– Но Ге-еб все ра-а-но побе-е-ил Та-а-ла! – упрямо повторила Аббатикова.
– Предположим, хотя у меня свое видение! Волк, проглотивший кобру, проглотит одновременно и весь ее яд. Некоторое время волк будет ощущать себя победителем, но после яд неминуемо утянет его в могилу! – сурово сказала Свеколт. – Ты сама видишь, что творится с Глебом?
Договорить Свеколт не успела. Ванька закашлялся и попытался сесть. Выносить вонючую тряпку у своего носа он был больше не в состоянии. Обе девушки разом повернулись к нему.
– Уберите тряпку! – попросил Ванька.
– Попрошу выбирать выражения! Это мой носовой платок! И вообще желудочный сок грифа-падальщика лучше любого нашатыря! – с готовностью к спору сказала Свеколт.
Зная, как Ленка любит спорить, Ванька молча отодвинулся от платка на предельное расстояние.
– Где упыри? – спросил он через некоторое время.
Свеколт посмотрела на Аббатикову. Аббатикова на Свеколт. Обе, казалось, пытались вспомнить, о чем идет речь.
– А у-ы-ыи! Мы успе-ели во-е-ея. У-ы-ыи ушли туа, где им бует луу-уше. Хоя, во-о-ожно, что и не всем, – мягко пропела Жанна.
Ванька кивнул. У некромагов свои представления о морали.
– Меня успели укусить? Зеркало есть?
Жанна сунула ему под нос открытую пудреницу. В полумраке мало что можно было разглядеть, но все же Ванька увидел, что громадный фонарь раздувает щеку до переносицы. Кроме ножевой раны на лбу, был еще длинный порез, рассекающий скулу до угла рта.
– Ну как? – спросила Ленка.
– Красавец! Прямо на обложку профессионального журнала патологоанатомов! – сказал Ванька. К своей внешности он всегда относился с вежливым, но довольно отрешенным интересом.
– Еу-у-унда-а! У-у-уов у тебя нет, хотя могут оста-а-аться ша-а-а-а-амы! – ободряюще пропела Жанна.
– Шрамы меня не волнуют, – сказал Ванька с облегчением.
Свеколт великодушно кивнула.
– А что с Глебом? – спросил Ванька, вспоминая о своем противнике.
Жанна Аббатикова, среагировавшая на имя «Глеб», как голодная кошка на фразу «Иди лопай!», исторгла печальный вздох.
– Так что случилось-то? – нетерпеливо спросил Ванька, смутно начиная подозревать самое худшее.
Жанна посмотрела на Свеколт, точно уступая ей слово, но не выдержала и выдала целый набор гласных, перемежающихся восклицательными знаками. Ленка терпеливо подождала, пока копилка эмоций опустеет, и сказала кратко и сухо:
– Неприятности у него.
– Какие?
– Глебу не повезло.
Ванька напрягся.
– В смысле не повезло? Он жив?
Свеколт и Аббатикова снова переглянулись. Ванька приготовился услышать ответ, что Бейбарсов тоже ушел туда, где ему будет лучше.
– Жив. Но ему досталось больше, чем тебе. К тому же он сам себя ранил костью. Это в сто раз опаснее любого укуса, – сказала Ленка.
Ванька наконец оглядел комнату, в которой лежал. По отвисшим обоям он определил, что это все тот же двухэтажный барак. Свеколт и Аббатикова вытащили его из подвала, однако переносить далеко не стали. Бейбарсова в комнате Ванька не увидел и удивленно спросил:
– Он здесь?
– Нет, – сказала Ленка.
– А куда он делся?
– Когда мы почуяли беду (это все Жанна, кстати!) и появились в подвале, вы оба лежали рядом, как дохленькие. Упыри как раз собирались оттяпать Глебу голову, а потом без помех заняться тобой. Мы наскоро разобрались с упырями, бросились к Глебу, привели его в чувство, но он оттолкнул нас и сразу скрылся. Не пожелал даже с нами разговаривать. Я только успела понять, что раны его крайне серьезны.
– Но почему он не стал с вами разговаривать? Разве вы не вместе? – искренне удивился Ванька, воспринимавший всех трех некромагов как единое целое.
Свеколт посмотрела на Аббатикову.
– Мне тоже так когда-то казалось. Некоторым это мерещится до сих пор, – с горечью сказала она.
Глава 5
О ПРАКТИЧЕСКОЙ ПОЛЬЗЕ ДВОЙНОГО МОРГАНИЯ
Дурак боится стороннего зла, а умный сам себя. И сто хмырей такую свинью тебе не подложат, какую сам в себе бесплатно вырастишь.
Таня, Лоткова и Ягун поднимались по лестнице в Большую Башню. Ратная магия только что завершилась.
– Никто не подскажет, что творится в Тибидохсе, если даже меня – заметьте, меня! – обучают ратной магии? Бабуся мне в детстве даже вилки не давала! Только ложку, и то пластмассовую! – сообщил Ягун, бодро перескакивая через две ступени.
Лоткова быстро взглянула на Ягуна. Заметно было, что этого факта биографии играющего комментатора она еще не знала.
– У нас тут что-то происходит! Медузия, и та напугана, – сказала Таня.
Ягун, которого эта новость застигла во время очередного прыжка, сорвался со ступеньки.
– Кто напуган? Меди? Да я скорее поверю, что Великая Зуби избавилась от своей лошадиной челки!
– Нет, правда. В Тибидохсе неприятности. Я сама слышала, – сказала Таня, деликатно не проводя границы между «слышала» и «подслушала».
Играющий комментатор легкомысленно цокнул языком.
– В Тибидохсе вечно неприятности! Это хроническое, мамочка моя бабуся! Сколько я себя помню, тут все всегда висело на волоске. Каждый год ожидали то трещины в Жутких Воротах, то нашествия нежити, то потопа. В результате прав оказывался всегда тот, кто спокойно жил, творил добрые дела, не гнал волну и не толок воду в ступе!
По неясной причине слова Ягуна привели Лоткову в раздражение.
– Твоя проблема в том, что у тебя вообще нет проблем, – негромко отрезала она, не глядя на играющего комментатора.
Ягун поморщился. Таня ощутила, что между Ягуном и Лотковой идет скрытая борьба. Странно, очень странно! Ягун и Лоткова всегда представлялись Тане устойчивой парой.
На первый взгляд казалось, что главный в этом дуэте Ягун, потому что именно его хохот и его острящий голос слышны были непрерывно. «Объявляю сегодняшний день свободным от приобретательства!» – мог заявить он и уже через пять минут, забывшись, завопить: «Кстати, Кать, а новую трубу для пылесоса нам уже доставили?»
Лоткова отмалчивалась, улыбалась и внешне позволяла Ягуну играть первую скрипку. Но как ни полыхает огонь и ни сыплет искрами, все же три четверти планеты покрыты водой и никуда от этого не денешься. Несколько раз случалось, что Таня просила Ягуна сделать что-нибудь, и тот мгновенно загорался, но Лоткова в последний момент все переигрывала.
– Понимаешь, – оправдывался Ягун. – Должен же я уступить ей хоть в чем-то? Даже бабуся говорит, что