людской поток подхватил и понёс его к метро, он не сопротивлялся. Ему казалось, что он, небритый и с рюкзачком, ничем не отличается от дачников, высыпавших в тот час из электрички, он был как все. Как это безопасно — быть как все! Упругая волна внесла в вестибюль подземки, несла бы и дальше, но надо платить за проезд и, вывернувшись, он протиснулся вправо, к кассам. Женщина за стеклом нервно спросила: сколько поездок? И, растерявшись, он выдохнул: пять! Почему пять, он и сам не знал. Но это, оказывается, теперь стоит уйму денег…
У турникетов образовалась огромная очередь, настоящий людской затор. Молодые парни без стеснения неслись чуть ли не по головам, и на один билет протискивалось по двое, по трое. И его толкнули в спину, и он, не успев приложить карточку, оказался по ту сторону барьера. И в вагон будто ветром внесло, а там прижали так, что невозможно было дышать, и кто-то всё теребил рюкзачок — мешает? И, оторвав руку от поручня, за который успел уцепиться, он переместил мешок к ногам и чуть не свалился на руки подростку, и долго не мог выпрямиться. Помогли другие: кто-то потянул за пиджак, хорошо, был не застегнут, а то бы лишили его пуговиц…
За каким чёртом он спустился сюда? Лет двадцать не был, теперь вот получил неизгладимые впечатления, но на радиостанцию всё равно поздно, а осматривать подходы к зданию сейчас бесполезно, он сделает всё завтра. Завтра! А сейчас надо поворачивать назад, пока кто-то приметливый не сдал его ближайшему милиционеру, а то из этого подземелья и не убежать.
На Баррикадной он с трудом выбрался из вагона и помчался зачем-то на Краснопресненскую. Здесь людская масса была ещё гуще, ещё безжалостней и ещё неумолимей продвигала его к эскалатору. А сверху несся надрывный женский голос: «Держитесь правой стороны, держитесь правой стороны! Сколько можно говорить? Правой, я сказала!» Толпа никак не отзывалась, только тяжело дышала и шаркала подошвами. Привыкла? Но это ведь не зона! Тогда что же они ведут себя как бесправные? Хоть бы кто не то что возмутился, слово сказал, просто рассмеялся! Но нет, будто это и не люди вовсе, а угрюмая толпа зомби, что даже ничем живым не пахнет: ни потом, ни табаком, ни парфюмом. Толпой они поднимутся из пыльной, душной ямы наверх, рассыплются на отдельные единицы, доберутся до коробок-домов, закроются в своих ячейках и будут сидеть до утра — тихо и благодарно: сегодня целы остались! Не взорвали, не расстреляли, не переехали колесом… Нет, только не в этом едином молчаливом строю!
Но только он попытался уйти наперерез, как его смяли, развернули в нужную сторону и потащили за собой по эскалатору наверх. И сверху уже другой голос, хорошо поставленный баритон, наставлял и предостерегал: «…Будьте бдительны! Уровень террористический угрозы в стране как никогда высок… В этой связи просим граждан проявлять гражданское самосознание и сообщать в компетентные органы обо всех подозрительных лицах, замеченных в аэропортах, железнодорожных вокзалах, метро и других местах массового скопления людей…».
«Молодая республика Советов в кольце врагов! Заааколебали!» — прорезался ломкий насмешливый голос за спиной. И захотел оглянуться, посмотреть на того, единственного, кто возразил. Остановил женский шепот: «Тише ты!.. У тебя последний курс… Сначала диплом, потом…» Его мать когда-то тоже вот так предупреждала: не высовывайся! Да разве только она. Помнится, и старик Вольский остерегал бодаться с властью, а он советов не слушал, теперь и жаловаться некому…
Наверху он отполз в сторону и, отдышавшись, повернул назад. Надо как можно быстрее покинуть столицу и найти место, где можно переждать до утра. Но где искать такое укрытие? Он не имеет права просить помощи ни у самых близких людей, ни у самых дальних знакомцев. Может, и журналистов не стоит втягивать в свои дела? Сам всё затеял, сам должен и выбираться. Если откажут в помощи на радиостанции, то так всё и будет…
Но что тогда тянешь, давай, соображай быстрее, а то трудовой народ уже схлынул, и бесцельные метания по тушинскому пятачку скоро вызовут подозрения. А вот и патруль! И ещё один справа. Пойти прямо на них? Остынь, никаких показательных акций! И скромнее будь, скромнее, надо отойти влево, вот за эту машину, за белый автобус. У автобуса он обернулся и с облегчением выдохнул: милиционеры занялись делом — остановили какую-то большую пеструю семью с багажом. Но эта передышка ненадолго, ему надо немедленно уехать, неважно куда, в какой-нибудь городок поблизости. Он ещё в растерянности озирался по сторонам, когда глаз выхватил выруливавший на противоположной стороне площади автобус — 542-й, до Красногорска. Вот куда он поедет — в этот славный городок — и будет там минут через двадцать.
