на несколько сантиметров. Позднее Марина призналась, что уже через несколько часов после этого покушения узнала: в нем виновен ее муж.
Во время того визита Мореншильдт, по его словам, вздумал пошутить насчет покушения на Уокера. «Так это ты промазал по сидячей цели – генералу Уокеру?» – спросил он. «Понимаете, я знал, что Освальд недолюбливает генерала Уокера».
Освальд промолчал, но на его лице появилось «странное» выражение. «Он как-то весь съежился, понимаете, когда я задал этот вопрос».
Дженнер месяцами тщательно изучал материалы ФБР по Пейнам и Мореншильдту, но в конце концов решил, что эти люди не имеют отношения к убийству. Позднее он говорил, что Пейны и Мореншильдты во многих отношениях жертвы Освальда – годами их преследовало подозрение о причастности к убийству, их жизнь была разрушена. Но чтобы убедиться в их невиновности, Дженнер долгими часами допрашивал Пейнов и Мореншильдта под присягой, в особенности проверяя улики, указывавшие, что они могли и догадываться о намерениях Освальда.
Рут Пейн во время ее допроса в Вашингтоне Дженнер спросил напрямую:
– Миссис Пейн, вы состоите в настоящее время или состояли когда-либо прежде в коммунистической партии?
– Я не состою и никогда не состояла в коммунистической партии, – ответила она.
Дженнер зашел с другой стороны:
– Сейчас или когда-либо прежде вы разделяли взгляды, которые мы могли бы охарактеризовать как взгляды коммунистической партии?
– Нет, – ответила она. – Напротив… Мне противен тот раздел коммунистического учения, где насилие объявляется необходимым средством для достижения цели.
Интерес к русскому языку, по словам Рут Пейн, проистекал из ее веры. «Бог призвал меня учить языки», – пояснила она. Русский она выбрала потому, что квакеры старались организовать программы обмена с Советским Союзом.
Рут предлагала Дженнеру и другим членам комиссии задавать ей самые жесткие вопросы, чтобы убедиться в ее правдивости. Она готова была отвечать даже на неприятный вопрос о том, почему ее брак распался.
– Члены комиссии выражали некоторый интерес к этой теме, – признал Дженнер. – Они, видимо, хотели бы определить, кто такая Рут Пейн и, если позволено употребить расхожее выражение, чем она дышит… Так какова же, по вашему мнению, причина вашего развода?
Женщина ответила, что причина проста: ее муж всегда был внимателен и добр, но он ее не любит. Она говорила спокойно, констатируя факт.
– Мы никогда не ссорились, не имели серьезных разногласий, но я хотела жить вместе, а он не был заинтересован в совместной жизни.
Она признала, что за несколько месяцев до убийства начала опасаться, что Освальд склонен к насилию – она знала об избиении Марины, – и также тревожилась, нет ли у него связей с советским посольством в Вашингтоне. Ей попалась на глаза копия письма Освальда в посольство, в котором он упоминал, что ФБР следило за его деятельностью в Далласе14.
Так почему же она разрешила ему бывать в доме? Почему, зная все это, помогла Освальду устроиться на работу на склад учебников в Далласе? Дженнер считал вполне приемлемыми ответы Рут Пейн на оба эти вопроса. Она вовсе не хотела пускать Освальда в свой дом каждые выходные. «Я была бы счастлива, если бы он вообще не приезжал». Но Рут пыталась помочь Марине, к тому же ухватилась за возможность усовершенствовать свои знания русского языка. Да и общество Марины было ей приятно: собственный брак распался, «я была одинока». Рут с готовностью признала, что помогла Освальду получить работу на складе учебников, и подробно объяснила, как это произошло. Она пошла выпить кофе с несколькими приятельницами, там присутствовала и Марина, и одна из женщин сказала, что ее брат работает на книжном складе и у них вроде бы появилась вакансия. Марина умоляла Рут позвонить на склад. Вакансия действительно имелась, и в октябре Ли приступил к работе. Пейн утверждала, что понятия не имела об адресе склада – Дили-Плаза.
