что-то белело. Не может быть! Час назад на двери ничего не было. Не было! Но вот она, серая, вот белый листок бумаги, и на нём синим фломастерам крупно выведено: «29 августа приёма не будет». А когда будет? И с досады стукнул по двери кулаком, и она вдруг неожиданно распахнулась, и на пороге стал человек, невысокий, жилистый и несколько лохматый, с синей папочкой руках.
— Вы ко мне? Ну, заходите, — недовольным голосом выговорил человек и попятился вглубь крошечной комнатушки.
— Вы Пустошин? Алексей Иванович? — выдохнул беглец. И тот кивнул головой. Ему было явно за шестьдесят, но задорный хохолок над загорелым, изрезанным морщинами лбом и чёрные широкие брови придавали ему боевой вид. Это то, что бросилось в глаза в первые минуты. А что он за человек, выяснится совсем скоро.
— Вы знаете, я был здесь полчаса назад, дверь была закрыта, — зачем-то ненужно попенял беглец.
— Да, да, вы меня случайно застали! Ну, я слушаю вас, — подгонял Пустошин. — Что у вас случилось? Что-то серьёзное? — Но визитёр нерешительно топтался у двери и молчал.
— Тут, понимаете, такое дело, у меня времени в обрез, вот и приём отменил, надо, знаете ли, съездить по срочному делу. Давайте так, если у вас что-то сложное, то перенесём этак дня на три? Согласны? — Пустошин замолк, но, увидев растерянное лицо человека, нехотя добавил:
— Да вы проходите, проходите! — и отступил в глубину комнаты. В ней, кроме стола и стульев вдоль стен, ничего не было, не считая старого календаря на одной пыльной стене и заштукатуренного дверного проёма на другой. Не было ни компьютера, ни окна, ни того, что хоть отдалённо напоминало офис. Нет, отчего же? Вот на столе лежит синяя папка, стоит странная в этой унылой обстановке маленькая настольная лампа под розовым абажуром, красный телефон и пустой зелёный стаканчик для карандашей. Только всё как-то…
Какой-то странный товарищ, разглядывал незнакомец Пустошин: кепка надвинута, мнется, озирается… Сейчас только не хватало выслушивать какую-нибудь ахинею о преследовании инопланетян.
— У меня не совсем обычное дело, — наконец, приступил к делу беглый человек и тут же почувствовал: сказал что-то не то. Как же, его дело по определению необычно, это у других — ерунда! А тут ещё этот правозащитник смотрит подозрительно! А как он должен смотреть? Ворвался какой-то неизвестный, но, внятно объяснить, зачем он здесь, не может. Но он попробует, попробует! Это и была та решающая минута, она и определила всё дальнейшее.
— Можно бумагу и ручку. Пожалуйста! — выдохнул он. Зачем попросил, и сам не понимал — и то, и другое было у него в сумке, но пауза была необходима. Пустошин достал из ящика белый лист, оттуда же вынул ручку и придвинул к посетителю. Он что, жалобу собрался писать? Эх, не вовремя, он точно опоздает на встречу!
А человек что-то коротко черкнул и, перевернув лист, придвинул его по столу к Пустошину, тот удивленно наклонился. И читал написанное так долго, что стало понятно: этот Алексей Иванович явно тянет время. Неужели имя, выведенное на бумаге, так напугало? А что, надо было, как у классика, предупредить вслух: «Спокойно… Я — Дубровский!»?
— Не может быть! — подал, наконец, голос Пустошин. — Это действительно вы? — И, озадаченный, откинулся на спинку стула, а потом неожиданно лег грудью на стол и стал всматриваться в лицо претендента на имя. — А вы, знаете ли, и не очень-то и похожи…
Ничего себе, опешил беглец, никогда не думал, что придётся доказывать, что он — это он. Когда его задержали в Новосибирске, паспорта не спрашивали, не спросили и в прокуратуре. Так спешили, что обошлись без обязательной процедуры установления личности. Только к концу заседания суда, перед самым оглашением постановления об аресте выяснилось, что у задержанного нет при себе документа. Адвокат с издевкой не преминул указать на это обстоятельство высокому суду. Тогда было забавно наблюдать, как всполошились судейские. И спросили, не будет ли он отрицать, что он — это он. И он отрицать не стал.
