самодеятельность наш уважаемый звездолет одним махом пролетел через «Крымское» и, значительно превысив скорость света в подпространстве, домчал нас до первой цели нашего путешествия. Правда, для этого ему пришлось произвести некоторую реконструкцию собственного двигателя. Я даже не мгу сейчас объяснить, по какому именно принципу мы двигались вперед с такой сумасшедшей скоростью. Кроме того, «Гамаюн» так распоясался, что позволил себе шутки ради позабавить нас непременным атрибутом быстрой езды — заливистым конским ржанием. Я доступно излагаю?
— Не совсем. — Я снова потрогал шишку. — Как же мы смогли проскочить через устье, не пройдя через все шлюзы, постепенно, один за другим? Это же невозможно.
— Это возможно, — ответил дед, — потому что при сверхсветовой скорости подпространство приняло не сам звездолет, а его ИНФОРМАЦИОННЫЙ ШИФР. Превысив скорость света, мы превратились как бы в ничто. Но в этом «ничто» содержались все данные и характеристики, в соответствии с которыми мы и материализовались в первозданном… ах, прости, Ян. Не совсем в первозданном виде. Шишки у тебя до нашего рывка не было.
Шериф постучал сам себя по железной голове, послушал гулкий звук и засмеялся. А через минуту он вместе с Гулливером готовил к старту один из космоскафов, который должен был доставить нас на Нулиарду.
Небо там почти такое же голубое, как у нас на Земле. А всю поверхность планеты занимала вода — океан, который не знает ни бурь, ни штормов. Полный штиль кругом. И посреди этого штиля, над многокилометровой пучиной, плавает станция глубоководных рыбаков.
Космоскаф плавно опустился на ее пластиковую поверхность, отчего станция чуть-чуть качнулась, но сейчас же вновь приняла устойчивое положение. Из четырехэтажного здания, расположенного в ее центре, выскочило несколько забавных существ: что-то вроде кенгуру, но с громадными круглыми головами, над которыми развевались очень красивые и длинные розовые волосы.
— А мы вас так быстро не ждали, — удивленно заявил тот, кто допрыгал до нас быстрее всех. — Ах, извините, мы с вами незнакомы. Прушковец! — Существо сунуло мне для лапопожатия восемь мягоньких пальцев. Мы с Женькой тоже представились.
— Быстро же вы добрались! — радостно загалдели остальные обитатели станции, сбежавшиеся, чтобы встретить гостей. — Мы только три часа назад гравиграмму отправили, а вы уже здесь.
— Если сильно поспешишь, в послезавтра угодишь, — Лев Ильич приветственно помахал ладонью над головой. — Сейчас мы этого самого Трысьбу в два счета сыщем. Показывайте, где силовое поле пробито.
Вся компания изъявила желание показать нам дорогу к тому участку океанической поверхности, где рубиновому злодею кто-то открыл лазейку. Не долго думая, нулиардцы попрыгали в люк космоскафа, и мы полетели куда-то на юг. На бреющем добрались до небольшого бакена, которым нулиардцы отметили место побега. Космоскаф приводнился, и Прушковец первым выпрыгнул из люка прямо в воду. За ним сиганул Шериф, потом мы с Женькой и, наконец, Лев Ильич.
К нашему удивлению, нам не пришлось даже рукой шевельнуть, чтобы удержаться на поверхности. Вода сама держала, даже выталкивала нас. Женька попробовал пройтись пешком, но было скользко.
— Тяжелая вода, — констатировал Лев Ильич. — Образовалась в результате тахионного взрыва.
— Но ведь это же прекрасно! — возликовал Прушковец. — Ведь теперь найти Трысьбу легче легкого!
Нам действительно повезло. Тахионный взрыв оставляет после себя очень сильный, хотя и безвредный радиационный след. Трысьба как бы помечен тахионной радиацией, и всюду, где бы он ни появился, он оставит за собой «ниточку», по которой мы его найдем. У Прушковца даже специальный индикатор нашелся, маленький приборчик размером с карандаш. У него внутри начинает что-то щелкать, если поблизости присутствуют продукты тахионного распада.
— Вот и чудесно, — сказал Маковкин, когда индикатор перекочевал в карман его космофлотской куртки. — Погоня начинается. Экипаж прошу занять места в космоскафе.
Мы выбрались из воды.
