Будда

дворцами и монастырями, скудный растительный мир, символизирующий в кругу листьев лотоса мандалы, которые воскрешают одновременно мир их родины, Индии, о которой в священных текстах рассказывается богатым и образно-красочным языком.

Но центр мандалы имеет еще и другое значение — область сердца, область идентификации для человека, который пытается найти в мандале самого себя. Туччи в своей книге о мандале объясняет это превосходным образом:

«В области сердца, которая магическим образом превращается в космическое пространство, происходит восстановление нашей внутренней реальности, того незапятнанного и непостижимого принципа, из которого все возникает, что в его иллюзорном и преходящем проявлении находится в состоянии становления. Это восстановление проходит постепенно. Как на космической горе вокруг оси миров боги находятся на все более высоких ступенях, один над другим все более чистый, и как постепенно поднимаются от вершины к вершине, пока не достигнут пика всего того, что находится в процессе становления и имеет форму, так же систематически, как каждый переход на более высокий уровень, происходит переход с уровня сансары к уровню нирваны вверх на последующие фазы, ступень за ступенью. Эти ступени по известной индийской традиции символизированы в образах богов. Так становится наглядным процесс объединения многого в одном, который свершается двойным образом. Может случиться, что медитирующий действует надлежащим образом, чтобы принудить божество, символизирующее определенную ступень, спуститься к нему. Это — авахана, насильственный вызов нового духовного положения и — рассматривая символически — роды бога в середину сердца, благодаря которым медитирующий изменяется. Этот спуск обусловливает смену уровней. Ученик идентифицируется с символизированным богом. Это установление контакта вызывает разрыв в покрывале майи и уничтожает его. Это такой процесс, который литургические церемонии предписывают, чтобы никто, кто сам не стал богом, не мог прославлять бога: nadevo devam arcayet. Или речь может идти о противоположном процессе. Используя многие возможности мистически находящегося в его сердце сознания, медитирующий вызывает божество, с которым хотел бы идентифицироваться. Он делает это соответственно традиционным указаниям йоги. Мистическая суть каждого божества выражается в слоговых символах, которые передают его высший принцип. У медитирующего, который представляет светлый пламенный зародыш в своем собственном сердце и одновременно концентрируется на мысленном видении этого бога, каким он появляется в традиционной иконографии, этот зародыш, который воспламеняется от огня познания, вызывает возникновение образа, который он помещает в середину своего сердца».

Здесь идентификация макрокосмоса вселенной вместе с его богами с микрокосмосом нашего собственного «Я» представлена как центральная задача тантрических культовых форм. Мандала является местом этой идентификации. В ней концентрируются мировой опыт и преодоление мира. Действительность, которая символизируется в формах мандалы — кругах, квадратах, воротах, дворах и кладбищах, — превышается и тем самым преодолевается богами, буддами и бодхисатвами, которые населяют ее как мысленные проекции медитирующего. При этом медитирующий сам идет по пути все большей абстракции образов мандалы. Есть ли еще такие примеры, в которых буквы, слоги или символы выступают вместо божеств и объясняют тем самым, что речь здесь идет не только о мире изменяющихся образов, но и о духовной системе относительных понятий, в которой все не только родственно всему, но и все явления взаимозаменяемы между собой по закону сансары, по видимому характеру нашего мира переживаний и представлений, которые мандала в своем символическом образе оставляет позади себя.

Неудивительно, что это впечатляющее учение о целостности бытия во всех его проявлениях — от тантр до мандалы — наряду с известным на западе уже более века буддизмом тхеравада с его многочисленными сторонниками достигло и очаровало сегодня у нас много люден. И особенно с тех пор, как согласно предсказанию Падмасамбхавы, с которым мы познакомимся в следующей главе, тибетские монахи во главе с далай-ламой как божественным царем в изгнании свидетельствуют у нас в пользу этого учения и его действенности.

Глава XXII Пророчество Падмасамбхавы, «второго Будды»

В мире тантрического буддизма, который все больше и больше развивался в начале нашего тысячелетия в Индии, пока не достиг наивысшей точки около 500 года пашей эры, как единичное явление возвышается принц из области Гандхара, на примере которого мы можем продемонстрировать дух и способ проявления этого движения.

Мы говорим о родившемся, возможно, в долине реки Сват в нынешнем Пакистане в VIII веке Падмасамбхаве, который почитается, особенно буддистами Гималаев, как укротитель демонов и второй Будда.

Он является основателем тибетского ламаизма: переливающееся всеми красками и трудноопределяемое явление, полярная противоположность Пробужденному, последователем которого он сегодня считается у лам. Он повернул учение Будды и сознательно сломал его мораль. Несмотря на это, он стал наиболее почитаемым и вызывающим восхищение явлением позднего буддизма вплоть до нашего времени.

В каждом восходящем к нему монастыре красношапочников, да и у реформированных желтошапочников Цзонхава в Тибете, мы находим статуи или тхангки с его портретом, где он в большинстве случаев изображается в обществе своих двух любимых жен, многочисленных женских демонов дакини и летающих божественных существ.

Большим достижением Падмасамбхавы было то, что он противопоставил первоначальному учению Будды — Восьмеричному Пути Добродетели — нечто немыслимо новое: просветление и освобождение через самоосуществление, через проявление всех своих инстинктов во всех формах, через проявление и удовлетворение всех внутренних желаний, вплоть до влечения к преступлению и его сознательного прекращения. Причем сохранившиеся до нас тексты представляют как жестокую, частично зловещую реальность все то, что в учении Падмасамбхавы имеет только символический характер и представляет собой для азиата само собой разумеющееся соответствие между материальной и психической действительностью.

Жизнь Падмасамбхавы и многих последующих ламаистских гуру характеризуется грешными делами и после познания правильного пути, что должно ясно показать, что наша земная жизнь, определяемая постоянными взлетами и падениями, неизбежно включает добро и зло, что в конечном счете для просветления и спасения важны не наши поступки, а их духовная сублимация. В этой связи просветление является становлением сознания человека, вовлеченного в круговорот страданий, который высвобождается из него. То, что на этом пути приходится пережить много плохого, узнать мир со всеми его ужасами, является для лам само собой разумеющимся. Так это и отражено в описаниях их жизни, как и в биографии Падмасамбхавы.

Легенда рассказывает, что святой якобы появился годовалым, прекрасно образованным, окруженным золотой аурой мальчиком на распустившемся цветке лотоса, росшем в пруду сада царя Ургяны (или Одияны) в принадлежащей сегодня Пакистану долине реки Сват, и был усыновлен царем Индрабодхи.

Биография Падмасамбхавы устанавливает прямую связь между смертью Будды, его вхождением в нирвану и этим чудесным рождением. Там мы читаем:

«Перед кончиной Будда сказал своим плачущим и стоящим вокруг него ученикам: «Так как этот мир преходящ и смерть неизбежна для каждого живого существа, то я вижу, что для меня пришел час перейти в мир иной. Не печальтесь. Через двенадцать лет из цветка лотоса на пруду Ургяны родится тот, кто будет мудрее и сильнее меня духом. Его будут звать Падмасамбхава, и он откроет все тайные учения»».

Хотя якобы предсказанные Буддой двенадцать лет до появления Падмасамбхавы в действительности превратились в сто двадцать лет, это не нанесло ущерба величию и влиянию этого «второго Будды», гуру Ринпоче. Наоборот: Падмасамбхава еще и сегодня находится в центре ламаизма красношапочников как великий эзотерический образ вождя, хотя в древних записях речей Будды не содержится и намека на