срок. Любой уголок квартиры напоминал об Ашере и теперь Циле, оказавшейся в собственными руками возведенной ловушке, оставалось только вздыхать и прислушиваться, не звонит ли телефон.
Первые три недели курса молодого бойца Ашер прошел играючи, а в четвертую их группу отвезли на Голанские высоты. Там в палатках, расположенных посреди огромного полигона, им предстояло провести еще четыре недели, отрабатывая стрельбы, марш-броски, окапывания и прочую армейскую премудрость. Маме он звонил несколько раз в день, уложив сотовый телефон в подсумок вместе с запасными магазинами для автоматической винтовки.
К концу четвертой недели его отправили в караул на дальний конец полигона. Охраняли непонятно что, скорее всего, просто учились охранять, по три часа озирая в бинокль пустынные просторы возвышенности. Ашер позвонил маме утром, как обычно, но голос его был чуть смущенным.
— Что случилось? — сразу спросила Циля. — Только не обманывай меня.
— Понимаешь, — замялся Ашер, — я проснулся среди ночи от того, что по мне кто-то бегает. Махнул рукой и наткнулся на крысу, или мышь, в общем, на какого-то грызуна.
— И что было дальше? — трагическим тоном спросила Циля.
— Ничего особенного, она меня просто укусила. Не сильно, ранку я заклеил пластырем.
— Немедленно в лазарет, — приказала Циля. — От укуса дикой крысы может быть что угодно, от столбняка до, не дай Б-г, бешенства.
— Э-э-э, — протянул Ашер, — смена приедет только к вечеру. Но ранка ерундовая. Я тебе рассказываю только потому, что обещал ничего не скрывать.
— Ладно, — сказала Циля, — на всякий случай смажь ее как следует йодом, а твоему командиру я сейчас позвоню.
— Мама, пожалуйста, не надо! — вскричал Ашер, но Циля уже повесила трубку.
У нее были записаны телефоны всех начальников сына, вплоть до командира дивизии, поэтому через полчаса за ним послали машину и отвезли в медпункт. Врача в тот момент не оказалось, а санитар, сам едва окончивший курсы, внимательно осмотрев ранку, сделал, на всякий случай укол против столбняка, и отправил Ашера обратно в часть. Делали ли ему прививку от «бешенства» он не спросил, а случай этот, как не достойный внимания, даже не зафиксировал в журнале.
Курс молодого бойца Ашер закончил одним из лучших и был награжден трехдневным отпуском. К побывке Циля приготовила любимые блюда сына и составила план похода по родственникам. Ашер приехал под вечер, бросил в углу прихожей огромный солдатский вещмешок, и едва успев расшнуровать ботинки, рухнул в кресло. Вид у него был утомленный. Циля принесла ему стакан холодный воды с лимоном.
— Попей и быстро в ванную. А потом, — она мечтательно закатила глаза, — потом тебя ждет такой обед…
К ее удивлению Ашер не прикоснулся к стакану и от ванны тоже отказался.
— Мама, я посплю, — сказал он, и даже не вымыв с дороги руки, отправился в свою комнату.
Такое поведение настолько не совпадало с многолетними привычками сына, что Циля сразу заподозрила недоброе. Спустя час они уже сидели в приемном покое больницы, а через три страшное подозрение оказалось еще более страшной реальностью. Анализ однозначно показал тельца Бабеша-Негри, что означало одно — бешенство.
На расспросы Цили врачи только сокрушенно качали головами и отводили глаза в сторону. Циля дошла до главврача и потребовала объяснения. Тот также попытался отводить глаза, но Циля схватила его за руку и потребовала сказать ей правду.
— Видите ли, — виновато произнес главврач, — прививки против бешенства эффективны только в том случае, если их начинают не позднее четырнадцатого дня от момента укуса. В вашем же случае с момента заражения прошло больше двадцати дней.
— Что делать, доктор, — почти закричала Циля, — как спасти мальчика?
— Эффективных методов лечения не существует, — ответил главврач. — Мы попробуем симптоматическую терапию для уменьшения страданий больного. Поместим в затемненную, изолированную от шума, теплую палату и будем вводить в больших дозах морфин, пантопон, аминазин, и хлоралгидрат в клизмах. Попробуем также курареподобные препараты, и переведем больного на искусственную вентиляцию легких. Все эти меры смогут продлить его жизнь на несколько недель.
