сил опустился на диван.
На сей раз ему опять пришлось возвращаться домой в одиночестве: в обед профессору привезли «нехорошее расслоение аорты», и сколько Гарри ни наведывался к нему в отделение, двери операционной оставались закрыты, и красная лампочка «идет операция» горела по- прежнему.
Размышляя, как Северусу удается выдерживать такие перегрузки, и способен ли он сам на десятую долю таких подвигов, Гарри прилег на диван возле камина, лениво перебирая почту. Ящик оказался переполнен. Кроме нескольких официального вида писем для Северуса, все остальное оказалось ненужной рекламой. Отделяя зерна от плевел, то бишь раскладывая в кучки письма и красочные проспекты, Гарри вдруг заметил небольшой буклет. Он наверняка отправил бы его в рекламный мусор, если бы не обнаружил, что с глянцевой обложки на него взирает благонравно улыбающаяся Минерва Макгонагалл. «Наследники Бога Живого» — гласила изящная подпись под фотографией бывшей помощницы пастора Альбуса. Гарри с любопытством развернул буклет.
«Семья — это церковь в миниатюре», — прочитал он и озадаченно потер лоб: насколько ему было известно, сестра Минерва была то ли вдовой, то ли старой девой, и за все время посещений домашней группы Гарри не довелось увидеть ни единого, даже дальнего родственника миссис Макгонагалл. Оставалось загадкой, когда Господь успел вложить в сердце сестры во Христе мудрое и трепетное отношение к семейным ценностям.
«Быть может, сейчас вы переживаете трудные времена, — прочел Гарри. — Быть может, вы одиноки и покинуты, оставаясь среди людей, но чувствуя себя, как путник, бредущий один по дороге. Что такое семья? Равнодушные лица родственников, чудом собравшихся за столом отметить Рождество? «Кто этот чужой отстраненный мужчина, неужели мой муж?» — думаете вы. «Кто этот уткнувшийся в компьютер, безразличный ко всему мальчик, разве это мой сын?» «Кто эта озабоченная карьерой красавица, неужто моя будущая спутница жизни?» Каждый из нас имеет на сердце вопрос, который боится себе задать вслух: «Почему вокруг меня так мало любви и тепла?»
Увы, в жестоком ритме современной жизни мы теряем простые радости, отвергаем само понятие семьи, потому что живем в постоянном страхе, что вместо любви и взаимопонимания нас ждут лишь тягостные обязательства и крах надежд. Мы, люди двадцать первого века, разучились верить друг другу, обособились, замкнулись на себе, страшась самого слова «семья».
А ведь счастье — вот оно. Так близко, так доступно. И когда протянете руку и возьмете то, что по праву принадлежит вам, единственное, что скажете: «О, если бы я все это знал раньше!»
Не отчаивайтесь. Еще не поздно, еще не все потеряно. Никогда не поздно стать счастливым, никогда не поздно стать любимым. Никогда не поздно помочь тем, кого любишь. Все в руках наших, ибо великую силу любви дает нам Господь. Как нет невозможного для Господа, так не будет ничего невозможного для вас. Придите, протяните руки, и любящий Отец не даст вам камень, а вложит в ваши ладони Свое любящее сердце».
«И тут сердце», — с досадой подумал Гарри, разглядывая фотографию сестры Минервы на развороте. Улыбающаяся миссис Макгонагалл, в белом элегантном костюме с золотистыми галунами, держала в руках сияющее радужными лучами сердце: очевидно, Господь не доверил бы Свой орган кому-то другому.
В нижней части буклета красовалось объявление «Церковь «Наследники Бога Живого» приглашает всех нуждающихся в свои реабилитационные центры: бесплатное избавление от алкогольной и наркотической зависимости. Будьте свободными! Будьте счастливыми! Бог любит вас и хочет вам помочь!»
Не впечатленный текстом воззвания, Гарри лег на подушку и прикрыл глаза, размышляя, почему столь проникновенные слова не вызывают в его душе должного отклика. Юноша с огорчением подумал, что всему виной его личное знакомство с сестрой Минервой. Наверняка многие, не знающие ничего о лидерше свежеиспеченной церкви, вдохновятся душевным обращением и придут на служение. Мысли стали путаться, стоящее перед внутренним взором лицо миссис Макгонагалл расплылось, как смытая водой акварель. Убаюканный мерным тиканьем часов, Гарри провалился в сон, свесив с дивана обессиленную руку и уронив на пол глянцевый буклет.
* * *
Проснулся он совершенно неожиданно и с минуту лежал в темноте, пытаясь понять, вечер сейчас или утро, и где он находится. Обнаружив себя в столовой, он заметил, что лежит без очков, накрытый пледом.
Очки отыскались на столике рядом со стопкой реклам. Гарри включил торшер и растерянно осмотрелся. Часы на стене показывали восемь. На спинке кресла висел пиджак Северуса, но его самого в комнате не было.
Досадуя, что тот не разбудил его раньше, Гарри выскочил в полутемный коридор. До него донесся шум воды и отдаленные звуки музыки. Дверь ванной была приоткрыта, и на пол падала красная полоса света. Юноша взялся было за ручку двери и уже открыл рот, намереваясь окликнуть дорогого друга, но то, что он увидел, заставило его замереть.
