сказал он.
— А если я вылуплюсь… То есть, превращусь в мотылька? — Гарри попытался вытащить руку, но Северус прижал жертву к постели и навис сверху, щекоча его лицо волосами.
— Не советую. Рядом бродит один злой энтомолог, он поймает глупого мотылька и…
Гарри, терзаемый смутными желаниями, смотрел на его губы.
— И что?
— Мистер Поттер, как- то все вульгарно, гнезда, мотыльки… — ухмыльнулся Северус.
— Ну, мы же о природе толкуем, мистер Снейп.
— Гарри, ты сегодня на себя не похож, честное слово!
Гарри слегка покраснел. Сказать, что подсмотренный сеанс гидромассажа до сих пор не давал ему покоя, было свыше его сил.
— Извини, я не буду тебя дразнить, — Гарри не без труда вытащил руку из «кокона» и погладил Северуса по скуле. — Просто мне так нравится, когда ты… когда ты становишься такой… не знаю, как сейчас… и когда играешь со мной, — вздохнул он.
Взгляд антрацитовых глаз потеплел.
— Мистер Поттер, вы случайно не видели здесь одного мальчика?
— Противного придурка? — оживился Гарри.
— О, нет. Совершенно замечательный молодой человек. Очень привлекательный зеленоглазый брюнет… Тонкий, нежный, чуткий…
— Некрасивый такой очкарик?
— Нет, не он. Красивый парень в очках, они ему очень даже идут.
— И что ему передать, если я его увижу?
— Передайте, что его очень любит один старый дурак.
— Северус! Ты не…
— Ш-ш… — Северус наклонился и коснулся губами его губ. — Будем читать сказки про бесов? Или страшно?
Гарри выпростал из кокона вторую руку и обнял его за шею.
— С тобой не страшно, Большой Кит.
* * *
— Гарри, до того, как мы посмотрим шедевры Гриндевальда, я хочу тебе что-то рассказать, — Северус вытянул руку, и юный слушатель тут же пристроился на ней головой.
— Когда я был такой, как ты… нет, младше… у меня был друг. Санни. Его звали Санни, — по лицу профессора прошла легкая тень.
Гарри нахмурился. Судя по голосу Северуса, Санни был не просто другом.
— Он был старше, мне было шестнадцать, когда мы познакомились, ему — двадцать три, — продолжил Северус. — Санни был детским психотерапевтом. Он был такой открытый, веселый… такой жизнерадостный, — в отличие от меня, замкнутого, обидчивого… эгоистичного. Это ему я обязан тем, что перестал быть Сопливусом. Я ему… многим обязан, — глухо прибавил он.
Гарри молча слушал. Из «кокона» он давно выбрался, но лежал, как был, в одежде, зачем-то натянув одеяло до подбородка. В полумраке ночника глаза Северуса вновь стали черными, как антрациты в глубине шахты. Гарри осторожно положил ладонь на его грудь и замер.
— Санни работал с детьми, занимался арт-терапией, в частности. Дети его обожали. Знаешь, я никогда не видел человека, который так любил жизнь, как Санни. Он знал, что обречен, с детства знал. Неоперабельный порок сердца, — Северус с досадой смял в кулаке одеяло. — Мне бы его сейчас, этот неоперабельный! Дефект межжелудочковой перегородки и необратимая легочная гипертензия, черт, черт, черт! Пересадка легкого с одновременной коррекцией, сколько раз мне снилось, что делаю ему эту самую операцию, если бы кто-то знал! Если бы ты знал… — прошептал он. — Гарри, извини, я никогда… ни с кем не говорил об этом. Я хотел о другом рассказать.
— Северус, — очень серьезно сказал Гарри. — Ты не спас Санни, но… подумай, сколько других жизней ты сохранил! Ты что, стал кардиохирургом из-за него?
— Отчасти, — Северус погладил его руку, лежащую у него на груди. — Знаешь, какая у него была мечта? Дожить до тридцати лет. И он… был благодарен за каждый прожитый день, за каждый час… Я не знаю никого, кто бы в его возрасте успел сделать так много, как он. Санни написал несколько книг. Хороших книг, замечательных. Еще он рисовал… Я тебе покажу как-нибудь, — Северус вздохнул и притянул руку Гарри себе под подбородок. — Он многим детям помог избавиться от фобий, от навязчивых состояний, от истерик, агрессий…
— Его мечта исполнилась? — тихо спросил Гарри.
— Нет. Он умер в двадцать восемь.
Оба замолчали.
— Зачем ты хотел прыгнуть с моста? — неожиданно спросил Северус.
Гарри с досадой закусил губу.
— Потому что был дурак. Идиот! Я только сейчас, в клинике… стал понимать, каким придурком был. Северус, забудь об этом, я прошу! Может быть, я бы и не прыгнул.
— Тебе так плохо было, маленький кит?
— Я думал — я никому не нужен, и я уже все на свете видел, и все, что видел, это дерьмо, и ничего хорошего у меня не было и уже никогда не будет! Я дурак, Северус, я знаю, что не ценил ничего того, что имел! А Дамблдор… Он научил меня быть благодарным даже за маленькие радости. Он не только плохое говорил, Северус! Эти люди… они ведь мне помогли, и я им все равно признателен. У меня никогда не было столько друзей, мы и вправду были как большая семья, понимаешь?
