Стукнула входная дверь.
— Где майор? — громко спросил Юра Ногин.
— Тише! — зашипел Петя Истратов. — Только лег!
— Буди! — громыхнул Ногин.
— Говорят, только лег. И не ори, а то выставлю.
— Я тебе выставлю! Сказал — буди, значит, буди!..
— Иди, иди! Успеешь со своими телеграммами!
— Петька, буди! Майор не обидится. Точно говорю!
Я не выдержал, откинул одеяло.
— Ты, Юра?
[236]
— Срочные телеграммы, товарищ майор! Очень срочные!
— Ну что еще там?.. Лампу засвети, что ли...
Принесли лампу, чиркнула спичка. Хмурый Петя Истратов запалил фитиль.
— Таскаются тут ни свет, ни заря... — бурчал он, надевая на лампу стекло и зябко переступая по дощатому полу босыми ногами. — Не могут обождать до утра.
В руках у Ногина была толстенная пачка радиограмм. Он улыбался улыбкой блаженного.
Сонная одурь еще томила меня. С трудом разобрал первую телеграмму. Центр приказывал не использовать разведчиков на диверсионных актах.
— Давно бы так! Что в следующей?
— Сообщение о том, что выброска пеленгаторной станции задерживается.
— Ладно. Давай дальше. Ага, о группе Хаджи и Сураева... Так. А эта о Ковеле. А эта?
«Эта» была переписана рукой Ногина на большом листе бумаги.
Я прочитал первые строки:
«Передаю Указ Президиума Верховного Совета Союза ССР о присвоении звания Героя Советского Союза...»
Юра Ногин взволнованно шмыгал носом. Лицо его светилось широченной улыбкой.
Я быстро пробежал по строчкам, нашел имя, отчество, фамилию...
Меня словно обожгло. Рванул бумагу к глазам. Точно. Моя фамилия!
В передней комнате настороженно молчали.
— Товарищ майор! Поздравляю от имени всех радистов! — почему-то шепотом сказал Ногин.
Потом за стеной что-то грохнуло, кто-то спрыгнул с печи, а Петя Истратов, как был в исподнем, влетел в боковушку и что-то заорал, приплясывая и размахивая руками.
Мы все обнимались.
А Юра Ногин, перекрывая шум голосов, кричал:
— Слушайте! Слушайте! Тут есть еще... Вот: Указ о награждении наших разведчиков.
И громко прочитал Указ.
Михаил Гора и Анатолий Седельников награждались орденом Ленина, Хаджи Бритаев, Каплун, Караваев, Гусев и еще несколько человек — орденом боевого Красного
[237]
Знамени, а всего было перечислено более двухсот человек.
— Ура! — кричал Леша Жеребцов. — Я мигом... Я сейчас банкет... Я одной ногой!..
Он тут же исчез куда-то.
Хату заполнили командиры штаба, разведчики, и Леша, конечно, добыл все, что полагалось по такому случаю. Усевшись за чисто выскобленный крестьянский стол, мы подняли тост за нашу Родину, за нашу армию, за разведку и за то, чтобы скорее прийти с победой в Берлин.
* * *
21 февраля на поле вблизи деревни приземлилась группа радистов со станцией пеленгования. Радистов было семеро. Командовал ими капитан Чубов.
А 24 февраля в хату вбежал возбужденный Петя Истратов:
— Товарищ майор! Наши!
— Кто — наши?
— Да Витька Сураев и товарищ капитан Хаджи!
Я выскочил на крыльцо. Верно. К штабу приближалась группа партизан. Впереди шагали похудевший Сураев и ничуть не изменившийся, только обросший бородой Хаджи.
Хаджи подошел строевым шагом, вскинул руку к шапке:
— Товарищ Герой Советского Союза...
— Отставить! — смеюсь я. — Не по уставу!
Мы душим друг друга в объятиях.
Вот все и в сборе. Седельников тоже должен вернуться не сегодня-завтра. Значит, прощай Сварынь!
22
Первым ушел из Сварыни с группой бойцов Хаджи Бритаев.
Я отправил его к Михаилу Горе, в парчевские леса, куда должен был привести остальной отряд.
Разделение на две самостоятельные группы диктовалось сложностью обстановки и невозможностью пробираться одной большой частью по территории, насыщенной войсками врага.
[238]
Спустя неделю тронулся и я.
Шли к местечку Малорита, что южнее Бреста, не повторяя маршрут Хаджи Бритаева.
Обоз бросили, все имущество везли на вьючных конях и тащили на собственных спинах: по весне, в распутицу, обоз сковал бы нашу маневренность.
Между тем наступление советских войск создало в районе пинских болот изрядную «кашу». Поскольку сплошного фронта здесь не существовало, отдельные советские дивизии продвинулись так далеко вперед, что опередили нас, и мы иногда наскакивали на тылы и штабы собственных воинских частей.
Правда, мы наскакивали также на штабы и тылы немецкой армии.
Разведчикам приходилось туго.
Помню, отряд пробирался мокрым лесом, изрезанным, как все тамошние леса, осушительными каналами.
Ничто не предвещало опасности.
И вдруг сигнал — противник!
Залегли. Я пробрался к разведчикам. Выяснилось: вышли на огромный артиллерийский склад фашистов, замаскированный в чащобе. Отсюда, по осушительным каналам, наполненным по весне мутной талой водой, немцы скрытно развозили на лодках снаряды и мины своим частям.
Одну из таких лодок и заметили разведчики...
Пришлось дотемна отлеживаться на сырой земле в трехстах метрах от фашистской охраны. Только ночью, совершив обходный маневр, миновали опасное место.
На одной из дневок рация приняла приказ Центра о доставке в Москву пятерых польских товарищей, находившихся в расположении Михаила Горы.
Встречу с ними назначили возле Малориты. Москва запрашивала, сможем ли мы принять под Малоритой самолет. Мы ответили, что подготовим аэродром.
С большим трудом, израсходовав почти все запасы продовольствия, добрались наконец до
