показал он объем. – Знал толк. У меня ужасная память на эти нечеловеческие названия. Это вот когда человекообразный врет, то меня тошнит.
– Ты о чем? – не успевал я.
– Да был я на том шоссе, когда машина горела. Врет Сухроб, сволочь человекообразная. Не мог он совершить подвига. Ему сразу прилетело по его кривой ручонке. Присел на обочину и сидит. А вокруг все пылает, как после удачного бомбометания.
– А ты как там оказался?
– Студентов вез с учений. Студенты на полигоне день провели. Возвращаемся. Устали. Вдруг впереди молния! Горит серый „мерс“, военный „Урал“ от удара поперек шоссе развернуло. Колонна грузовиков. Выскакивает молоденький капитан, докладывает, что солдатики вырвали людей из огня. Я сам видел. Алиска твоя орет, грудь нараспашку. Человекообразный на обочине плачет. „Скорая“, милиция. Голая девчонка сгорела в том „мерсе“, паленым несет, мои студентки все, как одна, описались. Подошел „Кировец“ с ковшом. Милицейский чин предлагает: „Полковник, у тебя кузов пустой, забери железо с дороги, тут места нет разъехаться, а у меня свалка закрыта!“ Я говорю: „Давай“. Думаю, не востребуют горелое железо, мои студенты его сдадут. Загрузил остатки „мерса“ и уехал.
– А следствие?
– Да какое там следствие?
Полковник неожиданно клюнул носом и ловко завалился на спинку кресла.
Видно было, что траекторию эту он изучил основательно. Захрапел, выпал из боя. Ну а я снова снял со стены ключ и распахнул дверь внутреннего дворика.
Влажная плесень.
Проеденная обшивка.
Задняя часть обгоревшего раздолбанного „мерса“.
Я обильно окропил деформированный металл. Вот ведь как странно поворачивается моя жизнь. Утром вчера спешил к Алисе, злился на Архиповну, строил перспективы, а сегодня мочусь в глухом университетском дворике, за стеной – уснувший полковник, квартира разгромлена, весь в долгах, подозреваюсь в убийстве.
Лохматый кейс в ржавом скелете „мерса“ от моей струи нежно дымился.
Черная кожа попрела, обгорела, пошла клочьями. Может, в нем какие документы?
Брезгливо толкнул ногой, противно дохнуло в лицо поганью. Но замки отщелкнулись. Я увидел тугие пачки, аккуратно упакованные в особый целлофан. Я однажды в банке видел такой. Негорючий, непромокаемый. С мокрым кейсом в руках вернулся в бокс, выпил полстакана водки. Полковника Якимова не добудишься, да и не надо. Сегодня он явно никого не ждал. Поэтому я сунул вонючий кейс в рюкзак и покинул гостеприимный бокс.
Дома, кроме мучительных воспоминаний, меня никто не ждал, а у входа в Салон Красоты маячили два подозрительных субъекта. Неприметные, как Тараканыч, но в двух экземплярах. Как человек умный, я повернул к продуктовому магазину, а за ним свернул на тропинку, ведущую на Поле дураков. Там на клочке земли есть у меня прохладная будка, построенная из обрезков украденных казенных досок. В опрятном шкафчике стоит примус, если бомжи не сперли. Согрею чаю. Посижу, подумаю. Кончились моя нищета. Теперь можно не ругаться с издателями. А Тараканыч начнет приставать, за пару штук ребята из Бердска быстро переставят ему рога. Построю дом с дорическими колоннами. Юля будет командовать наемными девушками, Света займется поварами, Маринка разобьет сад. Архиповне настрого запрещу раздеваться в темноте. У нее синий цветочек на левой груди. Такая тату. А чего стесняться? Когда колола, не стеснялась Заодно расширим предприятие Алисы. И полковнику Якимову выкачу машину с хересом и водкой.
Потянул носом.
Опять с моего участка несло дымом.
Не древесным, нежным, напоминающим о шашлыках, а тяжелым, угарным, мертвым, напоминающим поля не слишком удачной войны. Не знаю, почему так обострились чувства, но хватило ума, сгорбившись, ни на секунду не приостанавливаясь, не оглядываясь, быстренько-быстренько проследовать по дороге, прихрамывая для несхожести, как бы с натугой таща грязный рюкзак. Только за темными, рано пожухлыми от жары березами ударился бежать – мгновенно взмок от темного ужаса. Уж очень страшно выглядели со стороны мои беспощадно вытоптанные грядки и какие-то плечистые мужики, рывшиеся палками в углях.
