замер.
Лоренцо нередко рассказывал ей про день падения Константинополя. Кровавая бойня, победа султана, гибель императора Константина. Но ни разу муж не упомянул о знакомстве с мастерами из строго охраняемой императорской красильни.
– Красильщикам отрезали языки. Как они могли выдать секрет? – промолвила Анна.
И мельком подумала: а если бы не отрезали? А она сама, окажись в безвыходном положении, смогла бы хранить тайну – под угрозой пыток, например? Ее пробрала мелкая дрожь.
– Ясное дело, – сказал Андрополус, – с отрезанным языком не много скажешь.
– А раз император позаботился, чтобы языки отрезали, то и судачить не о чем. Болтовня у колодца – пустые сплетни.
– Я и сам знаю. Но водоносы считают, что господин Лоренцо подкупил начальника воинов, которым было велено сделать красильщиков немыми, и смог поговорить с мастером прежде, чем приказ императора был исполнен.
– И что же ты ответил водоносам?
– Я ответил: ложь! Теми воинами командовал мой отец, а его подкупить никак нельзя!
– Твой отец?
Анна вперила взгляд в Андрополуса и только тут заметила, что плачет. Если про Лоренцо ходят такие слухи, об этом обязательно должны быть осведомлены в Ватикане. Почему же не потребовали объяснений от мужа и от нее? Неужели их считают заведомо виновными и даже не хотят разбираться, где истина, а где клевета?
Андрополус хочет. Он ждет ответа. Анна почувствовала необходимость оправдаться хотя бы перед ним. Она доверительно положила руку пастуху на плечо.
– Я посвящена в тайну пурпура с детства. Лоренцо с младенчества был другом Энеа Пикколомини, а сейчас нет у Папы Римского более верного стража. Мы оба преданны Пию Второму. Так и скажи тем, кто разносит гадкую сплетню. Интересно, откуда она идет?
– Мне ли об этом знать? Я только пересказываю то, что слышал. Говорят, господин барон, вернувшись из Константинополя, передал секрет краски не Ватикану, а вам, госпожа.
– Кто говорит?
– Водоносы у источника на площади. Нахватаются в толпе всякого, а потом шушукаются. И ничего им не докажешь. Может быть, говорят, твоего отца и впрямь нельзя подкупить деньгами, а коли господин Лоренцо пообещал ему вызволить тебя из султанова детского войска? От такого предложения, мол, кто ж откажется… Выходит, мой отец способен нарушить приказ?! Да я голыми руками убью за такие слова! Так и сказал водоносам.
Андрополус кулачком вытер слезы. Кожа на лице сухая и шелушащаяся, волосы шевелятся от вшей. Сегодня же надо велеть кормилице заняться его головой. Анна шла медленно, бережно поддерживая мальчика, который, казалось, вот-вот рухнет без сил.
Он ведать не ведает, откуда идут слухи. Может быть, от кого-то из кардиналов? Андрополус широко раскрыл глаза от удивления. Какие кардиналы? Он водится только с водоносами да пастухами.
– А что еще болтают водоносы и пастухи? – настойчиво спросила Анна.
Андрополус задумался.
– Да вроде ничего… Хотя нет. Я ж с этого, кажется, и начал. Вроде бы господин барон хочет теперь продать тайну флорентийским красильням Козимо Медичи. Вот сиенцы и злятся. Дескать, пурпур должен по праву достаться им. Флорентийцы, мол, и так богаты; хватит с них и того, что Пала Римский окружил себя архитекторами из Флоренции.
Голос Андрополуса, обессилев, перешел в слабый шепот.
Они были уже недалеко от замка. Не выбежала ли заждавшаяся Лукреция им навстречу? Нет.
Анна не хотела раньше времени открывать Дочери секрет кроваво-красной краски. Неведение – своего рода защита. Она хорошо помнила себя маленькой, несущей груз тайны, которую надо во что бы то ни стало сохранить от непосвященных, не выдать, не проболтаться. Исподволь Анна готовила Лукрецию к неизбежному служению, облекая знание в сказочные покровы.
