Будда

Этому внутреннему миру образов, которые тантрист понимает как рассмотрение, соответствуют образы внешнего мира — произведения искусства, — которые, со своей стороны, также являются помощью на пути внутрь. Здесь уже явно проступает всеобщая связь тантрических приемов, их сплетение с космосом. Но эти приемы касаются не одного только рассмотрения. Связь между медитирующим и образами и открывающийся путь внутрь возможны только с помощью сначала контролируемого, а потом непроизвольно управляемого дыхания, пранаяма, лишь с помощью которого, в свою очередь, может быть достигнута дхарана, концентрация, необходимая для тантрических ритуалов.

К миру дыхания, который оживляет мир образов чакр как макрокосмоса, относится также мир звуков мантр. Здесь требуются не только сияющие надписи чакр, но и звуки, которые декламируются по строгим правилам, исходя из магической науки. Таким образом, благодаря дыханию, декламации и образному представлению в медитирующем возникает та связь между «Я» и бесконечностью, между микрокосмом и макрокосмом, которая понимается как вход в мир тантрических тайн.

В этом мире все со всем связано. Космическое переживание означает чувство собственной связи не только с многообразием явлений, но и с невидимым, даже с немыслимым. Для тантриста этот видимый, кажущийся нам действительным мир связан с бесчисленными мирами, которые мы не можем ни увидеть, ни познать другими органами чувств, но которые существуют для тантриста и оказывают такое же влияние, как и видимый и ощущаемый мир.

Это значит, что люди и боги участвуют в этих и тех мирах. При этом божество не является, как в христианстве, центральной, неземной фигурой, а явлением, также подверженным изменениям. Для человека оно может стать путеводителем к самоосуществлению. Поэтому целью для приверженца тантры является идти своим путем, а не как у христианских мистиков — самому стать божеством или буддой.

Глава XXI Мандала — тайна священного круга

Большая трудность для проникновения западного человека в дух тантризма состоит в том, что важнейшие тексты не переведены, а переведенные в силу символического характера их языка в большинстве случаев непонятны для нас. Это связано не только с эзотеризмом и чуждым для нас многообразием образов и метафор, характерных для этой литературы, но и с рассудительностью нашего общего школьного и университетского образования, которое азиатскому образу жизни и мышлению отводит место только на соответствующих лекциях и практических занятиях и то с западноевропейскими предубеждениями. Для многих из нас азиатское мышление имеет еще обесценивающий привкус экзотического, которое «европейский человек фактов» рассматривает как интересную редкость, но отнюдь не как серьезно воспринимаемую альтернативу для своей собственной духовной жизни.

В этом заключается причина неспособности большинства людей века техники серьезно вникнуть в учения мудрости востока и особенно в самое трудное из них — тантризм.

Когда знаменитый европейский ученый Д. Туччи определяет историю религии в Индии как «утомительный путь к завоеванию самосознания», в чем он, несомненно, прав, становится ясно, какой ущерб западный человек наносит себе таким невежеством. Туччи занимается этой тематикой в своей книге, посвященной центральному символу тантрического буддизма. Она называется «Тайна мандалы» и пытается объяснить западному человеку значение мандалы.

В расчете на западноевропейского читателя Туччи пишет: «В Индии интеллект был не так силен, чтобы подняться над силами души, и никогда не отделялся от них так далеко, чтобы вызвать роковой раскол между самим собой и психикой, который на западе стал болезнью».

Как мы знаем, это болезнь нашего времени, которая в силу роковой кажущейся привлекательности нашего стиля жизни уже давно распространилась на Азию и причинила там такое же несчастье, как и у нас, где дух и душа хиреют, а интеллект поднимается до уровня идола.