Почти два дня у Дженнера ушло на то, чтобы выслушать показания де Мореншильдта – несколько часов понадобилось только на то, чтобы продраться сквозь историю его путешествий, начиная с детства в России. Он вроде бы понимал, почему его дружба с Освальдом вызывает наихудшие подозрения, тем более что и сам Мореншильдт вел нетрадиционный, «богемный» образ жизни. «Время от времени возникали те или иные догадки, – сказал он Дженнеру. – Я очень откровенен»15.
Но чем подробнее Мореншильдт отвечал на вопросы об Освальде, тем более по-человечески понятной становилась эта дружба. Мореншильдт отзывался об Освальде как о «симпатичном парне», который стремился к лучшему, хотя и был «необразованным дикарем». По его словам, Освальды были «несчастные, растерянные, нищие и запутавшиеся». Ему казалось смешным предположение, что Советский Союз или другое государство наняло Освальда в качестве шпиона. «Я бы никогда не поверил, что какое- то правительство может быть настолько глупо, чтобы поручить Ли сколько-нибудь важное дело, – пояснил он. – Нестабильный индивидуум, запутавшийся, необразованный, без опыта. Какое правительство дало бы ему конфиденциальное задание?»
Он сказал, что продолжал жалеть Освальда и после того, как выяснилось, что тот бьет Марину: «Я не попрекал его за синяк у бабы под глазом». Как он рассказывал, Марина высмеивала мужа в присутствии Мореншильдтов, упоминая в числе его недостатков и отсутствие интереса к сексу. Де Мореншильдт чувствовал в Освальде, как он выразился, «асексуального человека». «Марина выражалась прямо», она заявила Мореншильдтам (и ее муж это слышал): «Он спит со мной раз в месяц, и никакого удовлетворения я от этого не получаю».
Мореншильдт сказал, что и он, и его супруга испытывали большую неловкость от этих откровенных жалоб Марины на ее сексуальную жизнь, и в середине 1963 года прервали дружеские отношения с Освальдами, тем более что Мореншильдт собирался по делам на Гаити. «Мы решили, настало время их бросить, – рассказывал он. – Мы оба решили не видеться больше с ними, потому что нам стало противно подобное обсуждение супружеских отношений в присутствии фактически посторонних людей».
И хотя Мореншильдт не верил, что Освальд мог быть шпионом, время от времени, как он признался, его тревожила мысль, не задумал ли Освальд недоброе. «Он побывал в советской России – он мог оказаться кем угодно», – сказал де Мореншильдт. Он рассказал, что спрашивал другого русского эмигранта, своего приятеля в Далласе: «Как ты думаешь, мы себе не повредим, помогая Освальду?» Друг ответил, что осведомлялся в ФБР насчет Освальда и что у Бюро нет к этому человеку претензий.
Мореншильдт также сказал, что назвал имя Освальда в 1962 году другому своему приятелю, Уолтеру Муру, о котором было известно, что тот «состоит на правительственной службе – то ли в ФБР, то ли в ЦРУ», и Мур даже не намекнул, что Освальд представляет собой опасность. Позднее комиссия установила, что Мур был агентом ЦРУ в Далласе и отвечал за сбор информации от местных жителей, побывавших в коммунистических странах или работавших там16. Расследование не обнаружило доказательств контакта Мура с Освальдом, но установленный комиссией факт близкого знакомства Мура с Мореншильдтом еще многие годы будет использоваться как доказательство в пользу теории заговора.
Глава 35
На поздних ужинах для сотрудников комиссии Спектер и кое-кто еще из молодых юристов начали посмеиваться над членами комиссии. Шутили насчет «Белоснежки и семи гномов» – в качестве гномов выступали Уоррен и члены комиссии, а «роль Белоснежки отводилась то Марине, то Жаклин Кеннеди», вспоминал Спектер. «Уоррен был Ворчуном», а конгрессмен от штата Луизиана Боггс – Весельчаком, потому что порой являлся в офис комиссии, «пропустив днем несколько коктейлей»1. Даллес, по мнению Спектера, годился либо на роль Сони, либо на роль Простачка, поскольку бывший начальник шпионов казался странным, порой едва вменяемым.
Слосон, из всех штатных юристов наиболее тесно сотрудничавший с Даллесом, полагал, что в 71 год
