перевернулось в моем сознании. Я вновь, как в первую нашу встречу с Гульнарой, потеряла чувство реальности. Мне вдруг показалось, что я нахожусь в плохо освещенном складском помещении молочной фермы. За моей спиной импровизированный стол, собранный из пустых ящиков и куска фанеры. Передо мной открытая дверь, через которую только что вошла Полина. Платок сполз ей на плечи, обнажив высокую, стройную шею. Я обнимаю Полину, притягиваю к себе и касаюсь губами завитков ее волос ниже затылка.
– Ой, щекотно, – взвизгнула Полина голосом Гульнары, вырываясь из моих объятий. Видение исчезло. Я снова оказываюсь в комнате общежития Казахского университета. Я вижу Гульнару, которая вертится перед зеркалом, разглядывая свой новый наряд. Вздох разочарования вырывается из моей груди.
К скверу возле Оперного театра мы подошли без четверти четыре. Я умышленно постаралась сделать так, чтобы мы оказались там пораньше, опередив Айдоса (если он, конечно, вообще собирался там появиться). Я была уверена, что, завидев меня, Айдос не решится к нам подойти.
Мы сели на скамью возле фонтана и стали ждать. Каждые две-три минуты Гульнара справлялась у меня о времени. Я смотрела на часы и отвечала ей. С каждым моим ответом голос Гульнары становился все более глуше, брови все ближе сдвигались к переносице, а глаза тускнели и наполнялись тревогой.
В 4:20 Гульнара бросила на меня нерешительный взгляд.
– Наверное, не имеет смысла ждать дольше?
– Подождем еще десять минут, – коротко ответила я.
Я видела, как тяжело моей подруге. Видела, с какой мукой ей давалась каждая минута ожидания. Мне было жаль Гульнару, но я намеренно затягивала ее мучения, надеясь, что страдания вытравят из ее души начавшее зарождаться чувство к Айдосу. Я надеялась, что на место этого чувства придут озлобленность и презрение к предавшему ее молодому человеку. Мне показалось, что я не ошиблась в своих предположениях. Не дожидаясь, когда минутная стрелка достигнет нижнего положения, Гульнара решительно поднялась со скамьи.
– Пойдем, – будто отдавая приказ, бросила она мне и широким шагом, скорее похожим на бег, направилась к выходу из сквера. Едва поспевая за подругой, я все же старалась разглядеть ее лицо. Румянец, который с утра играл на ее щеках, сменился мертвенной бледностью, а в глазах появился стальной блеск. Взгляд Гульнары был устремлен вперед, но шла она, не различая дороги.
Минут через пять стремительной ходьбы я почувствовала усталость.
– Куда мы идем? – я положила руку на плечо своей спутницы. Гульнара остановилась и растерянно огляделась по сторонам.
– Не знаю, – пожала она плечами и бросила на меня умоляющий взгляд, – не хочу сейчас возвращаться в общагу.
Я на секунду задумалась.
– А не пойти ли нам в кино?
– Хорошая мысль, – охотно согласилась Гульнара, – сказать честно, я не помню когда последний раз была в кино.
Мы решили пойти в центральный кинотеатр Целинный, который находился в нескольких кварталах от общежития КазГУ. Билеты нам достались лишь на последний сеанс. В оставшееся до сеанса время мы поужинали в пельменной, а потом в небольшом летнем кафе ели мороженое.
Между делом я продолжала наблюдать за своей подругой. Меня порадовало, что хмурая складка между ее бровей, которая появилась в сквере у Оперного театра, постепенно разглаживается. Гульнара стала активнее включаться в разговор и даже пару раз ответила улыбкой на мои шутки.