— Что!? — задохнулась Циля. — Что вы сказали?!
— Увы, — главврач развел руками. — Прогноз самый неблагоприятный. Имеются, правда, описания единичных случаев выздоровления пациентов, получивших полный курс иммунизации антирабической вакциной после заражения. Будем надеяться, что ваш случай окажется одним из них.
Ашер умер через шесть дней. Циля, и примчавшийся на самолете Хаим, не отходили от его постели. Они видели все: и обильное мучительное слюнотечение, и приступы буйства, и судороги. Ашер плевался, сдирал с себя одежду, пытался разорвать ремни, которыми его привязали к кровати. Между приступами он ненадолго приходил в себя, и Циля, словно ни в чем не бывало, строила планы о поездке за границу после его выздоровления. Ашер мечтал увидеть Венецию, покататься на гондоле, подняться на колокольню Сан- Марко и Циля, показывала ему роскошные альбомы с фотографиями и подробно обсуждала маршрут будущего путешествия.
На пятый день судороги и припадки прекратились, Ашер лежал в полном сознании, и слабым голосом беседовал с родителями. Циля решила, что лечение помогло, и в ее потускневших глазах стали мелькать искорки надежды. Но Хаим, успевший прочитать несколько статей по истории заболевания, помрачнел еще больше. Он знал, что на самом деле это не улучшение, а признак близкой смерти.
Ночью у Ашера подскочила температура, градусник показывал сорок два. Он весь горел, и поминутно просил пить. Прикасаясь к его груди, Циля чувствовала, как бешено, вразнос колотится сердце.
Под утро Цилю сморил короткий сон. Проснувшись, она увидела устремленные на нее неподвижные глаза сына и зашлась в истошном, отчаянном крике.
На кладбище она не плакала. Только рука, вцепившаяся в локоть Хаима, мелко дрожала, словно подключенная к электричеству. Когда в холмик воткнули табличку с именем сына, Циля вскрикнула, и потеряла сознание.
Корреспондентка армейской радиостанции вытащила историю с Ашером в свободный эфир. Поднялся страшный шум, оппозиция представила парламентский запрос, почему солдатам не делают прививку от бешенства, начальник генерального штаба назначил комиссию по расследованию происшествия, два генерала в отставке немедленно припомнили подобного рода случаи, произошедшие во время Шестидневной войны. Имя Ашера носилось по радиоволнам точно щепка от разбитого штормом корабля. Весь этот шум пришелся на семь дней траура, и квартиру Цили безостановочно посещали всякого рода делегации и разного вида общественные деятели. Два раза приезжало телевидение, а в последний день прибыл сам начальник медицинской службы армии.
— Я не могу вернуть вам сына, — сказал он, грустно склонив голову. — Но обещаю, что подобных случаев больше не произойдет. Каждый солдат получит прививку еще до того, как ему выдадут амуницию.
Циля, с лицом, потемневшим, точно маска египетской мумии, только кивала. Щеки у нее ввалились, глаза потускнели, уголки губ безжизненно опустились вниз.
Выйдя в другую комнату, начальник подозвал Хаима.
— Вам нужно серьезно позаботиться о здоровье жены, — сказал он, пожимая ему руку. — Это я вам как врач говорю. А как генерал, обещаю прислать к вашей жене лучшего армейского психолога. Вот мой телефон — он потянул визитную карточку, — когда закончится траур — позвоните, и я все устрою.
Генерал сдержал свое слово, армейский психолог, врач с мировым именем, серьезно занялся Цилей. После нескольких многочасовых бесед он назначил лечение:
— Вам нужно заняться собой. Спорт, новая одежда, при желании — пластические операции. Вы должны снова почувствовать себя женщиной. Не матерью, а женщиной. И тогда — кто знает… Вы еще молоды, у религиозных семей в вашем возрасте рожает каждая третья.
Циля едва заметно улыбнулась уголками повисших губ, но указания врача принялась выполнять со всей тщательностью. Правда, все это стоило немалых денег, но они вдруг нашлись. Выяснилось, что моряков, уходящих в дальние рейсы, пароходство обязывало оформлять особую страховку и предусмотрительный Хаим внес в нее жену и сына. Разница в ежемесячном взносе была небольшой, но