В незапамятные времена жил-был король. Он объявил морских улиток священными, потому что они не простые, а волшебные. У каждой из них есть маленькая желёзка, из которой можно выдавить капельку сероватой слизи. Эта жижица так и называется – секрет: в ней заключена тайна пурпура. Желёзки с секретом расположены у морских улиток сзади, пониже спины…
Лукреция зашлась смехом:
– Твой король объявил священными улиточьи попы! Ничего себе волшебная краска – из какашек!
Лучше бы дослушала до конца. В маленьком углублении возле головы есть у улитки еще одна железа, в ней тоже таится секрет. Чудо происходит, когда жижица встречается с солнечными лучами. А иначе ничего не получится. В подробности Анна пока не углублялась. Всему свой черед. Придет пора, и она расскажет Лукреции, как сделать краску яркой и стойкой, поведает обо всем, что узнала когда-то от своих родителей, а те – от своих.
Волшебные желёзки заинтересовали Лукрецию. А нельзя ли получать краску из обыкновенных улиток, которых в саду полно? Она набрала целую горку. Лиам благословил несчастных брюхоногих, Андрополус принялся надрезать их задние части…
– Расскажи мне побольше про священных улиток! – просила Лукреция по вечерам, стоило Анне перед сном сесть на краешек ее постели.
Анна отделывалась сказками. Час еще не пришел. Но скоро настанет. Мать – дочери, отец – сыну, из уст в уста, ничего не записывая: так велит вековечный обычай.
И вот Лукреция стала старше. Больше тянуть нельзя. Мало ли что может случиться, пора передавать драгоценное наследство. Но готова ли дочь нести груз тайны, знание, чреватое опасностями и угрозами с разных сторон? Да и нужна ли эта ноша: вдруг запасы улиточного секрета иссякнут раньше, чем Лукреции придется принять на себя обязанности красильщицы? Тогда Папа Римский, пусть и скрепя сердце, передаст свои заказы Козимо Медичи. Тот большой мастер делать краску из корня азиатской марены. Для этого необходим алунит, Козимо привозит его из Турции, но что можно флорентийцу, того нельзя жителям Папской области: Его Святейшество не хочет торговать с султаном, он именует алунит «святотатственными турецкими квасцами». Не будь этого, Анна, с ее-то опытом, сделала бы пурпурин куда более яркий, чем это удается Медичи. Да что толку бессмысленно мечтать? Зачем выращивать марену, если нет квасцового камня? Пустая трата времени.
Входя в большие ворота усадьбы, Анна оглянулась. Приходской священник не узнал ее, принял за кого-то другого. Андрополус говорит – за ангела, ниспосланного свыше как некий знак. Но ведь падре опомнится, поймет свою ошибку, осознает, перед кем пал на колени, тогда жди неприятностей – кому ж охота выглядеть дурнем, пусть даже в глазах немногих? Да и немало лишнего наговорил он, находясь в своем экстатическом заблуждении. Ох, не будет добра от ее картины. Анне стало страшно.
Она, подобно юному Энеа Сильвио Пикколомини, переступила черту и ясно это чувствовала. Но обратного пути все равно нет.
Анна увидела вдалеке фигурку, медленно движущуюся по холму в сторону Корсиньяно. Падре с картиной в руках. Будь что будет.
Ладонь Андрополуса вновь доверчиво легла в ее пальцы. Дома надо будет первым делом поискать сундук с привезенными из Норвегии книгами. В одной из них, она точно помнит, есть изображение растения, какой-то травы, произрастающей на землях, богатых солью. А где много соли, там и алунит. Рисунок этот Анна рассматривала последний раз лет шестнадцать назад, надо бы освежить память. А потом попробовать найти в округе похожую травку. Нельзя целиком зависеть от каких-то морских улиток. Его Святейшество не будет против.
Однажды, довольно давно, когда еще был епископом, он показал ей расколотую керамическую вазу, найденную в купальне императора Тита. Сосуд был окрашен в красный цвет. Что это: настоящий пурпур или кошениль из высушенных личинок? Она тщательно изучила вазу и ответила, что морские улитки тут ни при чем: краска замешена на квасцовом камне, алуните, который используют для изготовления пурпурина из корня марены.
Услышав про квасцовый камень, он оживился. Оказывается, в языческие времена