Нулиардцы возмущенно запрыгали на своих длинных задних лапах и стали уговаривать нас остаться хоть на недельку. Они, мол, приготовили для нас чудеснейшую уху. Какую мы никогда не пробовали. Из настоящих уфрюгоней. Это не осетрина какая-нибудь, а уникальный реликтовый суп, приправленный местными водорослями. Но Лев Ильич, высушившись под калорифером, стал неумолим.
— На обратном пути — сколько угодно, — говорил он. — Поставьте уху на мармит. А сейчас нам некогда.
Повздыхав, нулиардцы отпустили нас. Маковкин, верный своей привычке, выгрузил на станцию несколько килограммов сувениров, и мы вернулись на звездолет.
Первым делом Лев Ильич облачился в скафандр и четыре часа бродил по космосу, отыскивая «ниточку» тахионного следа. В конце-концов он определил направление, в котором неизвестные похитители уволокли Трысьбу. Мы соотнесли этот вектор со звездной картой, и пришли в уныние: «ниточка» вела в неизвестность. Впереди лежали абсолютно неисследованные районы. Не унывал только Маковкин.
— Это же прекрасно! — сказал он. — Мы не только разыщем пирата, но и совершим несколько великих космографических открытий. По крайней мере, нанесем на карту сведения о космических «белых пятнах». Женька, ты хотел бы, чтоб какая-нибудь открытая нами планета получила твое имя?
— Только напополам с Яном, — серьезно ответил мой друг.
— Можно и напополам, — милостиво согласился дед. — Главное, подходящую планету найти. А теперь попрошу всех в рубку. Через сорок секунд — старт.
Сломя голову, мы побежали в рубку. Снова в иллюминаторе перед нами открылась картина космоса. Звездное месиво, кипящее пузырьками рождающихся и лопающихся галактик, стало стремительно разлетаться, и «Гамаюн» ринулся туда, где ждали нас крабовидные и спиральные туманности, кроваво- золотые вспышки сверхновых звезд, дикие астероидные смерчи, окруженные коконами безмолвия черные дыры, из которых вдруг начинают хлестать фейерверки невесть откуда взявшихся комет. А ведь всего восемь часов назад мы с Женькой швыряли в слуховое окно дачного чердака в Пальниках почтовых голубей, если окрошку с только что сорванными огурцами. И вдруг… Вдруг появилась мысль, пугающая, как внезапная невесомость. Ведь это нам только кажется, что мы находимся в полете восемь часов. Мы-то летели быстрее света. Значит, на Земле времени прошло гораздо больше, чем на борту звездолета. Может, год… А может, лет пятьдесят. Из школы нас точно выгнали. Пятьдесят тысяч уроков прогула — это не шутка. Я поделился своими сомнениями с Маковкиным.
— Э, не забивай себе голову всякой ерундой, — досадливо махнул рукой дед, прильнувший к лазерному телескопу. — Что-нибудь придумаем… Стоп машина!
Женька повернулся в кресле и нажал кнопку экстренного торможения. И уже потом спросил:
— А что случилось?
— Прямо по курсу — неизвестный предмет. Расстояние до него… — Лев Ильич осмотрел приборы и присвистнул: — Всего ничего. Две сотни метров. Удачно затормозили. Так что мой шею, дорогой внук, и надевай галоши.
— Есть! — Маковка отдал честь и побежал к шлюзовой камере, на ходу втискиваясь в скафандр.
Через иллюминатор мы видели, как Женька подлетел к неизвестному предмету, бесцеремонно схватил его и рассмотрел со всех сторон.
— Это бидон, — доложил он по радиосвязи. — Точнее, не бидон, а бидонище. Весь какой-то помятый, но дырок нет. Плотно закупорен.
— Тащи его сюда, — скомандовал Маковкин.
Женька вернулся и, не снимая скафандра, подкатил находку на тележке в рубку.
— Замусорили весь космос! — недовольно буркнул Шериф. — В прошлом полете меня несвежей простоквашей какой-то разгильдяй окатил на полном ходу. В позапрошлом косточка от сливы в дисковод попала.
— Не ворчи! — скомандовал Лев Ильич, вывинчивая бидонную крышку.
Внутри был бульон. Довольно неаппетитный на вид, да и запах… Гулливер, как кулинар-любитель, тотчас же посоветовал вылить содержимое бидона в дезинтегратор для пищеотходов.
