было прохладно и влажно. Вода мягко и мощно вливалась в небольшие лагуны через узкое устье, промытое за сотни, а может и тысячи лет. Солнечные лучи, проходя сквозь проломы в своде, пробивали насквозь изумрудную воду, высвечивая камни на дне и серебристых юрких рыбок.
Группа пошла дальше по тоннелю, под непрерывный шелест экскурсовода, а Илья остался у края лагуны, облокотился на позеленевший поручень и перевел взгляд на белую полоску пены. Он вдруг ощутил странное смятение: сердце застучало быстрей, дышать стало трудно, по спине колкими мурашками прокатился озноб.
— Какая мягкая вода, — подумал Илья, — и какой крепкий, твердый камень. Но что она делает с ним, как свободно и причудливо меняет его форму. А я, что я делаю со своей жизнью? Пусть я мягкий, безвольный человек, но неужели моя воля мягче воды?
Эти мысли потянули за собой другие, разворачивая блестящие перспективы смысла и сияющие вершины иного понимания. Откуда они проникли к нему в голову, как залетели, незваные, в его парикмахерские мозги? Он никогда не задумывался о подобных вещах, попросту не замечая ни религию, ни философию, ни цветастые разглагольствования модных гуру.
Плескалась вода, припадая к скалам, едва слышно посвистывал прохладный ветерок, крепко пахло йодом, солью, рыбой. И каждое тугое движение волны находило отзвук в душе Ильи. Мир вошел в его сердце, и сердце стало миром.
— Что это, — с тревогой думал он, — что со мной? Может, так приходит инфаркт?
Он положил руку на грудь и озабоченно прислушался. Сердце билось хоть учащенно, но ровно, без малейших признаков боли. И ему вдруг стало жаль себя, жаль уходящую по пустякам жизнь, проскальзывающую между бытовыми невзгодами точно вода сквозь расщелины.
Илья оттолкнулся от поручня и поспешил вслед за группой.
— Совсем нервы расшалились, — думал он, старательно ставя ноги в борозды посреди коридора. — Надо взять себя в руки.
— Ты где там застрял? — спросила Тамара, когда Илья, догнав группу, хозяйским движением подхватил жену под локоть.
— Загляделся на лагуну, — громко, во всеуслышание объявил он. Потом, наклонившись к розовому ушку жены, и почти прикоснувшись губами к золотой, торчащей чуть набок сережке с маленькой настоящей жемчужиной, прошептал:
— Пописал, пока никого не было.
— Прямо в море? — восхитилась Тамара.
— Прямо в море.
— На экзотику потянуло, а? — она с горделивым удивлением посмотрела на мужа. Но вдруг нахмурилась.
— Смотри мне, любитель необычного. Сегодня одной экзотики захотелось, а завтра на другую потянет.
— Что ты имеешь в виду? — словно не понимая, переспросил Илья.
— Ты прекрасно знаешь, на что я намекаю, — решительно высвобождаясь, произнесла Тамара.
Из пещер микроавтобус отвез их в Акко, и они долго кружили по узким, грязновато-серым улочкам бывшего города тамплиеров и венецианцев. Экскурсовод водил группу по рыцарским залам с высокими дугами сохранившихся арок, показывал тысячелетней давности каменные узоры на сводах, затащил в узкий тоннель, ведущий из цитадели в гавань. Тамара плохо чувствовала себя под низким, зеленым от сырости потолком тоннеля. Идти приходилось нагнувшись и спустя несколько метров она крепко схватила мужа за ладонь и чуть слышно ойкая, еле доплелась до выхода.
Солнечный свет показался особенно ярким после полумрака подземелья. Горячий влажный воздух прилепил одежду к спине и коленям. Договорившись о времени встречи у микроавтобуса, группа разбрелась кто куда. Женщины отправились на арабский базар, рыться в горах разноцветного тряпья, надеясь отыскать что-нибудь дешевое, но достойное, а мужчины уселись под зонтиком кафе прямо на стене, обрамляющей древнюю гавань.
Разговор зашел дурацкий: о политике и футболе, поэтому Илья почти не прислушивался, машинально кивая в ответ на любой вопрос. Его быстро оставили в покое и он, потягивая ледяной «Карлсберг» из запотевшей бутылки, возвращался и возвращался к тому моменту в пещере, когда из зеленой лагуны в его голову поднялись странные мысли.
