оказавшаяся молодой (моложе нашей Аллочки) и довольно симпатичной девушкой, сидела на кухне и курила. Она была не то, чтобы пьяная, но так, слегка выпившая. На голом, без клеёнки столе стояли тарелка с холодной вареной картошкой и несколько тёмных изнутри, со следами старой заварки чашек. Мама не стала садиться на показавшийся ей липким стул и так, стоя, завела с Танькой разговор.
— Ты Сашина мама?
— Ну, я, а что?
— Что ж ты за ним не смотришь совсем? Родить родила, а смотреть кто будет, Пушкин?
— Он уже большой, — сказала Танька. – Что за ним смотреть?
— Как это «что»? Бегает ребёнок целый день голодный, грязный. У тебя у самой родители есть?
— Ну, есть, — сказала Танька.
— И где они?
— Далеко, на Украине.
— Где на Украине? Украина большая.
— Ну, в Донецке.
— А они знают, что ты тут вытворяешь?
— А что я такого вытворяю?
— Где у тебя Сашенька спит?
— А это не ваше дело, вы за своим ребёнком смотрите!
— Ладно, — сказала мама. – Я к тебе ещё зайду.
Танька, как ни странно, зашла на другой день сама. Её привёл Саша. Она была трезвая, тихая и как будто испуганная. Мама провела её на кухню, налила чаю и сказала:
— Ну?ка, давай, рассказывай все, как есть.
И Танька, захлюпав носом, стала рассказывать. Пять лет назад она завербовалась во Владивосток, на рыбфлот, но на пароход её не оформили из –за какой?то незначительной болезни, чуть ли не простуды. Пришлось искать работу на берегу, но работы не было и жить негде, тут подвернулся один парень, Колька, приютил… В общем, как?то сразу всё пошло не так, как думала, парень оказался пьющий, да ещё дружков водил… Забеременела она почти сразу, и сама точно не знает, от кого из них – девчонка была, неопытная в этих делах. Родила, а родителям сообщить побоялась.
— Так они что, до сих пор не знают про Сашу?
Танька покачала головой: не знают.
— А почему ж ты сразу, как это случилось, домой не уехала?
— Да я хотела, но денег на билет не было.
Ещё несчастная эта Танька рассказала, что парень, у которого она жила, сел за какую?то кражу, а она осталась нелегально жить в его квартире, да это и не квартира на самом деле, а так, комната в малосемейке, считается, — общежитие. Ждёт, надеется, что вернётся. Но ждать ещё долго.
— Так, с этим ясно, — сказала мама. – А что ещё за «папа Витя»?
— Друг его, полгода жил, потом взял и повесился. По пьяни.
— Дай?ка ты мне адрес своих родителей.
— Зачем? – испугалась Танька.
— На всякий случай, — сказала мама.
— Не надо, теть Рай, я туда всё равно уже не вернусь.
— Ты можешь не возвращаться, — сказала мама, ударяя на слово «ты».
После этого разговора мама что?то надумала, но ни Таньке, ни Аллочке до поры до времени ничего не говорила. Зато, гуляя с коляской по улице, мама разговаривала о своём предстоящем отъезде с маленьким Сашей. Вот, мол, уедет скоро твоя бабушка, как ты тут будешь? Будешь за мной скучать? Саша обхватывал её посреди улицы за ногу и говорил:
— Бабушка Рая, я тебя не пущу.
— А хочешь со мной поехать в Краснодар? На поезде?
— Хочу на поезде! – с готовностью отвечал Саша.
За неделю до предполагаемого отъезда мама снова пошла к Таньке. Та была одна, и в комнате было более или менее прибрано. Видно, накануне ночью обошлось без гостей.
— Я домой еду, — сказала мама. – Могу Сашеньку забрать с собой. Может, твои родители в Краснодар приедут, это ж намного ближе, и я им Сашу отдам. Ты только письмо напиши, чтобы они знали, что это их внук.
Танька опустила голову и сказала:
— Хорошо, теть Рай.
Мама обрадовалась, потому что в душе сомневалась, что Танька так просто отдаст ей ребёнка, какая ни есть непутёвая, а все же мать. Но та согласилась, не раздумывая, только с письмом тянула до последнего, да так и не написала.
Перед отъездом мама купила Саше одёжку поприличнее, сама его подстригла, искупала и нарядила во все новое. Аллочка напекла им в дорогу пирожков, сварила курицу, яиц. На дорожку всплакнули обе.
— Как я без тебя управлюсь с Аринкой?
— Теперь управишься. А там тоже – Женечка, Родик маленький, папа – как они без меня? Надо ехать.
И поехали они с Сашей поездом через всю страну. Ехали долго, неделю до Москвы, там пересадка, да оттуда сутки. Саша в поезде привык, был, как дома, бегал по всему вагону, ходил в гости в соседние купе, где его угощали купленными на станциях орехами и ягодами. Днём разрешалось ему лежать на верхней полке и глазеть оттуда в окно, а вечерами мама читала ему купленную в дорогу книжку — «Русские народные сказки». За время пути они каждую сказку прочитали по два–три раза, и некоторые Саша запомнил почти наизусть.
— Вообще, мне с ним хорошо было ехать, не скучно! – закончила мама свой рассказ.
— Да уж, с ним не соскучишься, — сказали мы.
Папу больше интересовал практический вопрос.
— Так тебе эта мамаша адрес родителей дала?
— Дала. Письмо не написала, говнюшка такая, а адрес дала. Может, говорит, вы сами им напишите.
— Так ты ж возьми и напиши сразу, не тяни, — гнул своё папа.
— Успеется, — сказала мама. – Пусть ребёнок отдохнёт с дороги, поживёт в нормальных условиях.
— А вдруг они вообще не захотят его взять? – спросила Женя.
— Не возьмут и не надо. Будет у нас жить. Усыновим.
Только после этих слов поняли мы, наконец, что она на самом деле задумала. Надо было знать нашу маму, чтобы не удивиться такому её заявлению. Усыновит запросто! И нас не спросит.
Тут пора, пожалуй, рассказать предысторию описываемых событий.
Начать придётся издалека. Со своего собственного рождения. Я была у родителей первым ребёнком. Имя мне придумала бабушка, которая где?то услышала, что так зовут дочку Сталина. Мои мама, незамужняя тётя и бабушка (особенно бабушка) меня обожали, но вот папа… Папа, оказывается, хотел сына. Мне было всего три месяца, когда мама снова забеременела. По рассказам бабушки, мама не хотела так быстро рожать второго ребёнка и даже отправилась было в больницу, чтобы сделать аборт, но тут вмешалась одна мамина подруга, убедила её этого не делать, чуть ли не с больничной койки стащила и за руку домой привела. «А вдруг там мальчик?» – говорила эта подруга. Мама послушалась и оставила ребёнка, из?за этого у неё пропало грудное молоко, и меня пришлось вскармливать искусственно, чего бабушка никогда потом не могла простить ни маме с папой, ни моей сестрёнке. В детстве я часто болела, и бабушка каждый раз пеняла маме:
— Вот видишь, а все потому, что она искусственница!
Сестру назвали Неллей в честь той самой маминой подруги, которой она обязана была своим рождением. К Нелле бабушка относилась прохладно, считая, что я, её любимая первая «унучечка», обделена из?за неё вниманием родителей. Сама она жалела и любила меня изо всех сил до самой своей смерти.
