Рассела.
Наведавшись в особняк покойного Хэррода, полиция обнаружила, что там повсюду — несмотря на наступление дня — включен свет, а в одной из комнат по-прежнему крутится кассета в диктофоне. Видимо, непрерывное проигрывание в течение ночи повредило запись, ибо слов теперь никак не удавалось разобрать — из магнитофона слышалось лишь бессмысленное бормотание. Однако местные ребятишки, оккупировавшие дом накануне ночью, исчезли куда-то — все до единого и бесследно. Полиция обыскала каждый уголок в доме, а в подвале даже обнаружила тайный подземный ход, однако в туннеле не нашлось ничего примечательного, разве что стойкий и неприятный запах гниющих водорослей. Ход вел на кладбище, к свежепротертой могильной плите Обедии Картера, которая нарядно сверкала под ярким солнцем.
Новая часть Старого Детшилского кладбища ночью пострадала от рук шайки вандалов: все могилы стояли разрытыми, лежавших в них покойников вынули и выкинули прочь. Гробы расколотили, а щепки свалили в кучи, словно растопку для камина. Полиция полагала, что это проделки окрестной ребятни: мальчишки наскучили вечеринкой в особняке Хэррода и переместились на кладбище в поисках острых ощущений. Были незамедлительно начаты поиски детей — их фотографии и описания разослали по окрестным городам.
Однако смерть мисс Пибоди поставила полицейских в тупик. Раскрытый розовый зонтик висел на ветвях дерева, издевательски указуя ручкой на распростертое внизу бездыханное тело. Существо, объевшее ее останки, подошло к трапезе весьма избирательно: оно изгрызло до костей лишь тело, оставив тоненькие руки и ноги болтаться на сухожилиях по обеим сторонам от обглоданного позвоночника. Когда полицейские с предосторожностями подняли тело несчастной, ее конечности закачались в воздухе, как у проволочной куклы.
А кроме того, полиция так и не сумела понять, почему из всех кладбищенских монументов не пострадал лишь один — высокий обелиск. Он горделиво возвышался над разоренными могилами, а золотивший его гладкую поверхность солнечный свет долее всего задержался на буквах, складывавшихся в загадочное слово КТУЛХУ.
Джеймс Уэйд
ТЕ, КТО ЖДЕТ
Счастлив тот, чей опыт и мастерство не выходят за пределы крохотного участка Бесконечности, отмеренного Человеку для изучения и подчинения. Тот же, кто выходит за его пределы, подвергает смертельной опасности самые свои жизнь, рассудок и душу. Избегая таковых опасностей, таковой человек отнюдь не возвращается к прежней жизни, но отторгается ею навеки — ибо спасение не означает забвения, и память и ее воспоминания остаются с нами навсегда.
Прошло семь месяцев с тех пор, как я приехал в старинный массачусетский городок Аркхэм ради посещения курса в весьма известном Мискатоникском университете. С тех пор знания мои увеличились, причем изрядно, однако вовсе не в тех областях, в коих ожидалось. Ибо для меня открылись новые миры, скрывающие бездны премудрости, однако — одновременно — и несказанные ужасы, миры, посещение коих открыло мне всю слабость человеческой натуры и неприспособленность ее для общения с силами, превышающими наше разумение.
Первые недели помимо посещения занятий в университете я был занят тем, чем обычно заняты приезжие: обживался на новом месте и привыкал к лекциям и новым правилам. Мы отлично сошлись с моим соседом по комнате, Биллом Трейси. Высокий, белокурый, скромный и к тому же приятный в обхождении и честный — словом, подлинное сокровище, весьма редкое среди людей. Будучи второкурсником, он помог мне освоиться в университете: терпеливо отвечал на бесчисленные вопросы, касающиеся расположения аудиторий и комнат, нрава и характера преподавателей и прочих мелочей и глупостей, которыми неизбежно интересуется новичок-первокурсник.
Так прошел месяц, а затем случилось нечто, ставшее началом цепи событий, невиданных для нашей планеты и ее длинной истории. Однако началось все довольно прозаическим образом.
Однажды вечером, изрядно припозднившись, я вдруг припомнил, что забыл выписать цитаты из Шелли, которыми наверняка поинтересовались бы на завтрашнем семинаре по литературе. Придя в настоящий ужас, я осторожно поинтересовался у Билла Трейси:
— Как ты думаешь, библиотека еще открыта?
— Ну, наверно, — пожал плечами тот. — Но я бы на твоем месте поспешил. Они в десять закрываются. Ты б еще дольше собирался…
И он захихикал, посмеиваясь над моими рассеянностью и нерасторопностью.
Я выбежал из спального корпуса и быстро пошел по усыпанной гравием дорожке, что вела через весь кампус прямиком к высокому кирпичному зданию библиотеки. Подойдя поближе, я испустил вздох облегчения: в окнах на первом этаже кое-где горел свет. Пройдя внутрь, взял нужную книгу и, пройдя мимо стойки вечно занятого библиотекаря, развернулся и, повинуясь неожиданному желанию, направился в зал редких книг, который в эти часы пустовал — впрочем, как и остальные читальные залы. Усевшись за стол, я уже приготовился погрузиться в изучение од Шелли и вдруг увидел — это. Нечто, что навсегда изменило мою жизнь.
Это был безобидный на вид листок бумаги. Он лежал на столе рядом со мной, и я мог разглядеть, что он исписан только с одной стороны. Праздное любопытство заставило меня обратиться к чтению. Оказалось, что это что-то вроде заметок, которые студенты кропают в читальном зале, дабы не нарушать покоя и тишины своим шепотом. На листке сменялись короткие фразы, записанные двумя разительно отличающимися почерками. Я хотел было уже отложить бумажку, как вдруг что-то привлекло мое внимание. Я принялся читать этот немой диалог со все возрастающим интересом. По правде говоря, впопыхах нацарапанные слова просто заворожили меня. Вот что я запомнил из этой письменной беседы:
Который час?
9.15
Ну когда же они все уйдут.
Да только двое и осталось. Сейчас пойдут по домам.
Да скорей бы. Хотел бы я, чтобы Итаква забрал…
(а вот здесь запись обрывалась — кто-то попытался старательно, но не совсем успешно зачеркнуть таинственное слово. Потом шло это:)
Ты с ума сошел? Сколько раз повторять — не пиши эти имена!
Ну ладно. Ну что, сегодня?
Я перепишу заклинание.
Мы сможем открыть Врата с помощью…
(снова обрывается запись)
Они уходят. Неси ключ.
Записки заканчивались этой фразой. Я сидел, совершенно ошеломленный. Что же планировали совершить эти двое — неужели ограбление? А что за таинственные намеки — «заклинание», «открыть Врата»?.. Кто этот «Итаква» и почему это имя нельзя записывать?
Мои размышления прервались самым неожиданным образом: дверь с надписью «Только для сотрудников» отворилась, и из нее вышли двое мужчин. Я поймал взгляд одного из них: тот цепко оглядел комнату с ее бесконечными рядами полок и уставился на меня — и на клочок бумаги на столе передо мной.
