остальном он обыкновенный дятел! И квантовые связи есть! Еще Эйнштейн доказал.
— Да как же… — Настя была потрясена.
— И чему здесь уж так поражаться! У вас любовник — ксилофон! А у меня сын — бесполезный дятел. Но сыновей не выбирают, в отличие от любовников. Женщина с такими формами, как у вас, всегда найдет теплое место. А у нас с сыном очень ограниченные возможности! Да, Викентий?.. И мы ими пользуемся как можем!
Птица ткнула клювом деревяшку и опять засмотрелась на Настю. Теперь дятел пялился ей на низ живота.
Настя поняла, что от изумления обронила простыню и опять голая.
— Хотите покормить Викентия? — поинтересовался Яков Михайлович.
— Собой?
— Это хорошо, что вы шутите… — Хозяин сыпанул горсть семян прямо на пол клетки и завесил ее покрывалом. — Пусть поспит. Завтракать будете?
Она кивнула.
Ела много, но не разбирая вкуса. Еще под горячими струями душа она подумала о различных путях поиска миссии. Она поняла, что миссия может ошибаться в выборе ее носителя и проявляться в таких странных тупиковых формах, как дятел. То, что с нею совокуплялся несчастный Викентий-птица, как-то притупило эмоциональную боль от произошедшего. Сам Яков Михайлович не мастерил с нею чего-то особенного, все обычно… Ей вдруг вспомнились феминистские постулаты, что мужчины используют женщин, как три буквы «о», что им более ничего не нужно. Вот ее в эти три отверстия и «мучил» Яков Михайлович. Все как договаривались. Ничего вне рамок естественного, чего она не проходила ранее. Допивая апельсиновый сок, Настя вдруг вспомнила всем телом тот неземной экстаз, испытанный ею ночью, и от одного лишь воспоминания испытала кульминацию, чуть было не закричав в голос. Яков Михайлович, созерцая окончание женской страсти, лишь покачал головой и снова подтвердил:
— Мужчинам так богато не дано!
Запив оргазм чаем, она поинтересовалась:
— Химию использовали?
— Ни в коем случае.
— Почему я себя не помню?
— Ах, милочка, у всех свои секреты! — улыбнулся Яков Михайлович и долго раскуривал толстую сигару. Выдохнул в Настину сторону: — Тем более что вы все помните. Ваше тело, по крайней мере, все помнит. А пленочка подсказала деталечки.
Ее опять затрясло, она еле сдержала судороги.
— Боже… — чуть не разрыдалась.
— Вот видите.
Она оглядела квартиру, выглядящую как после съемок самого разнузданного порно. По полу валялись всякие приспособления — китайские шарики, разорванные упаковки и уже использованные
— И мы всем этим пользовались? — поинтересовалась.
— Вы — да. Меня на столько не хватит.
И здесь она поняла. Ее словно озарило. Перед глазами промчалась сцена прихода в квартиру Якова Михайловича. Его галантность, а потом патефонная комната и песня «Валенки», прокрученная задом наперед. Эта нездешняя гармония и горящие глаза хозяина квартиры. Увлеченный коллекционер!.. Вот в чем секрет! Вот где химия сокрыта. Ей удалось не выдать своего озарения. Скрывая его тщательно, она отщипнула от холодной бараньей ноги и понюхала кусочек мяса.
— Викентий готовил? — поинтересовалась.
Из облака сигарного дыма проявилось довольное лицо Якова Михайловича:
— Всё своими силами!
— А копыто у черта одолжили?
— Бутафория… Завернуть вам с собой кусочек? Ксилофон покормите.
— Почему нет.
Психиатр вылез из кресла и, пуская струи вонючего дыма, направился в кухню за одноразовой коробочкой для мяса.
Настя тотчас выпорхнула в «патефонную» комнату, подцепив ногтем, сняла с проигрывающего устройства пластинку и ловким движением устроила ее у себя на животе под широкой резинкой шерстяной юбки. Вместо «Валенок» поставила на проигрыватель что попалось. Вернулась за стол до прихода Якова Михайловича, на мысочках, и ощутила, что жизнь возвращается на круги своя. Вернула воспоминания ночи — тело не отреагировало. Даже провела пальцами между ног. Обычные реакции. Уверилась, что догадка оказалась верной.
Здесь подоспел хозяин квартиры и, напевая что-то антикварное, срезал кусочки бараньей ноги, аккуратно складывая их в прозрачную тару. Неожиданно он повернулся к Насте, зыркнул по ее глазам:
— Повторим как-нибудь?
— Никогда.
— Вам же понравилось!
— Я умею отказываться от того, что мне нравится. Наша договоренность в силе?
— Вы имеете в виду Ивана Диогеновича?
— Какие у нас с вами могут еще быть договоренности?
— Разные, — не потерялся психиатр. — Я, например, могу поделиться ночным фильмом с Интернетом! Ой, да множество вариантов имеется!
— Я не сомневалась, что вы подлец! — она улыбнулась и попросила, чтобы он не жалел мяса, накладывал больше. — И зелени сверху!
Он был удивлен ее бесстрашием и наглостью. Неожиданно приблизился и цепко ухватил Настю за грудь. Она спокойно смотрела в его глаза, а тело ее было холодно.
— Была договоренность — один раз! — напомнила. — Руку уберите!
Яков Михайлович одернул руку и, словно догадавшись о чем-то, бросился в патефонную комнату, а оттуда заорал, будто предсмертным криком:
— Где-е-е-е!!! Я спрашиваю: где-е-е-е-е?!!
Она увидела, как он развернулся, бешеным быком бросился на нее, тряся красным инсультным лицом. Она выставила вперед руку с разделочным ножом и предупредила ровным голосом:
— Убью. Сейчас точно. А потом Викентию шею сверну!
Чтобы не нарваться на острие, Яков Михайлович затормозил о паркет тапками, заскользил, замотал руками в воздухе и боком повалился в кресло, стараясь не выронить дымящую сигару.
— Ай! — причитал он, переворачиваясь в кресле. — Ай, что вы сделали!!! — Лицо его все более наливалось кровью, и Настя испугалась, что оно лопнет, как гнилой помидор. — Это все, что у меня есть! Пластинка!.. — Схватился за сердце. Сигара, приклеившись, свисала с нижней губы и дымила. — Отдайте! Умоляю!!!
— Первое! — приказала Настя. — Заткните свою сигару — в горле першит!
— Конечно, сейчас!.. — Яков Михайлович ухватился за толстый окурок, обжегся, ойкнул, вскочил и задавил сигару в большой бронзовой пепельнице, выполненной в виде унитаза. Помахал рукой, разгоняя дым. — Так лучше?
— Второе — сотрите запись немедленно! И никаких там копий для личного пользования!
— Минуту… — Он был проворен, как халдей на дорогом банкете. Несколько минут — и прибежал с флешкой, протягивая ее Насте. — Чиста, как Божья Матерь!.. Отдайте пластинку! — заканючил.
— И самое главное! Вы исполните тотчас нашу договоренность и выпишите из больницы Ивана Диогеновича!
— Несомненно! Дайте пластинку!
— В выписном листе должно стоять «абсолютно здоров»!
— Что ж нам напраслину наводить. Он же здоров без сомнений, мы как есть и напишем — здоров!