В Целинном крутили американский вестерн «Зорро». Впрочем, за событиями, которые разворачивались на экране, я почти не следила. Сидя в темном зале кинотеатра, я почувствовала, как вновь погружаюсь в нереальный мир. Вновь я – это Валерий Воронков, и рядом со мной сидит моя Полина. Мы одни в мире темноты. Только я и она. Я вижу очертания ее лица, слышу ее дыхание, ощущаю запах ее тела. Этот запах будоражит мое сознание и возбуждает плоть. Я осторожно беру руку Полины и нежно сжимаю ее пальцы. Полина затаила дыхание. Мне кажется, ею владеют те же чувства, что и мной. Мы сидим, не шевелясь, как два истукана, чутко прислушиваясь к нашим ощущениям. И она, и я явственно чувствуем, как поначалу осторожно касаются друг друга поля наших источников Разумной Энергии. Они, словно две впервые повстречавшиеся собаки, принюхиваются к друг другу на расстоянии. Но вот первое знакомство состоялось и началось взаимное проникновение наших энергетических полей. Мое поле проникает в поле Полины, а ее поле – в мое. Я ощущаю, как мы становимся одним целым. Полина – частью меня, а я – частью Полины. Это ощущение наполняет меня восторгом и радостью. Я…
Внезапно загорается свет. Я не понимаю, что происходит. Оказывается, вокруг нас десятки людей. Они встают с мест и направляются к выходу. Мы с Гульнарой растерянно крутим головами во все стороны.
– Девушки, вы собираетесь выходить?
Это пожилая женщина. Она стоит в проходе между рядами и вопросительно смотрит на нас. Тяжелый вздох сожаления одновременно вырывается из Гульнариной и моей собственной груди. Мы встаем и вливаемся в общий людской поток.
Когда мы вышли из кинотеатра, было уже совсем темно. Зажглись уличные фонари. С гор потянуло бодрящей прохладой. Первую сотню метров, пока шли в людской толпе, мы молчали. Ближе к общежитию народ рассосался по переулкам, и мы остались одни. Тем не менее, с минуту или две продолжали молчать.
– Тебе понравился фильм? – прервала затянувшуюся паузу Гульнара.
Я в ответ неопределенно пожала плечами. Мне показалось, что моей спутнице необходимо было сказать что-то очень важное, но она не знает, с чего начать или как выразить свою мысль. Я не стала приходить ей на помощь, и еще некоторое время ночную тишину нарушал лишь цокот наших каблуков.
– Знаешь, – неуверенно начала Гульнара, – там, в кинотеатре… ну, когда ты взяла меня за руку, мне вдруг показалось, что я знаю тебя очень давно. И очень хорошо знаю. Так хорошо, как если бы ты была моей сестрой, с которой я росла в одной семье. А тебе? Тебе так не показалось?
Гульнара наклонилась вперед, пытаясь заглянуть мне в глаза.
– Показалось, – чуть слышно прошептала я.
Моя подруга на секунду задумалась.
– Но ведь не может такого быть, чтобы двум людям одновременно показалось одно и то же! Значит, нам не показалось! – голос Гульнары сорвался на крик, – значит, это действительно было! Но, что? Что это было?!
Гульнара шагнула вперед и, загородив собой дорогу, пытливо вглядывалась в мое лицо. Я не выдержала этого взгляда и, склонив голову, попыталась обойти девушку.
– Стой! – Гульнара схватила меня за плечи и удержала на месте, – я чувствую: ты что-то скрываешь от меня. Скажи мне: что? Умоляю, скажи!
Сзади послышались голоса. Я обернулась и увидела группу девушек, которые весело переговариваясь, направлялись в нашу сторону. Когда они поравнялись с нами, кто-то из них крикнул:
– Гульнара, сегодня Рахимов на входе дежурит. Не опаздывай.
Девушки скрылись за поворотом.
– Слышала? Тебе нельзя опаздывать. Пойдем.
Я во второй раз попыталась обойти мою подругу.
– Ира! – Гульнара снова загородила мне дорогу, – умоляю, скажи мне правду!
Несколько секунд потребовалось мне на принятие нелегкого для меня решения.
– Хорошо, – тяжело выдохнула я, – я расскажу тебе всю правду. Но давай отложим этот разговор до послезавтра. Мне необходимо к нему подготовиться.
Следующий день я посвятила генеральной уборки квартиры Надежды Алексеевны (несмотря на ее протесты, которые, впрочем, были не очень настойчивыми). Первым делом я вымыла все окна, которые, со слов хозяйки квартиры, не мылись уже несколько лет. Далее я вытерла пыль с мебели и перемыла посуду из огромного старинного серванта. Самой трудоемкой работой оказалось свернуть ковер, который лежал на полу в зале, вынести его во двор, развесить на проволоке и выхлопать. Здесь мне пришлось обращаться за помощью к Надежде Алексеевне. Но и вдвоем мы никак не могли закинуть тяжелый коврище на проволоку. На наше счастье неподалеку в беседке сидела группа подростков. Увидев наши тщетные потуги, ребята
