мытым вернулся. И в чистом белье к тому же. Так я вам скажу, ежели это ваш парень, так у него не опер, а лох. И если бы вместо меня серьезный человек сидел, так он бы вашего мытого ночью придавил. А потом доказывай, кто из троих убийца.
– Погоди, Емеля, – остановил агента Гуров. – Я вроде не совсем дурной, а не врублюсь, о чем ты толкуешь.
– Да ничего особо хитрого. В обед мужика забрали вроде как на допрос, а к вечеру взад привезли, чую, от него непривычно пахнет. Сначала особо не трехнулся, думаю, дело обычное, свежим воздухом, дождичком пропитался. В тюремной хате воздух застойный, параша, мы потеем да газу поддаем, человек с воли всегда свежесть приносит. Час проходит, второй, мужик уже должен нашим духом пропитаться, а от него все иначе пахнет. Я будто случайно к его голове наклонился, чую, чистым пахнет, чуть мылом отдает. Ну не туалетным, на то у них ума хватило, так хозяйственное мыло тоже дух имеет. Сначала меня злость взяла, думаю, напарника мне сунули, а не сообщили. Потом кумекаю, ежели он с опером беседовал, так ему помыться в конторе и негде вовсе. Да и повадки у него не наши, ничего о себе не рассказывает, совета не просит, сторонится да помалкивает. Начал я внимательно за ним наблюдать, смотрю, спать укладывается, так неудобно ему, непривычно, прохари стянул, завязки из-под штанов торчат белые, чистые. Вот и все, – агент развел руками. – Мутный мужик, похож на агента, да не он, но и не просто арестант.
Гуров достал из кармана бумажник, как бы между прочим спросил:
– А росту он какого?
– Тоже интересно. Моего он росту, но так горбатится, малышом смотрится. А таракан по стенке бежал, мужик поднялся на носки, выпрямился, как хлопнет. Я потом примеривался, до того места еле достал.
Гуров положил перед Емельяном двести тысяч.
– Мне уже заплатили, да и за что такие деньжищи, – пробормотал агент, но деньги взял быстро и тут же убрал.
– У меня к тебе личная просьба, купи дочке «Сникерс», а жене букетик цветов, – сказал Гуров. – Передай, мол, от ментов за то, что задержали.
– Она решит, меня по головке охерачили. Цветы! Перебьется, не девка нецелованная!
– Я тебя до дверей дома довезу, а букетик купи, прошу.
– Балуете. А везти меня некуда, я на Пушкинской живу.
В дверь стукнули. Вошли Соболь и Крячко, последний не преминул заметить:
– Пришли к консенсусу?
– Спасибо большое, Виктор, – Гуров пожал Соболю руку. – Ты с меня имеешь.
Полковник дернул болезненно щекой, отвернулся.
Емельяну отметили пропуск, Гуров и Крячко вышли с агентом на улицу. Гуров указал на «Мерседес», сказал:
– Садись, подбросим. Чувствуется мне, что не шоколадку дочке и не цветы жене, иное ты купишь.
– За теми дверями, начальник, ваша власть кончается. – Агент посмотрел на «Мерседес», вздохнул. – На такой тачке ездить не приходилось.
Когда агент, спрятав в карман плитку шоколада и держа три гвоздики, словно флаг, сплюнул под ноги и вошел в подъезд, сыщики отъехали.
– А ты не думал, что его в округе знают, увидят, как его привезли, плохо могут подумать? – спросил Станислав.
– Думал. А как плохо? Что его менты на «мерсе» к подъезду довозят? Извини, такой фантазии у них нет. Ты чего не спросишь о результатах?
– У тебя на лбу печатными буквами написано. Это ты считаешь, что имеешь физиономию мраморную, словно у Аполлона Бельведерского. В цвет вышли, интересно, что дальше будем делать?
– Тут и вопросов нет. Станислав, ты такой головастый, вмиг придумаешь.
– Наконец оценил по достоинству. – Станислав ухитрился одновременно и самодовольно усмехнуться, и взглянуть на друга хитрым глазом. – Поутру отправляемся в городскую прокуратуру к великому законнику Федулу Ивановичу Драчу и докладываем ему исключительную правду.
– Значит, ты не поедешь? – с невинной улыбкой произнес Гуров.
– Без комментариев? У нас есть все основания подозревать, что задержанный за карманную кражу имярек имеет поддельные документы и является особо опасным преступником. Мы просим санкции на его задержание сроком до тридцати суток с содержанием не в ИВС, являющимся проходным двором, а в Бутырской тюрьме.
– Молодец, Станислав, ты мыслишь глобально, однако забываешь о важных мелочах. На следующий день появляется адвокат. Есть кому позаботиться, чтобы адвокат не задержался. Ставлю сто против одного, карманная кража даже не слеплена, она сложена. Знаешь, карты складывают домиком, тронешь пальцем, все сыплется. Я думаю, в той краже просто потерпевшего нет, он был, потом испарился. А красивые слова типа «есть все основания подозревать» у адвоката не вызовут даже улыбку. Фигурант будет немедленно освобожден, да не под подписку о невыезде, а вчистую, за отсутствием состава преступления.
– Все верно, – Станислав кивнул. – Я тебя просто проверял. Мы занимаемся привычным делом – ждем.