Но в Красногорск автобус добрался только через полтора часа. И он не стал ехать на другой конец города, сошёл на остановке у киноархива, где-то здесь, помнится, должна быть и железнодорожная платформа, вот поблизости от неё он как-нибудь и перебьётся до утра. И пока раздумывал, куда идти: вправо или влево, к остановке подъехала патрульная машина, и пришлось свернуть с Волоколамского шоссе на какую-то улицу, потом ещё на одну и скоро вышел к усадебному парку. Если это тот парк, где он бывал в юности, то это почти лес, там легко затеряться, вот и лавочки есть. Да, ложиться на лавочку можно, но только в беспамятстве. Но никаких парков, подъездов, дворов. И спать нельзя, всё может сорваться из-за какой-то ерунды! Ничего, ничего, как-нибудь он переходит эту ночь, перетолчется! На том конце города, помнится, есть военный госпиталь, он дойдет туда, потом повернет обратно, а там одна за другой пойдут электрички. Надо только найти магазин и купить еды, с ней будет как-то веселее.
Но поблизости никакого торгового заведения не было, пришлось вернуться к архиву, перейти улицу как раз напротив стоянки такси и вклиниться вглубь жилых кварталов. Он всё шел и шел, с тревогой отмечая, как быстро темнеет, а когда зажглись фонари, то будто и вовсе наступила ночь. И только тусклый электрический свет редкими пятнами ложился на тротуар и освещал дорогу, и было бездомно, неуютно, тревожно. Но вот впереди большие витринные окна, они ярко и зазывно горят, и ноги сами пошли быстрее. Точно, магазин! Он потянул за витую ручку, высокая дверь почему-то не поддалась, пришлось дёрнуть двумя руками — нет, закрыто!
Но не успел он отойти, как дверь приоткрылась, и оттуда выглянул расхристанный парень лет тридцати пяти: длинные путаные волосы, синий халат, под ним только короткие светлые брюки и голая грудь.
— Ты чё дёргаешь, я те подёргаю! Не видишь, закрыто!
— Закрыто, так закрыто! Но здесь ясно указано, что вы должны ещё работать, — разозлился беглец.
— Должны, но не работаем! Ремонт… это… заканчиваем! — захлопнул парень дверь. Но через секунду открыл её настежь и крикнул в спину:
— Эй, мужик, постой! А ты это… заработать не хочешь?
— Как? Помочь переписать вывеску или забить вашу дверь досками?
— Ну, и чего стебаешься? Ты это… зайди, я в магазине… это… всё объясню! Не бойся, это я должен бояться, — почувствовав настороженность прохожего, скороговоркой убеждал парень. — Зайди, зайди…
И он, ещё не отдавая себе отчёта, зачем это делает, прошёл в торговый зал. Дверь за спиной тотчас захлопнулась, и вспыхнуло беспокойство: чего хочет этот странный парень? Но в следующее мгновение отвлекла представшая взору картина. По магазину будто пронёсся вихрь и смёл со стеллажей банки, склянки и пакеты. Недалеко от входа на серых плитках куски разбитого стекла, красные, зелёные пятна растёкшейся из банок снеди. А дальше были рассыпаны сахар, мука, макароны вперемежку с растоптанными печеньем и конфетами. Отдельно аккуратной горкой лежал изюм.
— Ты это… помоги убраться, а? Вот, понимаешь, собрались через два дня после ремонта открываться… Открылись, ёперный театр! Вот же тварь наделала!.. Помоги, мужик! Я денег дам! Ты не сомневайся, кину, скоко скажешь. Ну, это… в пределах разумного… Давай по-быстрому всё уберем, а? Я счас ящики притараню!
Беглец раздумывал недолго — это был шанс, ещё один шанс. И если божья милость имеет торговое лицо, то стоит ли привередничать?
— А где тут можно вещи сложить? И помыть руки?
— Зачем тебе руки мыть? Счас перемажешься, потом отмоешь. А сумку давай сюда, иди за мной, покажу… Вот тут и раздевалка, и комната отдыха, — открыл парень белую дверь. Там, за дверью, стояли старый продавленный диван, два стола, один круглый обеденный, второй — канцелярский, и ещё шкаф, и у двери металлическая вешалка для одежды. И, повесив на крючок пиджак и рюкзачок и закатав рукава рубашки, он спросил: «Ну, с чего начнём?»
