Цифры!
Ну да, он попал на кодированную передачу.
Но тут же запиликала, запищала самая обыкновенная морзянка.
Никого не боясь, морской транспорт «Прончищев» открытым текстом запрашивал у Диксона метеосводку. Диксон деловито отвечал:
Переключившись на прием, внимательно вслушался в далекий писк неизвестных станций, но никому, совсем никому не было дела до полярного острова, взывавшего о помощи.
Вовку или не слышали или не понимали.
В сущности, это было все равно – не слышат его или не понимают.
Но все же Вовка предпочел бы первое.
Крайночной!.. Крайночной!.. – донесся вдруг птичий писк, замирающие цыплячьи звуки. – Я – REM-16!.. Я – REM-16!.. Прием!..
Он боялся ответить.
Он боялся переключить рацию.
Он боялся потерять волну, боялся нечаянно оборвать столь неожиданно возникшую ниточку, мгновенно связавшую его со всем остальным миром.
Он заторопился.
REM-16!.. REM-16!..
И вдруг с ужасом понял: он забыл фамилию радиста!
Имя хорошо запомнил – Римас. Вроде как древний Рим… Ну, что-то вроде… А вот фамилия улетучилась… «
«При чем тут Миссисипи? При чем тут гуано? – ужаснулся он. – Мне нужна фамилия радиста! Мне никто не поверит, если я не назову фамилию или назову ее неправильно. Лыков предупреждал… Правда, – спохватился Вовка, – зачем обязательно перечислять все фамилии?…»
Крайночной!.. Крайночной!.. – чуть слышно попискивала далекая морзянка. – Я – REM-16!.. Я – REM-16…! Прием!..
«Не надо мне было называть себя… – понял Вовка. – Теперь я совсем запутался… Теперь REM-16 мне не поверит… Никто мне больше не поверит… Я всех запутал этими фамилиями…»
И ответил.
«Опять я не то! – ужаснулся он. – REM-16 может подумать, что десантники высадились где-нибудь на юге острова, что они захватили весь остров, а я будто бы продолжаю сидеть на ключе…»
Но REM-16 оказался не придурком.
Я – REM-16!.. Я – REM-16!..
И Вовка опять ужаснулся: ему не верят.
Он слишком много наболтал чепухи. Он слишком неуверенно владел ключом. Он все делал зря, все делал напрасно. Даже Собачью тропу прошел зря. Зачем мучиться, если тебе все равно не верят?
Но отстучал совсем другое.
Я – REM-16!.. Я – REM-16!..
И с восторгом вспомнил:
Кто на ключе?…
Он переключился на прием, но REM-16 исчез.
Шипя, как сало на сковороде, прожигали эфир шаровые молнии.
Дребезжа сыпалось битое стекло, визжали, выли на разные голоса сумасшедшие, никогда не существовавшие на Земле звери, страшно ревело что-то доисторическое, тяжелое, лязгало, рушилось, грохотало и сотрясалось, наводило ужас, а сверху, с тента палатки, прогретой зажженным примусом, медленно, как отсчет метронома, шлепались мутные капли.
REM-16!.. REM-16!..
Но не было REM-16. Исчез.
«И черт с ним! – злобно сжал кулак Вовка. – Не поверил! Но кто-нибудь поверит! Время еще есть. Пусть немного, но есть. Лыков считал, что я доберусь до Угольного только к самому утру. А я пришел раньше…»
Шум в эфире то затихал, то сменялся неистовым кошачьим шипением.
Вдруг прорывался пронзительный свист, треск. Одновременно с моря налетал на палатку ветер, сотрясал тент, ронял на Вовку мутные капли. Кажется, зарево какое-то разгоралось со стороны моря. Брезент палатки как бы посветлел, будто его высветили снаружи мощными прожекторами. Злобно шипели, взрываясь, будто штырь раскаленный совали в воду, свирепые атмосферные разряды. И холодно, упруго дергался в пальцах ключ.
Норвежская речь…
Торжественная похоронная музыка…
Все сокрушающие черные адские барабаны…
Но сквозь рев, сквозь свистопляску снова пробился слабенький писк.
Я – REM-16!.. Я – REM-16!..
