О чем думала Анна, читая эти строки? Вспоминала ли ту ночь, когда была зачата Лукреция? Леон Баттиста, твой друг согрешил, нарушив столь важный постулат: едва увидев Анну, он потерял голову от вожделения.
Вообще-то говоря, Лоренцо хотел сына, но боялся, что, унаследовав отцовскую боязнь темноты, мальчик уродится трусливым. В ту ночь он стремился опуститься до самого дна тьмы, найти ей имя, вызвать на бой – и так избавиться от страха. Если вожделение греховно, значит, Господь наказал его страстным желанием обладать Анной.
Не в этом ли причина всех его невзгод – во власти, которую с первой встречи взяла над ним эта женщина?
По ночам, неся в аббатстве Сан-Сальваторе бессонную службу у покоев Его Святейшества, Лоренцо то и дело смотрел из окна на долину Орсия, пытался разглядеть во мраке свое поместье, но тщетно. И все же упорно продолжал вперять взор в темноту – до тех пор, пока не начинало казаться, что взгляд и в самом деле различает очертания замка, проходит сквозь стены, встречается с глазами Анны, проникает в ее тайные мысли, наблюдает за малейшими движениями, поступками, действиями единственной любви.
Это его дом защищает ее. Дом, где жили его родители, дом, которым он по праву владеет. Ее охраняют пшеничные поля, пышные виноградники и оливковые рощи. Да будут и впредь охранять. Я люблю тебя, где бы ни был.
Но ничто не вечно, Лоренцо понимал это и этим мучился. Дубовая роща, десятки лет зеленой стражей следившая за покоем поместья, превратилась в вырубку, пустошь с горой поваленных стволов. Он смотрел из окна папских покоев на восход солнца и знал, что могучие дубы валяются на земле, как поверженные воины на поле брани. Скоро придет и его черед. Как ему убедить Пия Второго, что сражение с турками можно считать заранее проигранным? Махмуд никогда не сдаст Константинополь. «Нет бога, кроме Аллаха», – велел передать султан Папе Римскому, прочтя послание, в котором Его Святейшество призывал магометанина принять католичество. Письмо Махмуду передал Лоренцо; Лоренцо и получил ответ.
«Пусть Европа станет единой!» – писал Пий Второй пурпурными чернилами. «Аллах акбар!» – ответствовал разъяренный султан. Пурпур строк подействовал на него, как красная тряпка на быка. Пурпурные чернила вызвали тень ненавистного Махмуду императора Константина – и что же? Восточный владыка изъявил готовность сражаться и с мертвым, как с живым. «Аллах велик».
Единая Европа! Лишь Францию, Венецию, Флоренцию и родную Тоскану удалось Папе Римскому склонить на свою сторону. После долгих уговоров скрепя сердце согласились они помочь – да и то только деньгами для строительства кораблей. Вот вам и крестовый поход во имя объединения Европы! Что до Лоренцо, то он не желает больше проливать кровь. Он хочет вернуть Анну, уже почти потерянную.
Его бил озноб. Надо бы прикрыть окна. Погода переменилась, ветер усилился, белая занавеска на окне вздулась. «Как белый флаг, – подумал Лоренцо, – знак полной капитуляции, да только вряд ли на него в этот раз обратят внимание янычары с ятаганами».
Однажды он уже стоял у белого флага – в 1453 году, когда со всем своим отрядом сдавался султану. Турки навсегда отвратили его от желания биться насмерть. Турки и Анна. Страсть к женщине заставляет по-настоящему любить жизнь; тот, кто любит, имеет веские причины страшиться смерти на поле боя. Тут дело не в трусости, хотя ближний бой с янычарами может хоть кого лишить мужества и даже рассудка. Махмуд рвался вперед; ответом ему был белый флаг. Христиане потерпели полное поражение. С тех пор по ночам Лоренцо мучили кошмары, тишина сна взрывалась звериным ревом: «Нет Бога, кроме Аллаха! Аллах велик!» Он просыпался от приснившихся криков весь в поту, прижимался к Анне, успокаивался и засыпал снова. Ее тело дарило умиротворение.
Часто ее не было рядом, слишком часто. Рабыни, служанки, простолюдинки – неравноценная, но все же замена. Их тела тоже спасали его от страха. Ненадолго.
Неужели и впрямь без Анны никак не обойтись? Лоренцо изо всех сил ударил кулаком по стене над изголовьем кровати. Проклятье! Не одному ему нужна северная красавица.