Арабские мальчишки, поджав ноги и неистово вереща, прыгали со стены прямо в блики и сполохи гавани. Лениво покачивались рыбацкие баркасы, пришвартованные вдоль длинных плавучих причалов. Прогулочные катера, облепленные туристами, то и дело выходили в открытое море, распуская пышные усы пены. Сделав большой круг вдоль берегов Акко, они возвращались в гавань, немилосердно гремя веселой музыкой.
«Сколько мне еще осталось, — думал Илья. — Двадцать лет, тридцать, или несколько месяцев, как соседу, Генриху из четвертой квартиры? Тамара в шутку называла его Генрихом Четвертым. Здоровущий лось, с торсом квадратиками и шарами мышц под тонкой тканью неизменной белой футболки. Три месяца назад, во время стрижки, Генрик пожаловался Илье на никак не проходящую хрипоту.
— Пей молоко с медом перед сном, — посоветовал Илья, чуть усилив голос, чтобы перекрыть жужжание стригущей машинки. — А если не поможет, сходи к врачу за антибиотиком. Может, вирус, какой прицепился.
Простодушный Генрих IV оправился к врачу и тот обнаружил у него рак в последней стадии. Голосовые связки бедного атлета уже наполовину сгнили, а он все еще не чувствовал ни боли, ни других симптомов охватившего его недуга.
Через два дня Генрих лежал на больничной койке, а спустя три месяца Илья и Тамара шли в похоронной процессии, разглядывая недоумевающие лица родственников покойного монарха.
«Сколько мне осталось, — напряжено пытался сообразить Илья, разглядывая обросшие длинными водорослями прибрежные скалы. — И что ждет там, по другую сторону страдания?»
Солнце опустилось, почти касаясь линии горизонта, и розовые тени заскользили по синей вечереющей воде. Хозяин салона пригласил всех на ужин в рыбный ресторан и за шумным застольем грустные мысли оставили Илью. Оставили, чтобы спустя несколько дней вернуться с новой силой.
Дорожка была проторена и вещи, о которых он раньше даже не задумывался, стали потихоньку перемещаться в центр его размышлений.
Есть, есть нечто вне ежедневного бега жизни, более высокое, чем привычный круг забот и радостей, нерациональное и потому труднопостижимое. Но где его отыскать, как прикоснуться, чем ощутить?
Илья начал захаживать в магазин русской книги, за два квартала от парикмахерского салона. Мистике и эзотерике там был отведен целый стеллаж. Какие только книги ни сгрудились на его полках. Откровения мадам Блаватской, пособие по Агни-йоге, томики Раджанеша, учение Гурджиева, пояснения Успенского, Баховская «Чайка по имени Джонатан Ливингстон», собрание сочинений Кастанеды, «Особое озарение» Идриса Шаха, «Сознание Каландера» Кхфаджа Азими, «Книга судьбы» Конфуция, тибетская «Книга мертвых» и десятки, десятки других, в цветных, привлекающих внимание обложках.
Поначалу Илья пришел в отчаяние, но быстро успокоился, стал потихоньку покупать книжку за книжкой и читать в обеденный перерыв и после работы. Все авторы говорили примерно об одном и том же, только разными словами. От некоторых он впадал в отчаяние, и обменивал в магазине, благо изданий хватало. У Кастанеды, например, Илья сумел осилить только треть первой книжки, а потом махнул рукой и обменял на «Третий глаз» Лавсанда Рампы.
Тамара неодобрительно хмурилась при виде каждой новинки, Илья с тревогой ждал решительного объяснения, но дальше поджатых губ дело не пошло.
— Ей просто не нравится мистика, — решил Илья. — Тамара человек практичный, приземленный, эзотерика ей не по нутру.
Однако вскоре выяснилось, что все обстоит куда проще.
— Ну какая польза от этих книг? — воскликнула Тамара, вертя в руках принесенный Ильей «Самоучитель телепатии». — Только деньги зря переводишь. Уж если тратиться на восточные штучки, взял бы что-нибудь полезное для дома, хотя бы ту же «Кама Сутру».
— Откуда ты знаешь про эту книгу? — с удивлением спросил Илья.
