эффект горожане и рассчитывали. Во втором городе было слишком много военных, и я быстренько оттуда убежал. Трудно искать что-то неопределенное в совершенно незнакомой стране. К тому же постоянно мучаясь сомнениями, нужно ли там вообще что-то искать? Слотов под врата было жалко, ставить их просто “шоб було” я не могу себе позволить, значит надо выбрать какое-то место, где точно можно жить. Небольшой город, своя промышленность, плодородная земля, какие-то естественные преграды вокруг, ископаемые. И главное чтобы с твердой моралью, обеспечивающей выживание едва ли не вернее, чем куча оружия под рукой.
Пока все, что видел, мне не нравилось. К тому же я просто не знал языка, даже договориться с местными не удалось бы.
— Парам-парам! Правда и добро опять в опасности!
На мониторе героического вида мужчина уговаривал девочку лет двенадцати прыгнуть ему в руки из окна. В дверь уже ломились желающие ее сожрать твари, к стоящему на земле мужику тоже кто-то приближался с нехорошими намерениями. В последний момент страдая и закатывая глаза девчонка кинулась к мужику в объятия, и он, вместо того чтобы отстреливаться, начал совать ей под нос ингалятор.
— Вот так, малек, поступают настоящие герои! — Студент ткнул сидящего рядом Илью. Фильм они смотрели уже раза три. Сейчас, после Этой Хрени он был больше комедией, чем ужасами, но все равно весьма зрелищной.
— Так поступают настоящие счастливчики.
Оба тут же повернулись ко мне.
— Ну да! Он же всех своих вытащил из здания?
— Он дурак. Потратил на это втрое больше времени, чем надо было.
— Это дети, Михалыч, они его тормозили. Без этого не было бы напряженности в сюжете!
— Значит, плохо воспитывал. У девки на глазах уже троих сожрали, а ее приходится уговаривать, чтобы она позволила ее спасти?
— А что бы ты сделал? Уговаривал бы, как миленький, твой же ребенок, тут против природы не попрешь.
— Дал бы пощечину. Или две. Наорал бы, поднял пинками, заставил бы задуматься, что здесь важно, а что нет. Мои слова — важны. Ее желания — нет.
— И вырастил бы ты чокнутую, забитую дуру. — Студент тут же скорчил дебильную физиономию, иллюстрирую свои слова.
— Главное — вырастил бы. Этому просто повезло, что тридцать кило дурного веса, называемые “милая дочь-малютка” не повисли на ногах мертвым грузом, и он каким-то чудом спасся.
— По-твоему детей вообще не надо спасать?
Я оглянулся на Илью, потом на Студента, демонстративно поднял бровь.
— Надо. Но только тех, кто жизнеспособен.
— Ха! Михалыч, нынешняя цивилизация спасает как раз вот таких — он кивнул на кинотеатр. — уродцев. Слабых, больных, без таблеток никуда. И они дадут свое больное потомство, и это потомство придется спасать, никуда не денешься, господствующая мораль!
— Не все из слабых и больных дадут потомство.
— Все, Михалыч, все. Медицина и социальные программы творят чудеса. У нас пацаны из группы ездили…
— Не все. Я, например, пользуюсь презервативами.
Он открыл рот, закрыл, неуверенно поморщился.
— Михалыч, я не хотел… в смысле…
— Забыли, студент. Илья, в подобной ситуации прежде всего думай, как спасти себя. Выживешь ты — сможешь вытащить родных. Умирать спешить не надо. Спасать тех, кто не хочет — тоже. Оки?
— Ага.
Студент посмотрел на меня, на Илью, но продолжать разговор не стал. Кажется, я испортил ему настроение.
К вечеру тучи еще больше сгустились, перестало накрапывать и наконец пошел настоящий, приличный дождь. Я вышел с кружкой на крыльцо, уселся под навесом, накинув на плечи старый халат. Илья пристроился рядом с учебником, в котором что-то меланхолично отмечал. Надо будет потом спросить, как он планирует свое обучение, и навести на нужные мысли.
— Михалыч?
Студент помыкался, не зная куда присесть, раз ступеньки были заняты нами, потом догадался принести из комнаты табуреточку.
— Что?
— Меня Олег Никанорыч звал в деревню. Говорит, в отряде самообороны люди нужны.
— У них полторы калеки, тоже скажешь, самооборона.
— Ну, сейчас еще городские приехали, там много мужиков служивших.
— Пахать они не рвутся, а вот с ружьем сидеть штаны просиживать первые вызвались?
— Так они все равно по деревенской работе нифига ничего не знают.
— Если не знают зачем было ехать?
— Тут шансов больше.
— За чей счет шансы?
— Они не собираются сидеть просто так вот, хотя бы в охрану записываются! — Студент явно начал заводиться. Он тоже был понаехавшим горожанином, мои претензии задевали и его.
— Студент, ты же взрослый человек. Кто с ружьем — того и урожай. Если новички, приехав, сразу тянутся к оружию, а не к лопате, то их мотивы вполне ясны.
— Они не бандиты, там половина в свои дома и к родственникам приехала.
— Половина, да. А вторая? Человек сто уже новичков? Все, кто раньше из деревни уезжал, теперь обратно пожаловали.
— Так и ты…
— Так я, студент, себя сам обеспечиваю. И делом занят, хоть каким-то. А эти? Кто их кормить будет? Председатель? А потом претензии пойдут, требования.
— Ты гонишь, Михалыч! Нормальные люди, я же с ними общался! А если кто возбухать начнет, то его мир заставит уняться!
— Какой еще мир?
— Темнота! Русский общинный суд, историческое образование! Как мирской сход решит — так городским и придется поступать.
Ну, председатель! Ну, жук!
— Историческое образование, говоришь? Чего только не услышишь, слов-то каких напридумывали.
— Михалыч, все просто! Люди возвращаются к земле, к истокам! И они хотят искреннего, настоящего, чего-то проверенного временем!
— Духовного.
— Точно! Из глубины времен дошло — мир, община, род!
— И теперь все возродится?
— Куда деваться? Конечно возродится!
— Эх, студент… были бы мы в городе, подобрал бы я тебе литературки на тему деревенской духовности. Энгельгадта дал бы почитать, Семенову-Тяньшанскую.
— И что там пишут? — Скептицизма в его голосе было хоть отбавляй.
— Там реальная деревня в конкретных описаниях очевидцев, не придуманная. Ты бы хоть Гоголя, Успенского почитал. Тоже с натуры все писано.
— И что?
Я отмахнулся от капель, текущих с навеса над крыльцом и пересел.
— Студент, ты лезешь в политику, причем в чужую. Забудь про мир и общину. И обещания председателя забудь. Не знаю, что ты умеешь, но в местных завязках ты не разбираешься, так что тебя
