Очаг света [Сцены из античности и эпохи Возрождения]

Ну, сколько их набралось.

              Т и р е с и й
                                                 Ровно Тридцать.
А в прошлый раз 400 набралось.

              А л к и в и а д
На Геллеспонте лакедемоняне
Господствуют отныне, и за мной
Они придут - убить или изгнать,
Как изгоняют афинян повсюду,
Со всей Ионии и Геллеспонта.

               Т и р е с и й
Лисандр бесчинствует почище персов.

             А л к и в и а д
В Афины бы вернулся я, но Критий
Свое ж постановленье отменил
В угоду Спарте и царю Агиду,
И я теперь изгнанник всей Эллады.

                Т и р е с и й
И персам ты довериться не можешь,
Когда и Тиссаферн, и Фарнабаз
Немало претерпели от тебя.

              А л к и в и а д
       (расхаживая в отчаяньи)
Все говорили, лучше для Афин
Мне объявить себя тираном. Как!
Чтобы могущество Афин вернуть,
Пожертвовать свободой, нашей силой?
Своей рукой мне подавить свободу -
В угоду лакедемонянам? Персам?
Свобода - наш кумир, как красота,
И слава Аттики в веках грядущих,
И я ее воитель до конца:
Пока я жив, свобода да сияет,
Как небеса и море на заре.

   Небеса и море проступают перед ними.

Сцена 2

Дом Крития. Во двор входит Сократ, его встречает Платон, высокого роста и крепкого телосложения, 24 лет, атлет и поэт.

С о к р а т. Платон, ты здесь!

П л а т о н. А ты зачем сюда пришел?

С о к р а т. Меня вызвал Критий. Не бойся за меня, юноша. Все самое худшее, что могло случиться с нами и со страной, случилось.

П л а т о н. Одна несправедливость порождает другую, хуже первой, ты сказал, когда народ, воздав всяческие почести Алкивиаду, не простил ему поражения ничтожной части флота в его отсутствие, и назначил новых стратегов, которых Лисандр, спартанский военачальник, сокрушил хитростью и пришел в Афины; приказав срыть Длинные стены и укрепления Пирея, он передал  власть тридцати тиранам во главе с моим дядей Критием. И тут таилась, по всему, несправедливость, ибо афиняне принялись казнить афинян, сторонников демократии, как Лисандр  пленных.  

С о к р а т. Милый, не шуми. Я все это знаю. Что ты хочешь мне сказать?

П л а т о н. Ведь я был убежден, что они отвратят государство от несправедливости и, обратив его к справедливому образу жизни, сумеют его упорядочить. Поэтому я усиленно наблюдал за ними: что они будут делать? И вот я убедился, что за короткое время эти люди (из моих же родственников и хороших знакомых) заставили нас увидеть в прежнем государственном строе золотой век!

С о к р а т. Ты увлекаешься, Платон, но это тебе положено и по возрасту, и по благородству души.

П л а т о н. Если они, придя к власти, вознамерились чинить расправу направо и налево, это их дело. Но как им пришло в голову послать тебя, справедливейшего из людей, вместе с другими за Леонтом Саламинским, чтобы насильно привести его и затем казнить? Конечно, с той целью, чтобы и Сократ принял участие в их деяниях, хочет ли он того или нет. Но он не послушался их, предпочитая подвергнуться любому риску, чем стать соучастником их нечестивых деяний. Я заявил Критию, что гонений на Сократа я не потерплю, они множат несправедливость, которая их самих погубит.

С о к р а т. Теперь мне ясно, почему Критий послал за мной.

П л а т о н. Из-за меня, думаешь? Я еще юн, мои слова не принимают всерьез. Но что несомненно, афиняне с утратой гегемонии и свободы вновь стали понимать, что из всех заблуждений и ошибок наибольшим должно считать вторичный гнев на Алкивиада: негодуя на кормчего, постыдно потерявшего