Северус поправил его одеяло и вздохнул.
— Очень даже понимаю. На свете нет ничего чисто черного и чисто белого. Нет чистого зла и чистого добра… Поэтому говорить про доброго Бога и злого дьявола — бессмыслица. Кстати, про бесов…
— Может, в другой раз про бесов? Расскажи мне про Санни.
Северус поцеловал Гарри в нос.
— Мы же планировали посвятить вечер бесам! А Санни я вспомнил в связи с картинками Гриндевальда. Знаешь, на сеансах арт-терапии Санни просил детей нарисовать Страх. Просто страх. Как он выглядит. И знаешь, что рисуют дети?
Гарри выжидающе слушал.
— Они рисуют разных монстров. Чудовищ. Все эти чудовища — усатые, зубастые, когтистые, волосатые и хвостатые, — похожи на людей, какими монстрообразными бы они ни были. Человек склонен свои страхи превращать в человекоподобных отвратительных существ. Бесы, черти, злые духи — это наши страхи, Гарри. За многими страхами стоит страх смерти. А смерть — то, чего мы не знаем, чего страшимся, чье лицо нам кажется самым отвратительным и жутким… За месяц до смерти Санни нарисовал Сад Смерти. Эта картина у меня висела несколько лет, я помню на ней каждый штрих, каждый мазок… И в углу полотна были слова Оскара Уайльда: «Смерть, должно быть, прекрасна. Лежишь в мягкой сырой земле, и над тобою колышутся травы, и слушаешь тишину. Как хорошо не знать ни вчера, ни завтра, забыть время, простить жизнь, изведать покой. В твоих силах помочь мне. Тебе легко отворить врата Смерти, ибо с тобой Любовь, а Любовь сильнее Смерти». Санни приписал это для меня. Не для себя, понимаешь?
— Он не боялся смерти? — шепотом спросил Гарри. В его сердце, как жало осы, впилась острая и болезненная колючка ревности.
— Боялся. Конечно, боялся, — мягко сказал Северус. — Но видишь ли, дорогой мой кит, когда ты научишься понимать себя, станешь достаточно смелым, чтобы понять природу своего страха, происхождение твоих мыслей, научишься смотреть на вещи глазами путешественника, который пришел в этот мир, чтобы удивляться, восхищаться и пытаться познать природу вещей и явлений, — тебе не захочется тратить время на разрушение себя, потому что страх — это самоуничтожение. Тебе захочется вдохнуть каждый глоток кислорода, который по праву твой, насладиться каждым звуком, который радует слух, съесть каждый сладкий кусок, увидеть все чудеса, которые радуют глаз, и, самое главное… любить, любить… Потому что Зачем мы отправились в этот путь и Кто нас отправил, мы всё равно не знаем, и, быть может, никогда не узнаем… Санни говорил, что никогда не позволит страху уродовать его жизнь, у него нет времени на эти глупости. Сказал, что не даст фобиям отравлять жизнь его детей. Это он про своих пациентов... И то, что пастор Дамблдор учил вас ценить то, что имеете, это разумно, конечно, но он же собственноручно заселял ваши души новыми страхами, которые отравляли ядом всё хорошее в вашей жизни. Поэтому никакой симпатии к его учению от меня не ждите, мистер Поттер. Вот результат учения Дамблдора, — Северус похлопал ладонью по черной истрепанной книге. — Вот они, плоды. Прочитай аннотацию, кит.
Гарри робко развернул книгу. Он помнил, что первая ее часть всегда была скреплена толстой канцелярской скрепкой. «Вам еще рано видеть все тайны ада», — сказал как-то Дамблдор в ответ на вопрос, почему книгу нельзя смотреть сначала.
Первое, что бросилось ему в глаза — черно-белая фотография, печальный светловолосый молодой человек с тонкими нервными чертами, облаченный в одежду англиканского священника.
— Давай вслух, — сказал Северус.
— «Уважаемые читатели, в данной книге представлены работы талантливого художника, Геллерта Гриндевальда, человека сложной и неординарной судьбы, прошедшего тернистый путь страданий и сумевшего выразить себя в искусстве так, что, глядя на его творчество, невозможно остаться равнодушным. С 1990 года Г. Гриндевальд является пациентом психиатрической лечебницы «Тэвисток клиник». Несмотря на тяжесть заболевания (параноидная шизофрения), пациент находится в стабильном состоянии, чему в немалой мере способствует возможность поверять свои мысли и чувства бумаге и полотнам. Г. Гриндевальд обладает бесспорным художественным даром, он прекрасный живописец и график, и каждую из его работ можно смело назвать шедевром. Появлению сборника его работ мы обязаны доктору медицины и психоанализа, господину Д. Маннфреду, изучающему феномен творческой одаренности. Данное издание не рекомендовано для лиц, не достигших совершеннолетия».
Северус многозначительно хмыкнул.
Гарри пролистал книгу, она привычно открылась на странице триста девяносто четыре. С трудом оторвав взгляд от картины, где бесы злорадно вгоняли в зады
