– Ты была у источника? – строго спросила баронесса.
– Я ведь и раньше туда ходила. Иногда с тобой, иногда с кормилицей, а потом с Андрополусом.
– Вы купались вдвоем? Ты да он?
Лукреция кивнула. Вот она и призналась, что нарушила строгий запрет.
Анна постаралась сдержать недовольство.
– Екатерина тоже ходила к ручью без матери, – чуть помолчав, уверенно промолвила девочка, – и ничего плохого с ней не случилось, ведь правда?
. – Ее всегда сопровождали братья-монахи, – уточнила Анна, – следовали за ней повсюду и оберегали. Раймондо, Томазо делла Фонте, отшельник из Санто и еще другие. Они заботились о Екатерине, как Лиам – о тебе. Без них она – никуда, это точно.
– Даже купаться?
– Купаться, – после секундного замешательства ответила Анна, – она ходила с подругами.
– Они купались голые, как мы с тобой?
– Вы с Андрополусом баловались в источнике голышом, Лукреция? – вопросом на вопрос испуганно ответила баронесса.
– Нет, голышом я купаюсь только с тобой, матушка.
«Она обманывает меня, – подумала Анна. – Почему она не взяла с собой кормилицу или Лиама? Надо расспросить слуг. И зачем только я отправилась в Корсиньяно!»
– Ты говоришь о Екатерине так уверенно, словно знаешь о ней все. А вдруг тот подглядывавший монах все-таки попытался соблазнить дочь красильщика? – Лукреция наморщила в раздумье лоб. – Например, наобещал ей с три короба…
– Во-первых, ей ничего не было от него нужно. А во-вторых, Екатерина находилась под покровительством Папы Римского.
– Под покровительством! Монаху-то тому что до этого? Он ведь даже на убийство готов был решиться?
Анна не нашлась, что ответить. Наступила тишина, только канарейка в клетке продолжала петь свою песню.
– Погляди, как светятся пурпурные пятнышки в Рокка-ди-Тентенано! – восторженно прервала долгое молчание Лукреция. – Святая Екатерина улыбается мне! Тише! Тише! Ты слышишь, она говорит! Говорит, что мне нечего стыдиться. Господь пожелал, чтобы острие копья всегда было при мне. Значит, меня возьмут в крестовый поход. И Андрополус пойдет со мной!
Она резко тряхнула головой. Жесткие волосы хлестнули Анну по щекам. Глаза Лукреции покрылись поволокой, на лицо легла тень. Ее трясло как в лихорадке. Баронесса приложила ладонь ко лбу дочери – горит огнем. Девочка не сводила взгляда с замка.
– Пурпурные пятнышки, – прошептала она.
– О чем ты? – спросила Анна, тоже шепотом.
– Она – дочь красильщика, я – дочь красильщицы. Все одно к одному. – Лукреция вскочила на ноги, накинутое одеяло упало на землю. – Найди Андрополуса, матушка. Я хочу выкупить его вольную. Того, что есть в моем сундуке, на это хватит. Пусть мой раб всегда следует за мной, куда бы я ни шла.
Анна побежала к дому вслед за дочерью. Та стояла возле клетки с канарейкой и перебирала упавшие птичьи перышки.
– Я хочу быть Екатериной, а не Лукрецией, – твердо сказала девочка, – Вашей Лукреции вообще никогда на свете не было.
Андрополус так и не появился в поместье, и Анна, прождав несколько дней, отправилась в Корсиньяно что-нибудь разузнать о нем. Ее сопровождал Лиам. Возле церкви Святого Франциска баронесса спешилась, велела прохлаждавшемуся у храма конюху постеречь коня, пока она будет у мессы, и заодно поинтересовалась, не видел ли он где Андрополуса.
– Спросили бы лучше у водоносов, – прозвучал неопределенный ответ.