Имя «Северус» застыло на его губах. Сердце вздрогнуло и остановилось. Дыхания не стало.
Перед Гарри было самое невероятное зрелище, пред которым блекли ярчайшие видения преисподней.
Лишь однажды рискнувший воспользоваться ванной первого этажа, Гарри долго разглядывал стеклянный шкаф, который принял за душевую кабину. Напуганный изобилием технических хитростей, он побоялся доверить свое тело дьявольскому мирскому изобретению, опасаясь, что нажмет не ту кнопку сенсорной панели, и если не сварится живьем в кипятке или, наоборот, не покроется коркой льда, то наверняка не сможет выбраться из герметично закупоренной колбы и останется там голый на веки вечные, слушая Моцарта и проклиная тот день, когда переступил порог стеклянной ловушки.
Сейчас дьявольская кабина горела красным — проклятое устройство было запрограммировано на цветотерапию. Словно охваченный пламенем преисподней, в центре кабины стоял сам Сатана: обнаженный мужчина с длинными черными волосами, с глазами, закрытыми от наслаждения, с улыбкой удовольствия на лице. Вместо адского пламени из форсунок в стенках кабины били красные струи гидромассажа.
Сердце Гарри совершило немыслимый кульбит, провалившись в желудок, и отчаянно трепеща, безуспешно пыталось вернуться на место.
Освещение кабины сменилось на оранжевое. Теперь мужчина, стоящий внутри, показался Гарри Богом Огня. Оранжевое тело изгибалось, с наслаждением подставляя бока оранжевым струям воды. Руки Бога рассеянно скользили по блестящим огненным плечам, по груди, легко касались плоского живота.
Гарри забыл, как дышать. Он стоял, дрожа от восторга и возбуждения, не в силах отвести взгляд: секунда, и Бог Огня превратился в Бога Света, сияющего Феба, обласканного желтыми лучами полуденного солнца. Желтые фонтаны, бьющие из стен кабины, взрывались мириадами капель, превращались в блестящие пузырьки, как только струи воды упруго ударяли в светящееся тело лучезарного Феба.
Зеленый мужчина был не менее впечатляющ: возможно, это был сам Эдемский Змей, гладкий, гибкий, чувственно-опасный. Искуситель рода человеческого вылил себе на голову содержимое какого-то флакона и покрылся сверкающей пеной, постепенно превращаясь из Змея в самого Посейдона, Бога Морей: его тело стало голубым.
С трудом придя в себя от фантастических метаморфоз, происходящим со своим другом, Гарри широко распахнутыми глазами уставился на Посейдона: за неимением трезубца Бог Морей сжимал в руке весьма длинный и крупный жезл.
Как завороженный, юноша смотрел и смотрел на руку морского владыки, ритмично скользящую по царственно вздымающейся плоти. Чем больше он вглядывался, тем сильней подкашивались его ноги: скрытая и втайне желанная часть тела дорогого друга оказалась значительно крупней, чем ему запомнилась и неоднократно являлась в мучительных сновидениях. То, что Гарри считал грешным и грязным, в исполнении Морского Царя выглядело совершенно иначе: Посейдон ласкал себя с воистину царским достоинством, никуда не торопясь и явно не считая это делом зазорным. На глазах Гарри Посейдон преобразился в фиолетового Человека из Космоса, наслаждающегося своим естеством. «Вот он Я, Человек», — казалось, говорило его тело. «Мне хорошо», — говорило запрокинутое лицо, по которому струились фиолетовые лучи с потолка кабины. «Хорошо», — говорила рука, размеренно и неторопливо ласкающая гордо вздыбленный орган. Непотребство вершилось красиво и явно со знанием дела.
Гарри не заметил, как его собственная рука оказалась в штанах. Сгорая от стыда и мучимый полчищем бесов, он сжал ладонью свой член, уже скользкий, горячий, готовый вот-вот излиться грехом. Не отрывая взгляда от пальцев Космического Человека на не менее космическом фаллосе, Гарри увидел, как фиолетовая рука вдруг изящно повернулась большим пальцем вниз и задвигалась быстрее.
С потолка кабины хлынул красный.
Тело мужчины запылало дьявольским огнем.
Ладонь, крепким кольцом охватывающая член, скользила все быстрей. Захлебываясь собственным дыханием, глотая наполняющую рот слюну и теряя остатки самообладания, Гарри смотрел, как то исчезает, то появляется между сомкнутых пальцев круглая блестящая головка, как напрягаются бедра, выгибается спина, скользит по стеклу рука, ищущая опору.
На секунду застыв в пронзительно-сладкой точке невозврата, Гарри рухнул в бездонную пропасть.
Он падал, и внутри него все продолжало взрываться, стреляя горячими струями невероятного облегчения. Гнусный грех покрыл липким и теплым живот и продолжал хлюпать в сомкнутой ладони.
Вновь оранжевый, мужчина внутри кабины уже стоял без сил,
