производит птица без крыльев и без перьев.
Пока два моряка вырезали сердце, легкие и желудок акулы, остальные искали четвертого моряка из погибшей лодки. Через четверть часа его нашли под пологом листьев. Он к этому времени уже умер, а растения вонзили свои усики в его раны и пили кровь.
Спустилась и вторая лодка. На нее погрузили Чамкри и раненого матроса. Намали и Измаил сели в первую лодку, сделанную, как выяснил Измаил, из тончайшей прозрачной пленки. Они застегнули привязные ремни, тоже из тонкой кожи, с костяными пряжками. Командир приказал, чтобы мясо акулы скормили животным, вырабатывающим газ. Этот газ поступал в баллоны, развешенные по бортам лодки. Подъем лодки требовал двух часов и двух кормежек животных. Измаил терпеливо сидел в лодке. Искусству ожидания он научился давно, еще в своем мире. Однако воздушное море требовало еще больше терпения.
Наконец лодка приблизилась к кораблю и пошла параллельным курсом. С лодки на корабль были брошены канаты, затем их подтянули и закрепили. После этого паруса спустили, сложили мачту, и лодка вошла в углубление в корпусе корабля.
Измаил очутился в длинном открытом туннеле, от которого отходили под разными углами боковые ходы и лестницы, ведущие вверх и вниз. Все было сделано из тонких, но прочных костей, видимо, костей морских китов. Большие пузыри были подвешены над палубами в два ряда — по девять в каждом ряду. Под каждым находилось животное с огромным круглым ртом.
Измаил думал, что весь корабль обтянут кожей. Но это оказалось не так. Совершенно естественно, что корабль, полностью зависящий от ветра, должен иметь как можно меньшую площадь сопротивления ветру для повышения эффективности действия парусов в процессе маневрирования. Лишь каюты да склады, да кое-какие другие помещения на корабле были закрыты кожей. Все остальное пространство день и ночь продувалось ветром насквозь, независимо от того, теплый ветер или холодный, ласковый или резкий. Рулевой находился в самой верхней части корабля, причем руль приводился в движение безголовым, безногим существом с щупальцами. Щупальца были закреплены с разных сторон на руле, и, раздражая животное, рулевой вызывал сокращение тех или иных мышц, которые и поворачивали руль в нужном направлении.
Капитан Барашха был высоким человеком с вытатуированным на лбу символом его положения: черное рулевое колесо на фоне алой короны. Его приказы передавались по кораблю криками находящихся рядом с ним людей, сигналами рук днем и светом фонаря ночью. В качестве фонаря использовалась клетка со светящимися в темноте насекомыми.
Барашха, услышав рассказ Намали, заплакал, завыл и полоснул свою грудь каменным ножом. После этого передал себя в распоряжение Намали. Она спросила его о запасах пищи, воды и на-хамчиза — крепкого ликера. Капитан заверил, что вполне достаточно, чтобы лететь в Заларампатру, хотя последние дни пути придется немного поголодать. Они уже успели убить десять китов, так что мяса и воды вполне достаточно. А в одном из китов даже нашли вришкаю. По тону капитана Измаил решил, что из-за этого самого вришкаю в основном и ведется охота на китов. Он не знал, что это может быть, но дал себе слово выяснить при первом удобном случае.
Корабль поднял паруса и полетел на север, в сторону города.
Намали и Измаила проводили в каюту капитана. Она располагалась прямо под мостиком. Пол каюты был прозрачным, и Измаил мог наблюдать с высоты в тысячу футов проплывающие под ним пейзажи его нового мира. Правда, он испытывал некоторые опасения: ведь этот пол казался таким непрочным. Кожа прогибалась при ходьбе, и Измаил с чувством облегчения опустился в кресло, прикрепленное к костяному шпангоуту. Каюта была небольшая и без двери. Очевидно, в Заларампатре уединение не было принято. Здесь же был стол из кости с небольшой ровной поверхностью. На нем капитан производил навигационные расчеты и делал записи в журнале. Журнал оказался толстенной книгой с тончайшими листами. Крупные буквы были записаны черными чернилами. Измаил никогда не видел таких букв, хотя побывал во многих странах.