Анна вышла из церкви вслед за Бернардо Росселино, еще до конца службы. Площадь, раскинувшаяся между церковью и папским дворцом, была почти безлюдна. Свет делил ее пополам – южная часть купалась в утренних лучах, а восточная лежала в тени: высокая башня ратуши загораживала солнце. Там, где тень, у стены дворца, рядом со своими лошадьми, жадно пьющими воду из известняковых чаш, стоял архитектор. Заметив, что он смотрит на нее, Анна отвернулась. Бездельничающие у колодца водоносы с любопытством поглядывали то на баронессу, то на Росселино. Она решила, что с расспросами об Андрополусе можно немного и подождать; застыв посреди площади, Анна ждала, когда же наконец Бернардо подойдет к ней. Лиам и его собака присоединились к пялящимся водоносам. Росселино выбирал подходящее седло, словно не знал дела важнее, и больше на Анну не смотрел. А ведь во время мессы их глаза не раз мимолетно встречались.
Она разглядывала стены дивных зданий, высившихся по сторонам. На площади было непривычно тихо: визг пил и стук молотков умолк – строительство закончилось. Новая церковь ожидала своего освящения Папой Римским.
Корсиньяно изменился, и прежним не быть ему никогда. Люди тоже стали не такими, как раньше, подумала Анна. Отныне они – экспонаты волшебного музея, рожденного воображением Папы Римского, необходимый декор лучшей в Италии архитектуры. Город построен. Строители и подмастерья разъехались кто куда. Теперь к отъезду готовится и Росселино. Он, кажется, рад – неудивительно: за время работ корсиньянцы не слишком старались скрыть недружелюбие к мастерам-флорентийцам.
Неужели он не подойдет попрощаться? Собака Лиама неспешно исследовала окрестности, обнюхивая камни.
Рядом с Анной прошумела стая голубей, села на рыбообразные терракотовые плитки, которыми выложили площадь. Раньше здесь была глинистая земля. Что же ты застыла, как статуя, баронесса, с нетерпением ожидая, когда едва знакомый мужчина посмотрит на тебя? Ей будет не хватать его.
Четкая черта, отделявшая солнечную сторону площади от теневой, легла прямо под ноги Анне. Солнце медленно наползало на башню ратуши. Над головой архитектора вспыхнул золотистый нимб. Из-за слепящих глаза лучей лицо Бернардо стало неразличимым для баронессы. Она сделала несколько шажков, перейдя на его, теневую сторону. Слуги Росселино седлали коней. Нетерпеливые удары копыт звучали по- своему весело.
– Как видите, намереваюсь уехать до окончания мессы, – негромко сказал архитектор, – иначе, боюсь, прощание может оказаться слишком горячим.
– Вы правы, – так же тихо ответила она. Он сказал «уехать», не «бежать». Гордый человек.
– Дурные предчувствия делают людей опасными. А местные жители опасаются, что огромные деньги, ушедшие на перестройку города, о которой они не просили, теперь выжмут из них новыми налогами, – вздохнул Бернардо.
– Чем вы собираетесь заняться? – спросила Анна и подумала: «Надеюсь, он не сочтет меня излишне любопытной».
– Попробую договориться с флорентийскими банкирами. Надеюсь получить кредит. Суммы, потраченные сверх оговоренной сметы, архитектор обязан возвратить из собственных средств, так уж водится. Я должен Ватикану целое состояние. Получу заем и буду ждать, пока Его Святейшество не призовет меня.
Он отвечал так спокойно и открыто, как будто речь шла не о крахе. А ведь ему прекрасно известно, что болтают и думают о нем в Корсиньяно.
– Все обойдется, – успокаивающе промолвила Анна и улыбнулась. – Папа Римский забудет про деньги, когда увидит, какое чудо выстроили вы для него. Я уверена.
Росселино помедлил, словно испытывая сомнения – говорить или не говорить? – а потом произнес напряженным голосом:
– Есть еще некоторые обстоятельства. Они до поры покрыты пологом тайны, рано или поздно она всплывет на поверхность.
– Пусть это случится сейчас, – попросила Анна.
Она видела перед собой достойнейшего человека, потерявшего уверенность в себе. Очевидно, он не знает, что Пий Второй приказал ей окрасить пурпуром бархатный плащ, который возложат на плечи