Они катили уже к дому Гурова, когда их обогнала сверкающая иномарка – «мерс» Крячко не отличался чистотой, – взвизгнув тормозами, остановилась у подъезда. Дверцы лимузина распахнулись, появились букеты, выскочил стройный молодой человек, галантно протянул руку, из машины вышла Мария.
– И вечный бой. Покой нам только снится, – изрек Крячко, взял лежавший между сиденьями милицейский жезл.
– Оставь, – лениво сказал Гуров, но Станислав не мог отказать себе в удовольствии.
Он подошел к дверце водителя, постучал милицейским жезлом в стекло.
– Мальчики, спасибо, что довезли, я вас предупреждала, – сказала Мария.
Но возбужденная группа южан выносила из машины цветы и шампанское, не обращая на окружающих внимания.
– Одно уважение, дорогая! Никаких дурных мыслей! Ванну шампанского и цветы! Исключительно из уважения к таланту! Ты – богиня.
Гуров уже стоял рядом с Марией, но на него никто не обращал внимания.
Станислав стукнул в окно сильнее, спросил:
– Разбить или откроете?
Стекло приспустилось, в щель высунулась денежная купюра.
– Дай этому менту сотню баксов, пусть катится! – крикнул самый молодой и пьяный из компании.
– Я тебя прошу. – Мария дернула Гурова за рукав. – Был тяжелый спектакль, я устала. Ну, мальчики, поклонники, обычное дело!
– Что обычное дело? Ванна шампанского и розы для тебя обычное дело? – крикнул молодой и пьяный.
– Мария, ты с этим жмотом пила на брудершафт? – спросил Гуров.
Из четверых грузин один оказался постарше и трезвее и сообразил, что история складывается не по хорошему сценарию.
– Простите, генацвале! Молодежь! Южная кровь! – сказал он и заговорил быстро по-грузински.
– В Тбилиси нет театра? – холодно спросил Гуров. – Кровь горячая – хорошо, ее можно остудить.
Из-за лимузина вышел Станислав и громко объявил:
– Мне дали взятку в сто долларов. Водитель явно не трезв, и я расцениваю сто долларов как оскорбление.
– Слушай, дай менту, чтоб заткнулся…
Неожиданно Мария взорвалась, залепила говорившему пощечину, маханула и Гурову, но он был начеку, и женщина промахнулась.
– Пошли немедленно отсюда! Быстро! Нацию позорите! Ну, поехали, поехали! Я удержу этих мужчин! – кричала она.
– С мужчинами мы сами… – Парнишка не успел договорить, его зашвырнули в машину.
Старший из грузин, примерно ровесник Гурова, тяжело вздохнул, поклонился Марии.
– Извините, пожалуйста, и большое спасибо за спектакль.
– Пожалуйста, – Станислав вложил сто долларов в нагрудный карман пиджака разумного гостя и добавил: – Скажите мальчикам, чтобы они обходили русских женщин стороной.
– Спасибо, но последнее – вопрос спорный, – грузин еще раз поклонился и сел в машину.
– Вы споры решайте дома, – посоветовал Гуров.
– Ребята, вы вели себя на удивление прилично. – Мария обняла Станислава.
– С каждым случается, – отшутился Станислав. – Я поехал, надеюсь, доберетесь без приключений. – Он кивнул на подъезд и побежал к машине.
– Погуляем? – Мария взяла сыщика под руку. – Скажи, ты все знаешь, жизнь становится психованной или это мы стареем?
– Всего понемногу, – философски ответил Гуров.
– Еще недавно подобные сцены вызывали у меня лишь смех. А сегодня я боюсь. И признаюсь, я боюсь не выпивших мальчишек, а тебя. Ты своим спокойствием и молчанием вызываешь тревогу.
– На юридическом языке это называется «источник повышенной опасности».
– Ты должен меня любить, охранять, лелеять, а не держать непрерывно в напряжении.
– Дорогая, чтобы охранять, пистолет должен быть заряжен.
– Ну хватит! Идем домой, я есть хочу, умираю.
Обстановка в кабинете генерала Орлова была самая обычная. Хозяин сидел в кресле, откинувшись и закрыв глаза, Крячко оседлал стул и чему-то улыбался. Нестеренко сидел, словно отличник на первой парте. Гуров стоял у окна, курил, пускал дым в форточку.
– Как здоровье Григория? – спросил Орлов, отстранился от спинки кресла, навалился на стол.
– Нормально, Петр Николаевич, двигается на поправку, – ответил Станислав.
– Это хорошо, – задумчиво произнес генерал. – А то, что вы не можете получить материал, годный для передачи в прокуратуру, это плохо.
– Еще Владимир Владимирович Маяковский написал, – обмолвился Станислав.
– Что? – Орлов не сразу среагировал на реплику, даже тряхнул головой, затем сердито ответил: – Ты наглец, Станислав.
– Есть простенькое соображение, – вмешался Гуров, погасил сигарету и занял свое место. – Господ следует подтолкнуть.
Станислав и Нестеренко смотрели выжидающе, а Орлов сказал:
– Давай, давай, не на эстраде, нечего держать паузу.
– Им невтерпеж прыгнуть, не могут подгадать момент, следует помочь.
– Так помоги, а не рассуждай! – Орлов сердился.