Теперь что же, он так не похож на себя, что Пустошин сомневается, действительно ли перед ним тот самый, не будем вслух произносить фамилию? Неужели усы, кепка и нелепые очки так его изменили? Но и Алексея Ивановича понять можно: как это беглецу удалось добраться до Хабаровска? Если он, конечно, тот, за кого себя выдаёт. Ведь беглого, уже, кажется, признали погибшим. Ну, похож, и что? Если так разобраться, то существует всего двадцать четыре типа человеческих физиономий, и потому люди так похожи друг на друга…
— А вы можете как-то… эээ… подтвердить, ну, вы понимаете? — растеряно спросил Пустошин. Подтвердить, так подтвердить! Даром, что ли, он носил на себе эту веригу. И беглец снял жилетку и вывернул наизнанку, и вытащил паспорт — нате!
Но опознавать, так опознавать, и заодно снял и каскетку, и очки, вот только усы так сразу не снимаются. Человек по другую сторону стола долго изучал удостоверение личности, время от времени, как пограничник на пропускном пункте, коротко вскидывая глаза на нежданного посетителя. И, просмотрев все страницы, прикрыл паспорт ладонью.
— А как он у вас оказался, у заключённого? — последнее слово Пустошин проговорил еле слышно.
— Случайно, — заверил беглец, покосившись на телефон.
— Ну да, ну да, у вас ведь всё не как у других… Вы извините, что сразу не признал. Но вы и меня поймите, ко мне приходят простые люди, совсем простые… И вдруг на пороге, будьте любезны, такой человек собственной персоной!
«Да какой такой! — досадовал беглец. — Такой же как все!»
— Давайте так! — начал Пустошин. — Вы где остановились? Тьфу! Извините! Вот, будьте любезны, заговариваться стал! — хмыкнул он и потёр переносицу: да, озадачил его беглый миллиардер, озадачил.
— Как вы понимаете, я на нелегальном положении…
— Да, да, понимаю, как не понять, — протянул Пустошин, будто взвешивая последствия этого понимания для себя лично.
— Извините, но пришлось вас побеспокоить… Но если это каким-то образом может вам навредить… — Беглец уже пожалел, что потратил столько времени на то, чтобы встретиться с этим… этим правозащитником. Но как из этой неловкой ситуации выбираться? Особенно после того, как обозначился, да ещё и паспорт предъявил.
— Да нет, вы меня неправильно поняли, — усмехнулся Пустошин. — Мою репутацию уже ничем не испортишь. И так все шарахаются, особенно в судах, в прокуратуре, в отделах… Я имею в виду милицейское начальство. Но как вы оказались в Хабаровске?
— Так получилось. Пробирался на восток и… — всё так же тихо выговарил беглец и снова задержал взгляд на красном телефоне. Он никогда уже, наверное, не преодолеет недоверие к этим устройствам, какую бы форму они ни принимали. Заметив, что нежданный гость то и дело косится в сторону аппарата, Пустошин успокоил: не подключён, так стоит. И в доказательство поднял телефонный шнур. Вот тогда и выяснилось, почему номер пустошинского телефона, внесённый в некие базы, не работал. И сколько бы пришлось добиваться этой встречи, если бы он не догадался дежурить у дверей…
— Я здесь недавно обретаюсь. Это же бывшая колясочная. Видите, вместо окна дверь сделали… Зимой, правда, холодно, а так ничего. А на старом месте, было дело, слушали нас. Нет, нет, вы не беспокойтесь, помещение мы тут с ребятами проверяли, ничего такого не нашли, жучков там всяких и прочее…
И Пустошин, видимо, приняв какое-то решение, поднялся со стула.
— Что ж мы сидим? Пошли отсюда!
Нет, зачем же? Никуда не надо идти! Пусть он только проконсультирует — и всё!
— Алексей Иванович, мы и здесь можем поговорить. И я вас не задержу…
— Да теперь что, теперь задерживайте, задерживайте! — хмыкнул Пустошин. И, вытащив мобильник, нажал кнопку, и скоро чей-то громкий голос прокричал: Лёшка, ты?.. Я, я, Евгений Васильевич! Тут ещё одно срочное дело образовалось. Архисрочное. Давайте переиграем, перенесём встречу, скажем, на