Сам виноват. Это случилось через год после того, как Энеа Сильвио Пикколомини стал епископом Триестским. Жизнь при дворе императора Фридриха осталась позади, минули те времена, когда они были молоды и без конца толковали о женщинах. Полуночные споры при полных бокалах канули в прошлое, душой Энеа овладел Дух Святой. И безудержная мечта о пурпуре. Епископ попросил старого друга отправиться в северные края. Лоренцо прекрасно помнил чуть не сотню раз повторявшуюся историю о давнишнем приключении Энеа: буря, кораблекрушение у западных берегов Норвегии, чудесное спасение, рассказы норвежских моряков об улитках, лепящихся на скалистых утесах. Новым было только сообщение о том, что будто бы в одном из монастырей близ Бергена появилась монахиня, принесшая в дар обители запасы пурпура. «Отправляйся туда и доставь краску в Ватикан. Она должна принадлежать церкви. Исполни поручение, чего бы это тебе ни стоило». Лоренцо поехал и привез пурпур. Это стоило ему Анны.
Женитьба старого друга была для епископа неожиданностью. Приветствуя возвратившегося посланца, он спросил, по любви ли тот возложил на себя узы брака. Лоренцо и сейчас помнит каждую фразу их разговора, каждый взгляд. Будто пьяный матрос, он восторженно и многословно принялся говорить о сжигающей его страсти. Так искренне и убедительно, что заразил ею Энеа.
Какие взгляды бросал епископ на Анну при первой встрече, Лоренцо никогда не забудет. Она принесла в дар будущему Папе Римскому пурпурную пелерину, шитую золотой нитью, и накинула ему на плечи. Глаза Энеа, внезапно помолодевшие, словно пытались приподнять укрывавшую лицо Анны тонкую вуаль с жемчужной оторочкой. Проникновенно и внятно епископ прошептал строки из «Энеиды» Вергилия:
Анна покраснела. Она понимала не все слова, ведать не ведала о Вергилии, но страстный шепот затронул в ее душе какие-то тайные струны, которых самому Лоренцо коснуться было не дано. Так ему показалось.
– Не чудо ли, что краска Тира обнаружилась на норвежских берегах? И кто бы мог подумать о возрождении царицы Дидоны среди скалистого северного моря? – спросил Энеа, ни к кому не обращаясь, и провел ладонью по щеке Анны.
Лоренцо почувствовал укол ревности. Это все-таки его жена! Епископ ничего не замечал, отдавшись собственным мыслям. Энеа – Эней, троянский герой, заброшенный волей богов во владения царицы Дидоны. Дальше по сюжету он должен основать Рим. На меньшее, чем Рим, он не был согласен с младых ногтей.
Эней нашел свою Дидону. Дидона нашла Энея. Лоренцо потерял Анну, едва обретя. Епископ, еще недавно бывший поэтом, стремился лишь к пурпурной папской мантии, шитой золотом; мечты чудесным образом воплощались в жизнь: вместе с пурпуром доставили женщину, достойную возложить ему на плечи ниспадающую до земли накидку. Ничего плотского, плоть останется за мужем. Душа – это более чем достаточно. За долгие годы тесного общения Лоренцо научился читать невысказанные мысли друга.
Они оба любили ее, и тут ни к чему слова. Он подарил то, чем сам хотел владеть безраздельно. Энеа, и став наместником Божиим, не стеснялся в выражении чувств. Настолько, что Лоренцо порой казалась: Анна в меньшей степени принадлежит ему, чем Пию Второму. От этого ощущения страх темноты усиливался.
Когда Папа Римский в узком кругу рассуждал о красотах долины Орсия, Лоренцо чудилось, что речь идет об Анне. Да уж, Энеа умеет рассказывать про женские прелести. Кто, как не он, заставил всю Европу зачитываться описанием смелых положений и ненасытной жажды любви, откровенной и бесстыдной? Как это там в «Повести о двух влюбленных», раздумья Лукреции о собственном муже: «Не знаю, почему он не мил мне больше. Его поцелуи уже не вызывают страсти, его разговоры скучны; когда он обнимает меня, я, дабы не оставаться холодной, воображаю прикосновения совсем иных рук».
Лоренцо обвел глазами спальню. Нет ли здесь какой-нибудь тайны от него? Следов любовных утех, которым предается Анна, когда муж в отъезде? И искать не стоит. Не зря же он приставил к жене телохранителя. Если что, Антонио доложил бы. Ему платят немалые деньги, чтобы следил за Анной как следует, коли придется – то и тайно. Слишком уж она любит свободу.
Он снова принялся машинально листать трактат Альберти «О семье». Единственная книга, дозволенная Анне для чтения. Автор сам несколько лет назад вручил ей свой труд, навестив их в замке.
