– Танька! – звонил действительно помреж Санька Филиппов с шестого канала, давно и не всегда безнадежно влюбленный в Уткову. – Танька, у меня в машине корзина с ананасами, бананами, манго, авокадо и всей прочей всякой тропической снедью!
– В зоопарк собрался? – спросила Татьяна с тоской.
– А ты пустишь? Как там сегодня в зоопарке? Пустынно? – быстро и хитро спросил Филиппов. Каждое слово его была пропитано каким-то сладким сексуальным подтекстом.
– Нет… Не пустынно… Сегодня не пущу… – ответила она медленно и по глазам нагнувшегося к трубке Хисаича поняла, что ответила правильно.
– Ты не одна? – разочарованно протянул Санька.
– Я одна, но устала, – все с той же тоской ответила Татьяна.
– Устала? – обрадовался Филиппов. – Да ты что? Это же ерунда! Я знаю один особый массаж. Давай я сейчас приеду и клянусь, через полчаса ты у меня начнешь прыгать по люстрам!
И спросил жадно:
– Я еду?
Игорек издали злобно показал, тыча пальцем в часы, а потом тем же пальцем грозя Татьяне – заканчивай, дескать, хватит!
– Нет, не сегодня, – устало повторила Татьяна, вдруг действительно почувствовав ужасную усталость.
– А когда?
– Может, завтра… – ответила она пересохшими губами. – Ты позвони с утра… Утром договоримся…
Она ужасно хотела, чтобы утро уже наступило и чтобы гамадрилы уже убрались из ее квартиры, а явился бы наглый и веселый Санька и сделал бы ей такой массаж, чтобы она, визжа, прыгала с форточки на люстру, а с люстры прямо на Саньку.
«Ну, Санька, ну, догадайся, как мне страшно!.. – молила она, пытаясь дозваться, добудиться до подкорки, до подсознания глупого Саньки Филиппова. – Ну, догадайся, примчись!.. Если ты сейчас примчишься и выбросишь этих гамадрилом за окно, я сделаю все, чего ты хочешь. Я отдамся тебе тут же у двери. Я буду трахаться с тобой где угодно – в любом живом уголке, а не только в зоопарке. И в любое время суток. Стоит тебе захотеть, я буду ложиться прямо на твой рабочий стол. Только догадайся, только примчись!..»
К сожалению, Санька не догадался.
Татьяна устало положила трубку и посмотрела на Хисаича.
Хисаич молча кивнул.
– Ладно, хватит! – поднялся Игорек с кресла. – Хватит тянуть. Время жалко. Ты не видишь, Хисаич, что ли? Упрямая попалась тетка, она ничего не покажет.
И сплюнул прямо на пол:
– Раз у нее есть что-то в сейфе на службе, значит, и в квартире должно быть.
– Нет у меня никаких бумаг, – безнадежно повторила Татьяна.
– Сам найду.
Присматриваясь, Игорек прошелся по гостиной.
Внимательно оглядел роскошную немецкую стенку с хрусталем и книгами, купленную когда-то мужем Татьяны еще в «Березке». Ухмыльнулся. Коротким движением руки смел на пол часы-будильник, зажигалку, керамическую пепельницу «Мальборо», огромную, отливающую лаком шишку ливанского кедра, что-то там еще – всю эту мелкую чепуху, что с годами скапливается на полках.
С самой ей непонятным отстранением Татьяна вдруг подумала: действительно, чепуха. Откуда, зачем все это?
И покачала головой.
Не такая уж чепуха.
Зажигалку Татьяне подарил знаменитый космонавт. Один из самых знаменитых и первых, из тех, что, считай, летали в космос еще на реактивной трубе. Кедровую шишку привез из Ливана муж. Утверждает, что сам сбивал шишку с кедра. Миниатюрный будильник подарили, кажется, на работе. Чтобы не опаздывала, хотя она никогда не опаздывала.
За каждой безделушкой стоит какая-то своя история.
Уже без страха, будто униженные, но знакомые вещи вернули ей спокойствие, Татьяна глянула на Игорька, остановившегося перед книжными полками.
Ублюдок!
Недомерок!
Даже стоя Игорек оказался на голову ниже ее, хотя ведь носил сапоги с высокими каблуками. Вот лоб высокий, а интеллект хорька. Не может у такого недомерка быть интеллект выше хорькового. Это по глазам видно. Вон как смотрит на книги. Наверное, никогда не держал книг в руках. Наверное, никогда не слышал настоящей музыки, не знает, что такое театр.