Туччи пишет по этому поводу: «Чистый интеллект, оторванный от сущности человека, означает его смерть. Интеллект, который переоценивает себя, предъявляя к самому себе слишком высокие требования, который спасается бегством в самонадеянную самодостаточность, не облагораживает человека; более того, унижает и обезличивает его. Интеллект, имеющий установку исключительно на самого себя, есть нечто мертвое, убийственное, он является принципом дезинтеграции. В Индии интеллект играет подчиненную роль. Мир подсознания никогда не отрицался и не вытеснялся. Им управляли и его сублимировали в гармоническом процессе с целью становления самосознания, познания «Я», которое по природе является не отдельным «Я», а «Я» космического сознания, из которого все исходит и к которому все возвращается, которое не затенено никакими конкретными мыслями и в то же время образует предпосылку для всех конкретных мыслей, которые составляют духовную действительность живущего индивидуума».

Путь, намеченный Туччи, не так далек от Срединного Пути, которому учил Будда Шакьямуни. Это путь самосознания и созерцания. Его тайна называется медитацией. Его исходной точкой является мандала.

Теперь мы подошли к труднейшему, но и одновременно самому доступному из тантрических символов, причем слово «доступный» следует понимать буквально. Потому что мандала проходима, если и не всегда для наших ног, как, пожалуй, самая большая мандала на земле — знаменитый Боробудур на Центральной Яве, то хотя бы в мыслях.

При этом мандала является противоположностью лабиринта. Она ведет не к заблуждению, а к центру. И ее центр идентичен центру в нас. В нем мы познаем и узнаем будду, бодхнсатву или бога, которым мы могли бы быть сами, если только смогли бы преодолеть внешний мир.

Вступление в круг мандалы является вступлением в космический порядок, к которому мы принадлежим, но многие не осознают его, потому что вместо сосредоточения ищут рассеивание, вместо срединного — разностороннее.

Монастырь, храм, мандала — символы деления, духовного порядка в опасной, непроходимой и поэтому непонятной дали — в этом следует видеть один из источников происхождения ламаистско- тантрического искусства, а также причину глубокого изменения буддийского учения в этом мире Гималаев и Трансгималаев. Мандалу можно понимать как непосредственное выражение, как видимый образ этого изменения.

Мысль о том, что бог или боги создали мир, которая положена в основу иудейской, христианской и других ближневосточных религий, так же чужда тибетцу, как и индийцу. Однако в то время, как божество для индийца является мифически-магической контактной фигурой, образом, в котором отражается многообразие мира в целом, в тибетской сфере, где нет богов, господствуют духи и демоны, но без уравновешивающих сил, которые могли бы побеждать злое, опасное, роковое.

Боги Тибета, какими мы их встречаем в большом количестве, угнетающие и в то же время спасающие, в мандале являются творением человека, являются выражением самосознания, которое поднялось из глубин бесформенного, управляемого случаем, полного опасностей окружающего мира, чтобы найти самого себя. Здесь религии, правда в ее тантрической версии, отводится роль всего лишь помощницы в поисках самого себя. Будды, бодхисатвы и божества играют при этом роль твердой опоры в окружающем море напирающей видимости, которая хочет представить человеку внешний мир как реальность и исполненную смысла действительность. С этой точки зрения, статуи и портреты, прежде всего мандала, являются образно выраженным процессом созидания.

Бесформенному, хаотичному, необозримому внешнему миру, состоящему из гор, пустынь, плоскогорий, ледников и обрывов, характерных для ландшафта Тибета, соответствует измученный страхом, подвергаемый постоянной нужде внутренний мир тибетского человека. Обоим противостоит мандала как внутренний образ и символ. В ней форма и порядок победили хаос и беспорядок. Но связь с внешним миром продолжает жить: центром мандалы, какой бы бог ни восседал там на троне, является ось миров, которую тибетцы представляют себе не иначе, как на священной горе Меру, образ которой постоянно стоит у них перед глазами, будь то Каилаш на западе Тибета или одна из гор восточных Гималаев.

Вокруг этой оси миров разворачивается окружающий мир тибетцев с шатрами, хижинами, домами,