получатся настоящие земляне. А знаешь, что главное в характере землян, Гулливер?
Гулливер не знал.
— Учись, — сказал дед. — Если ты видишь, как кому-то причиняют боль, если замечаешь несправедливость, не подсчитывай собственные силы. Не прикидывай, сможешь ли помочь, или тебе наподдают за компанию. Но такую привычку можно выработать только в драке. Теоретическое знание предмета тут не поможет. Поэтому зови-ка, Гулливер, ребят сюда. Им, кстати, будет интересно посмотреть на старт «Гамаюна» через большой иллюминатор.
Я вытряхнул из уха радиочип и вместе с Маковкой шмыгнул в ближайший коридорчик. Дверь рубки отъехала в сторону и выпустила Гулливера. Он держал за «ухо» Маковкина мини-шпиона.
Инстинктивно мы вжались в стену. А она вдруг опрокинулась.
Вверх тормашками мы полетели вниз и чуть не захлебнулись какими-то колючими и холодными хлопьями. Это был снег. Самый настоящий сугроб. Гулливер хохотал, стоя на пороге морозильного отсека. Маковка кинул в него снежком.
— Осторожно! В сугробе шампанское ля Загарульны! Ах-ха-ха! Хо-хо!
Гулливеру все еще было весело.
— Теперь вы на собственном опыте убедились, что непослушных мальчиков рано или поздно ожидает наказание! — Сдерживая смех, он наставительно поднял металлический палец, вот еще Пифии номер два нам тут не хватало. — Но не бойтесь. Я никому не расскажу про ваше шпионство.
— Значит, правда, что Трысьба сбежал? — спросил Маковка, выбираясь из сугроба.
Телескопическая рука робота неимоверно вытянулась, подхватила Женьку и выволокла его из снега.
— Сбежал. А о чем это говорит? Это говорит о том, что…
— Что мы его поймаем! — провозгласил я.
— Правильно!
И длинная рука Гулливера выудила из морозильника меня.
Тяжелая дверь снова отъехала, и мы вошли в рубку. Панорамный иллюминатор опрокинул на нас космическую черноту. «Гамаюн», наш огромный корабль, был крошечной хвоинкой, готовой сорваться с ветки и упасть, и падать без конца, пролетая меж планет и звезд, куда-то в бесконечную глубину.
Дед, небрежно ткнув в кнопку «Старт», сразу же отвернулся вместе с креслом от иллюминатора, выказывая полное равнодушие к открывшейся за его спиной картине. А мы с Маковкой боялись моргнуть, чтобы не упустить даже мгновение того, что нам предстояло увидеть.
Оттуда, где только что полыхнули дюзы корабля, мы рванулись… Нет, это космическое небо рванулось на нас. Точечки звезд вытянулись стрелами. Солнце будто взорвалось. Казалось, что еще чуть- чуть, и мы ка-ак врежемся!.. Не может же все это лететь на нас бесконечно, куда-то все равно нужно упереться, где-то полощется на ветру транспарант с надписью «Финиш».
— Погодите, еще в подпространство войдем. Такого, наверное, не приходилось видеть?
— Через какое устье? — осведомился Маковка.
— Через «Крымское». Знакомое название?
Еще бы не знакомое. Это была первая шлюзовая система, созданная землянами. Представьте себе огромные, величиной с Крымский полуостров, ворота, висящие в космосе. Корабль медленно входит в первый шлюз и начинается адаптация. Подпространство — это мир, существующий параллельно с нашим. Там свои физические законы, и внезапное вторжение инородного тела может вызвать чудовищный катаклизм. Поэтому во время перехода в подпространство и сам корабль, и его экипаж должны стать как бы
— Далеко еще до устья? — спросил я у Льва Ильича.
— Две минуты.
А «Гамаюн» несется с огромной скоростью! Рука моя сама потянулась к клавишам на пульте «Аварийное торможение».
— Ты чего?
— Тормозить надо. Врежемся же.
Шериф сграбастал меня в охапку и насильно втиснул в кресло.
— Тормозить не будем. Это нам ни к чему, — заявил он.
— Совершенно верно, — подтвердил дед. — Нам необходимо прибыть к Нулиарде как можно раньше. Двое суток болтаться по шлюзам некогда.
И Лев Ильич сообщил, что «Гамаюн» — корабль экспериментальный. Сконструирован он на квазиклеточной основе. А это значит, что он не просто конструкция для космических перелетов, а подобие живого существа. Нечто среднее между живой и неживой материей. Возможности кораблей такого типа трудно прогнозировать. Они наделены собственной волей.
— Вот эта кнопка, — дед указал на маленький пульт, отростком выдвигающийся от центрального, — дает «Гамаюну» разрешение на самодеятельность. Нажми, не бойся.
Я нажал.
«Раздался страшный грохот». Когда описывают подобные ситуации, то сразу вспоминают про грохот. Еще упоминается вспышка света, чье-то искаженное ужасом лицо, а потом наступает темень.
Но тогда ничего подобного не случилось. Просто все мгновенно и бесшумно исчезло, потому что я сам как бы исчез. Перестал существовать.
Впрочем, нет. Кое-что в последний момент я услышал. Это было веселое конское ржание.
Глава третья
Отдел мозгоскопии штаба Верховного Генералиссимуса походил на растревоженный муравейник. Блистая эполетами, мельтешили адъютанты. Сумчатые буфетчицы раскатывали ковровую дорожку, расставляли на столах бутылки выдержанного «Гвардейского Галактического» и герметичные салатницы с коллоидным метаном. Сотрудники отдела, операторы дальноябедниц, брили хоботы, заросшие за долгие месяцы будничной работы ржавой плесенью.
С минуты на минуту ожидалось прибытие Генералиссимуса.
Наконец завизжали электрические звонки, раздался разноголосый вой сирен. В окно второго этажа ткнулся эскалатор, и на ленте транспортера в помещение въехал глава штаба. С транспортера он упал в подставленное кресло на гусеницах, и его отвезли к столу.
Еще когда Генералиссимус был Бригадным Генералом, он потерял в боях три ноги и половину присосок. Сделанные лучшими челюстианскими ортопедами искусственные ноги плохо слушались Генералиссимуса, поэтому передвигаться без посторонней помощи он не любил. Приподнявшись в кресле, он обвел присутствующих ласковым взглядом и улыбнулся.
— Господа! — возвестил он. — Сегодня мы празднуем юбилей. Десять лет с начала всеобщей мозгоскопии народонаселения. За это время, благодаря напряженному труду, мы узнали все тайные мысли, поступки и слова некоторых недоброкачественных челюстианцев. От самых злостных мы избавились, послав их на принудительную перекройку. И тем самым оздоровили и обновили нашу цивилизацию. Теперь каждый челюстианец знает, что он под контролем. От зоркого прицела дальноябедниц не ускользнет ни одна недостаточно ярко выраженная преданность нашим идеалам.
Присутствовавший на юбилее робот-корреспондент аккуратно записывал речь генералиссимуса на мнемокорд, чтобы напечатать ее в завтрашней газете.
И тут вдруг раздался шелестящий звук, и на пульте одной из дальноябедниц замигала лампочка. Сейчас же дежурный оператор бросился к орудию и, пробежав присосками по кнопкам, включил экран. На нем засветились данные свежеизобличенного преступника. Армейский сержант Чупочух, чистивший бронесапоги полковника броневаксой, плюнул на каждый из них по три раза. На место преступления был тут же выслан автопалач, вооруженный вымоченными в рассоле розгами.
