принял верховное командование. На Восточный фронт спешно перебрасывались дивизии из Франции, Бельгии, Голландии. В Германии вермахт под метелку выскребал все мужское население, способное носить оружие. Ставили под ружье и стариков и юнцов.
Наши разведчики сообщали об изменении возрастного состава перебрасываемых на фронт фашистских частей, отмечали, что новое пополнение кажется собранным с бору да с сосенки.
И тем не менее пополнение продолжало поступать, на фронт подтягивались техника и боеприпасы. Причем, насколько можно было судить по движению фашистских эшелонов в нашем районе, основной поток перевозок устремлялся не к северу и югу, а куда-то на центральные участки фронта.
Наша разведывательная сеть была к тому времени довольно широкой и разветвленной. Мы уже располагали
[193]
достаточным количеством проверенных, надежных разведчиков и подрывников во всех крупных городах и на всех крупных железнодорожных узлах. Взяли под свой контроль Брест, Барановичи, Пинск,