Пока Намали устраивалась в каюте, слуга принес им обед — первый нормальный обед за долгое время. Они ели мясо кита, странное на вкус, но удивительно приятное, ели мясо других животных, какие-то зерна. Все было необычно, но вкусно. Из кожаных сосудов в кожаные кубки разливалась темно-зеленая жидкость…
И через некоторое время Измаил почувствовал себя прекрасно. Правда, при этом еще почувствовал, что язык у него стал заплетаться и сам он стал более развязан. После этого он решил, что в будущем будет ограничивать себя в потреблении этого ликера.
Но ликер, казалось, не подействовал ни на капитана, ни на Намали. Они продолжали пить его, и только в их больших зеленых глазах разгорался внутренний огонь. Слуга убрал пустые блюда и принес еще нахамчиза. Измаил заговорил с Намали, но она быстро и выразительно взглянула на него. Капитан, похоже, рассердился, и тогда Намали сказала, улыбнувшись, что Измаил не знает правил, не знает, что корабль следует считать территорией Заларампатры.
Тем не менее слуга увел Измаила из каюты капитана. Он провел его по коридорам и лестницам, привел в маленькую каюту с одной стеной, где ему предстояло спать. Измаил повесил гамак, улегся, но не смог сразу уснуть. Корабль непрерывно трясло. Он то подскакивал, то проваливался в воздушные ямы. Измаил порадовался было, что избавился от непрерывной тряски почвы, но здесь оказалось ничуть не лучше. Корабль добросовестно отрабатывал все изменения плотности атмосферы. А Измаилу казалось, что такое огромное сооружение должно передвигаться по воздуху плавно…
Тем не менее он уснул. Он потихоньку привык к особенностям движения корабля. Но к хрупкости корабля, к тонким прогибающимся прозрачным полам привыкнуть будет сложно.
На третий день полета он впервые с того момента, как оказался в этом мире, увидел на западе дождевые облака. А через час ударил шквал. Это был очень сильный ветер, но не тайфун, и капитан приказал пока не спускать паруса. Огромный корабль при первом порыве наклонился на двадцать пять градусов и, кренясь, понесся, как хорошая скаковая лошадь. Измаил привязался к основанию мачты в самом низу корабля. Так ему приказал капитан, хотя Измаил не мог понять, почему именно здесь. Но затем понял, что во время шторма он бесполезен и на палубе будет только мешать, а тут он своим весом улучшает стабильность судна. Капитан решил использовать его как балласт.
Ветер становился все сильнее. Теперь он достиг силы тайфуна. Корабль продолжал нестись вперед, но его начало сносить к востоку. Ветер дул не постоянно, а порывами, резкими и мощными. А затем пошел дождь, ливень. Сверкали молнии, громыхали раскаты грома.
На корабле не было никаких навигационных приборов, даже компаса. Ведь для компаса нужен металл, а металл либо полностью отсутствует в этом мире, либо чрезвычайно редок.
Вполне возможно, подумал Измаил, что человечество уже израсходовало все запасы металла. Сколько тысячелетий прошло с 1842 года, когда Измаил был еще на Земле?
Но этот вопрос не имел смысла. Никто не мог на него ответить. Имелся только сам факт.
Капитан вел свой корабль по солнцу и луне, а ночью — по звездам. Теперь же, когда небо закрылось тучами, капитан стал слепым. В этой почти кромешной тьме он мог только отдаться на волю ветра. А если изменится направление ветра, капитан наверняка не заметит этого, а если и заметит, то ничего не сможет сделать.
Измаил сиротливо сидел на своем посту. На корабле не было ни механических, ни песочных часов, ничего для определения времени. Видимо, люди, живущие в конце Времени, совсем не заботились о нем.
Все эти дни полета Измаил большую часть времени сидел в своей каюте, изредка спал, если ему это удавалось, и видел только несколько матросов да кока, приносившего ему пищу. Во время бури он сам сходил на камбуз. Там был очаг, сложенный из брусков какого-то дерева, видимо, не подверженного действию огня. Топливом служил не китовый жир, как полагал Измаил, а масло, получаемое из летучих растений.
Измаил попытался поговорить с коком. Он всегда любил изучать характеры новых знакомых. Однако на этот раз ничего не вышло. Кок говорил мало, очень боялся бури и трясся при каждом порыве ветра.
Измаил вернулся на свой “пост” и долгое время пребывал в полусонном состоянии, просыпаясь только при очень сильных порывах ветра. Он был уверен, что “Руланга” — так назывался корабль — уже по