Обогнув Поле дураков, двинул обратно в Городок.
Настроение держал на уровне. Первый страх прошел.
Ну пожар, ну дачка сгорела, такое бывает. Зато протрезвел. Много гуляю. С Тараканычем вот выезжал в лес, на природу, он меня не утомил, даже скостил двадцатку. С полковником сблизился.
Ноги сами вывели меня к дому Алины.
– Ой! – сказала Алина, открывая дверь на звонок.
– Это я, – заметил я ободряюще и оттеснил чудесную помощницу Мерцановой в глубину коридора.
– Почему от вас мочой несет!
– А почему вы совсем одна?
– Ко мне подружки сейчас придут…
– Ну да. И соседка зайдет за солью? – догадался я.
– Ага, – выдохнула Алина. Она смотрела на меня с испугом.
Бросив рюкзак, я нагло прошелся по комнатам. Вонючий рюкзак укреплял мой дух. Алине этого не понять, ей нравятся нежные запахи. „Премьер“, „Дживанши“. Она так и шла за мной. Неплохая мебель, но я бы сменил. Репродукции Матисса. Почему бы не обзавестись оригиналами? Вот Алину менять не надо. На ней была длинная, ниже колен шелковая ночная рубашка с алыми королевскими лилиями. Чудный аромат сопровождал каждый ее шаг. От меня несло мочой, а от Алины распространялись чудесные ароматы. Руки на груди, хотя прозрачная рубашка почти ничего не скрывала.
– Приму ванну и переоденусь. Еще мне понадобится обувь.
– Ванну? У меня? – поразилась Алина. – И где это вы возьмете обувь?
– А вы мне ее принесете. Из торгового центра. Это же недалеко. Размер я вам укажу.
– Я? – не поверила Алина. Наверное, никто с ней так не обращался. Кобальтовые глаза выцвели от ужаса.
– Сколько у вас денег?
– А вы больше ничего не возьмете?
– Конечно, нет. Купите кроссовки, ну еды.
– Вы хотите у меня пообедать? – совсем уже пораженно спросила Алиса. – У вас нет денег?
Я улыбнулся.
Ей в голову не приходило, кто я.
Можно пахнуть мочой, но быть любимчиком судьбы.
– Миллион долларов, – сказал я. – Не тащиться же за кроссовками с миллионом.
Сумма Алину не потрясла. Она попросту пропустила ее мимо ушей. Она видела перед собой похмельного типа в кроссовках разного цвета, с вонючим рюкзаком на полу. Наверное, Алиса рассказывала ей обо мне, но вид человека с грязным рюкзаком катастрофически не сходился с нарисованным Мерцановой обликом.
– Зачем вы тащите этот мешок в ванную?
– У меня в нем мыло.
– В ванной есть мыло.
– У меня особое. К тому же, мне потребуется белье.
Дурак бы понял, что я вру, но Алина не нашла смелости возразить. Поставив рюкзак на новенькую стиральную машину, я извлек из него кейс.
– Вы там не запирайтесь, – почему-то попросила Алина.
– Ага не запирайтесь! – ответил я нагло. – Я не запрусь, а вы ворветесь ко мне!
Алина совсем ошалела. Я это чувствовал. Вряд ли такая станет звонить в милицию. Но что-то в ней было. Как в темном торфяном болотце, поросшем лилиями. Доисторические хвощи… Топкие берега… Что-то опасное…
– Я плохой мальчик, – на всякий случай предупредил я. – Вы правильно делаете, что боитесь меня. И Алисе не звоните.
Трогательные женские тряпки, развешанное в ванной, нисколько меня не трогало, но я странно взволновался, когда, открыв вонючий кейс, снова увидел аккуратные зеленые пачки. Из кармана джинсов, когда я потянул носовой платок, выпала круглая тяжелая пластинка на цепочке. При ней болтался почтовый ключик под номером
Забрав рюкзак и руины кейса, я выдвинулся в коридор.
Алина сразу запаниковала, прикрывая рукой полуголые груди, но совершенно забыв о сливочных бедрах.
– Не так уж от меня и несет.
– Но я…
На столе лежала дамская кожаная сумочка.
Я бесцеремонно вытряхнул ее содержимое на стол.
Помада, платочек, пудреница, сигареты, записная книжка, совсем маленькая с металлическим карандашиком в петле, всякая милая женская чепуха, круглое зеркальце, автомобильный ключ на кольце с электронным брелоком, шпильки, пара конфет. В кошелечке, устроившемся в специальном кармане, нашлись доллары и рубли.
– Верну с процентами, – сказал я, забрав купюры.
