мыслителя М. В. Назарова.
Отрадным является только то, что в основной массе нашего населения сохранился устойчивый стереотип этнобиологической самоидентификации, идущей с глубокой древности. Русский человек в качестве стереотипа национального самовосприятия говорит о других и, в частности, о себе, что он истинный русак, если он светловолосый (шатен) богатырь; истинная русачка — если это светловолосая (русоволосая) голубоглазая красавица; называет русачками своих белокурых детишек. Не случайно на бытовом уровне русский человек с темными волосами непременно получает кличку «цыган», что свидетельствует о сохранности этно-биологического восприятия темноволосых и темноглазых людей если не как чужаков, то не совсем своих, не родичей. Этот этнобиологический аспект самовосприятия изрядно размыт в среде украинцев, где эталоном красоты становятся южные, темноокрашенные типы.
Особое значение в сохранности этноса является его вера. С переменой веры зачастую меняется или вовсе исчезает и этнос. Почему же этого не произошло в тот момент, когда уже единый в своем мироощущении и самовосприятии, но еще языческий русский народ, раздробленный на крупные племенные объединения, принял христианскую веру?
То, что славянские племена Русской равнины уже в языческие времена сознавали свое единство, доказывает тот факт, что крещение восточных славян князем Владимиром и его сыновьями проходило именно в границах восточного славянства, хотя термин этот исключительно кабинетный. Между дреговичами Белоруссии и мазовшанами Польши в X веке было не больше различий в языке и материальной культуре, чем между первыми и новгородскими словенами. И все же христианизация остановилась на определенных границах политического образования Рюриковичей.
Но только ли границы Древней Руси положили предел христианизации восточных славян нашими князьями или сама граница древнейшего государства четко обозначила еще более древние границы русских славян, отличных от ляшских? Наверное, верно последнее, тем более что и ляхи, и русы с древнейших времен ощущали границу между собой очень четко. Возможно, граница эта проходила там, где славянские племена ляшского корня имели уже отличный духовно-психологический строй национальной жизни.
Но почему же новая христианская вера не изменила ни душевный, ни психологический строй народа русского, разделенного тогда на племенные союзы, и не сблизила его с христианскими славянскими племенами Запада? Дело в том, что народ наш принял не новую и чуждую веру, а вернулся к чистому истоку единой и самой древней веры всего человечества, веры во всемогущего и всемилостивого Творца неба и земли, и принял эту веру, в отличие от своих западных братьев, в изначальной чистоте.
Св. Игнатий Богоносец говорил, что Христос, Крест и Евангелие древнее Ветхого Завета (а значит, древнее языческих культов индоевропейцев. — Авт.), так как они изначальны.
Таким образом, сохраняя Православие, наш народ остается привержен, по сути, самой древней и самой истинной вере на земле, в которой находит свое историческое оправдание и крепкое основание наша этническая древность и сохранность, питаясь из священного источника Христовой Правды! Принятие этой веры политически единым восточным славянством было обусловлено не только этим политическим единством, возможно, более древним, чем объединение эпохи первых Рюриковичей, но и единым духовным строем славянских племен, объединенных единым происхождением, исходя из данных антропологии. Таким образом, духовный строй нашего этноса оказался обновлен, но не нарушаем с принятием Православной веры. Это обусловило наше духовное единство с самыми отдаленными предками, что также резко отличает нас от многих народов Европы.
Очень важным показателем сохранности этноса в своем изначальном виде является язык. Человек может владеть языком другого народа как родным и не знать никакого языка, кроме этого, и все же всегда будет чуждым народной душе этноса-хозяина, чуждым его религиозным ценностям и нравственным идеалам. Лишь в той мере, в какой мы являемся потомками наших предков, для нас сохраняется не только связь времен, но и возможность максимально использовать данный нам от рождения язык, врастать в него, познавать через него мир духовных ценностей предков, жить ими.
В языке живет душа народа. Если же язык народа начинает существенно меняться, то неминуемо будет изменяться и генетическое ядро народа, с небольшим опозданием, но меняться. Ни одному народу не удалось сохранить свою полную расовую идентичность, утеряв свой язык. Даже народы-победители, как персы и индоарьи, передав свои языки аборигенам, не сумели сохранить свой изначальный расовый тип, несмотря даже на институт варн и каст в Индии.
Язык очень чутко реагирует на переселение этноса, на изменение географической среды обитания, на процессы этнического смешения, на перемену религиозной веры народом. Чудом, не имеющим примеров в истории, является удивительная преемственность в развитии русского языка, не переживавшего в своем эволюционном развитии никаких скачков и перерывов. Именно это позволяет современному, в меру образованному русскому человеку без специальной подготовки читать тексты русских летописей тысячелетней давности. О таком невозможно даже помыслить современному немцу, французу, англичанину или итальянцу, чьи языки пережили такие сложные метаморфозы, что для большинства населения навсегда утеряна счастливая возможность понимать язык своих предков.
Современным европейцам не под силу без специального образования прочитать текст манускрипта XIV века. Российский школьник, исправно делающий уроки и не пьющий пиво на переменках, способен без словарей читать текст Задонщины в оригинале. И дело даже не в том, что на Западе долгое время в церковных и научных кругах царствовала чуждая большинству населения латынь. Дело в другом. Этнические и лингвистические процессы протекали у европейских этносов не эволюционно, но, зачастую, революционно. Немец XI века — это совсем другой человек, чем немец века XIX. Он до сих пор не обрел единого для всего племени литературного языка в привычном для нас понимании. Немец северных территорий — это человек, насильно оторванный Реформацией от древних духовных корней своего племени. Очень сильно изменились и англичане, и французы. И только русский человек в своем обличье, в своем духовном мире остается таким же сейчас, как и тысячу лет назад. Важную роль в этом сыграл наш язык. И наш литературный язык — это не только язык Ломоносова, Карамзина, Державина и Пушкина, но и в не меньшей мере — язык «Слова о Законе и Благодати» и «Слова о полку Игореве». Наш литературный язык имеет действительно древние корни.
Язык русского народа, эволюционно развиваясь, сохранил преемственность по отношению к древнему языку славянорусских племен. Отсюда и действительно чудесная прозрачность нашего древнего языка летописей для современного русского человека.
Юрий Мамлеев пишет про наш родной язык:
Язык наш, конечно, не законсервировался, не стоял на месте, но эволюционировал с глубокой древности. Мы можем даже с определенной долей условности выделить эволюционные фазы развития нашего языка. Фазы развития языка русского этноса можно разделить на следующие периоды: арийский, протославянский, славянский и, наконец, русский.
Но фазы эти проходили в рамках исторической жизни одного этноса и на одной и той же территории — территории этнобиологического и языкового становления единого славянорусского этноса.
Есть и еще один важный показатель, который выделяет нас из среды европейских великих народов. Наш богослужебный славянский язык является своеобразной «лингвистической иконой» православного богослужения и мало того, что остается неизменным и священным языком нашего национального Богообщения уже более тысячелетия, но и понятен современному русскому человеку почти на все сто процентов. Церковно-славянский язык, став издревле языком литературы, языком «высокого штиля», конечно, отличался от языка обыденного. Общий для всех православных славян, он изначально был языком национальным — болгарским, став благодаря заслугам Кирилла и Мефодия, а также их святых учеников из