Подтверждая ее мысли, Игорек, не торопясь, с удовольствием смахнул с полки на пол целый книжный ряд.
И нисколько не удивился, глянув себе под ноги.
Сергей Третьяков (ну да, очерки о Китае, рычащие лесенки, игра бицепсами), Джеймс Джордж Фрэзер (непременная забава интеллигентов), Андрей Платонов (как же без него? «Коммунизм дело не шуточное, он же светопреставление!»), Амброз Бирс (известно, откровенно дерьмовые переводы), Альбер Камю (в обязательном наборе)…
Типичная псевдоинтеллигентская эклектика.
Впрочем, от журналистки, ведущей криминальную хронику, он ничего другого и не ждал. Читает все, попадет под руку. Считает литературой все, что читает. А читает для того, чтобы знать, а что, собственно, читают умные люди?
Подняв с пола зеленоватый томик Камю, Игорек сразу раскрыл его на знакомой странице.
Как будто неистовый порыв гнева очистил меня от боли, избавил от надежды, и перед этой ночью, полной загадочных знаков и звезд, я впервые раскрываюсь навстречу тихому равнодушию мира. Он так на меня похож, он мне как брат, а от этого я чувствую – я был счастлив, я счастлив и сейчас. Чтобы все завершилось, чтобы не было мне так одиноко, остается только пожелать, чтобы в день моей казни собралось побольше зрителей – и пусть они встретят меня криками ненависти.
– Нашел? – живо заинтересовался Хисаич.
– Еще нет. Но найду, – Игорь равнодушно бросил книгу на пол. Все равно этой тетке Альбер Камю уже не понадобится. И ему этот том не нужен. У него дома, в его уютной двухкомнатной квартирке на Халтурина есть прекрасное французское издание – с комментариями де Рю и с рисунками Ге де Ивлина.
Татьяна опасливо, с каким-то тайным омерзением следила за Игорем.
Когда он взял в руки книгу, в ней проснулась надежда. Когда он швырнул Камю на пол, он показался ей пострашней громилы, опять восседающего на стуле. А с какой брезгливостью этот ублюдок-недомерок касается ее вещей! С какой брезгливостью выбрасывает вещи из шкафа!
– Смотри, Хисаич, – с ухмылкой повернулся Игорек, извлекая из картонной коробки новенькие итальянские сапоги – гордость Татьяны, ни разу еще ненадеванная гордость, только вчера полученная по почте от мужа. – Видишь, размер? В таких можно спрятать даже бутылку.
– Ну? – удивился Хисаич.
– А то!
Игорек с силой рванул сапог, молния развалилась.
– Вот хлипкая работа, Хисаич. Настоящее низкопоклонство перед западом. Ты попробуй разорви так нашу керзуху.
– Я бы разорвал, – без всякого хвастовства откликнулся Хисаич.
– Я не о тебе.
Игорек даже расстроился:
– Типично низкопоклонство. Затоварились, как на складе. Как же, найдешь тут нужное!
– А ты внимательнее ищи. Время еще не позднее.
У Татьяны упало сердце.
Если рассуждать логично, не должны они называть себя по именам. Обычно грабители так не делают. Это нехороший признак. Да и не похожи они на грабителей. Их не вещи интересуют. Те же сапоги можно было сбыть на рынке за хорошую цену, а они их испортили. Зачем им материалы по «Пульсу»? Почему их заинтересовал «Пульс»?
Сердце защемило. Татьяна сказала с отчаянием:
– Я, чтобы купить такие сапоги, пахала два месяца.
– «Пахала»!.. – криво усмехнувшись, передразнил Игорек.
И поправил:
– Ты не пахала. Ты просто совала свой длинный нос куда не надо, а потом болтала своим длинным языком на всю страну.
– Глянь, глянь, Хисаич, какая рубашонка! – Игорек издали показал Хисаичу уютную ночнушку, действительно несколько легкомысленную. Эту ночнушку Татьяне привез из Италии муж. – Глянь, Хисаич, это как бы ее спецовка… В этой спецовке она как бы пашет…
И брезгливо бросил ночнушку на пол:
– К черту, Хисаич! Ничего здесь нет. Тетка права, никакой дурак не станет держать подозрительные документы дома.
– А в спаленке? – подсказал Хисаич. – Ты загляни в спаленку.
Игорька передернуло:
– Меня даже здесь тошнит. А в спальне…
– А меня? – в отчаянье спросила Татьяна. – Меня здесь не тошнит? Разбросали, натоптали. Кто здесь наведет порядок? Кто заплатит за испорченные сапоги?
Игорек усмехнулся:
– Не мы. Это точно.
