ушел.
Но все-таки гитлеровцы нас обнаружили. Впервые за всю дорогу, но обнаружили.
— Теперь все равно, — сказал я Горе. — Командуй выходить на поле и как можно скорее к ближнему лесу. Давай!
Как мы выбирались на крутые берега канала — вспоминать не хочется. Как гнали измученных коней, не щадя голосов и кнутов, к далекому лесу — писать тошно.
Но до леса добрались, избежав бомбежки, которой боялись особенно сильно все из-за того же радиоузла.
В лесу, пропетляв несколько километров, отдохнули. А еще через день лесные дороги вывели на луга, за которыми виднелись тесовые, соломенные и черепичные крыши Сварыни.
Над крышами вились тихие дымки.
Петя Истратов, щуря покрасневшие глаза, вздохнул:
— Сейчас бы на печь — и поспать! Ох, и спать буду, товарищ командир!
А штабной повар Леша Жеребцов, поднявшись в санях, водил носом, словно к нему уже долетал запах чего-то вареного или жареного.
Было 11 января сорок четвертого года. С Булева болота мы вышли 6 декабря. Значит, переход занял более месяца.
Я проехал в голову колонны.
Бойцы, шедшие обочь саней, поднимали головы, улыбались.
Как сейчас, вижу их лица, обросшие многодневной
[230]
щетиной, их опаленные возле костров шинели, полушубки, ватники.
— Вроде дошли, товарищ командир?!
— Дошли, дошли!
* * *
В Сварыни простояли до конца февраля. Дней пять люди отдыхали, мылись, приводили в порядок истрепавшуюся обувь, чинили одежду, отсыпались.
Немцы нас не беспокоили. Только однажды совершили на деревню авиационный налет — на второй день после нашего прибытия. Прислали три «юнкерса». Часа два пикировали они на хаты, сбросили десятка три бомб, не причинивших людям вреда. А потом отстали.
Неприятно было, что нас обнаружили, но мы все же надеялись: гитлеровцы не догадываются, какой именно отряд засел в Сварыни. Видимо, так оно и было на самом деле.
Я разыскал майора Коваля, представителя Сергея Ивановича Сикорского. Коваль рассказал, что крупных фашистских гарнизонов поблизости нет, но в окрестных селах имеются полицейские и власовцы. По лесам ходят отряды националистов. С нашими партизанами, если они сильны и хорошо вооружены, националисты пытаются заигрывать, просят оружие и взрывчатку, а на небольшие группы партизан, случается, нападают.
— Ездить тут надо аккуратно, товарищ майор, — сказал Коваль простуженным голосом. — И если в хатах ночевать товарищи будут — пусть выставят надежные караулы. Иначе можно пропасть.
Мы учли советы майора Коваля.
Убедившись, что люди немного отдохнули, я уже в январе отправил группы выполнять задания Центра.
В Польшу, в район будущих действий, пошли несколько групп под командой Михаила Горы и Федора Степи. На разведку оборонительных сооружений противника на Западном Буге направился безотказный Анатолий Седельников. Разведав Буг, он должен был присоединиться к Михаилу Горе.
Помнится, перед уходом Седельников внезапно спросил:
— Товарищ командир! При первой встрече вы вроде сказали, что тоже в газете работали. Шутили или говорили правду?
[231]
— А я действительно говорил это?
— Точно!
— Ну и не врал. Перед армией дело было. В районной газете. По призыву комсомола.
— И не секрет где?
— Какие у меня от тебя теперь секреты, Толя? У себя на родине, в соседней станице, в Белой Калитве.
— Выходит, вы казак?
— Да считай как хочешь.
— Эх, и молчальник же вы, товарищ майор!
И вдруг Седельникова осенило:
— А родители ваши где?
Я помолчал, прежде чем ответить. Да и что мог ответить? Ничего не знал о стариках.
— Ясно, — мрачно резюмировал Седельников. — Вы извините, товарищ командир, что о таком спросил... Надо бы самому догадаться...
Никакого инструктажа на дорогу Седельникову я не давал. Он все прекрасно знал сам, сам мог отлично справиться. Я просил только постоянно информировать нас по рации о работе.
А с Михаилом Горой и Федором Степью перед отправкой их отряда беседовал долго и серьезно.
Шли они в совершенно незнакомые места, малочисленным отрядом.
Я просил сообщать не только о передвижениях противника, но и о политической обстановке в районе Люблин — Парчев.
Уже после ухода Горы и Степи мы приняли радиограмму Центра, требовавшую не только выяснять передвижение частей противника, но и устанавливать, какие части эвакуируются за Буг, угоняют ли немцы за Буг мирное население, а если угоняют, то какие при этом выдают документы и кто этим занимается.
Мы поняли, что нужно Центру. Вдогонку Горе и Степи полетели соответствующие указания по радио.
Особое внимание обращал Центр также на регистрацию перевозок по железной дороге Брест — Пинск и на выявление системы оборонительных сооружений в районе этих городов.
Указания по данным вопросам мы передали Григорию Патыку под Брест, Каплуну под Пинск и Седельникову, направлявшемуся на Западный Буг.
Вскоре Центр запросил, можем ли мы принять группу
[232]
с радиопеленгаторной установкой. Мы ответили согласием и получили указание — ждать новых товарищей.
Ну что ж. Нам так и так предстояло сидеть в Сварыни, пока не разберемся, что творится западнее нас.
* * *
Быстрой отдачи от группы Горы и Степи я не ждал.
И действительно, их первые радиограммы не внушали больших надежд.
«Находимся в тридцати пяти километрах северо-западнее Люблина, — передавал Михаил Гора. — Дошли благополучно, но обстановка сложная. Район наполнен густо расположенными немецкими формированиями. Вынуждены маневрировать. Совершаем диверсии на дорогах. Разобраться в политической обстановке затрудняемся: тут множество политических группировок. Имеем данные, что немецкие учреждения из Люблина эвакуируются в Краков...»
Видно было, что Гора и Степь с трудом осваиваются в новом районе.
Однако опыт есть опыт. Не прошло и месяца, а нашим товарищам удалось проникнуть в Люблин и в Луков, завязать отношения с группами советских партизан и польских подпольщиков.
Сведения оттуда пошли уже более интересные.
