вечером в универмаг «Сэйкю». И передайте, пожалуйста, от меня наилучшие пожелания.
— Непременно, — пообещал Мори.
Мидори работала лифтером в универмаге. Найти ее было просто по значку с фамилией на униформе. Это была миловидная девушка лет двадцати двух, с острым взглядом, указывавшим на немалый опыт жизни в столице.
— Добро пожаловать, господа, — говорила она очень четко и монотонно. — Наш скромный универмаг благодарит вас за большую честь, которую вы нам оказали, найдя время посетить нас сегодня. На первом этаже расположены отделы зонтов, дамской и мужской обуви, галантереи и дорожных принадлежностей.
Говорила она складно, но сглатывала гласные, что было характерно для северного диалекта. Мори доехал до верхнего этажа и дождался, пока последний из ребятишек не увлек свою маму в отдел игрушек.
— Лифт пойдет вниз, господа, — заученно объявила Мидори.
Мори был единственным, кроме нее, оставшимся в лифте.
— У меня к вам привет и просьба Йокогамы Джорджа, — тихо сказал он.
Она презрительно сощурилась.
— Этот чурбан! Что ему нужно?
— Приходите после закрытия магазина в храм Догэн.
Она не успела отреагировать. Лифт остановился на пятом этаже, двери раскрылись, и лицо Мидори обрело лучезарность. Она стала кланяться домохозяйкам с пухлыми сумками, заполнившими кабину.
— Большое спасибо, — заливалась она. — Мы искренне рады любезности, которую вы нам оказали своим досточтимым вниманием. На четвертом этаже в продаже спортивные товары, мужские пальто и дамское нижнее белье.
Мори вышел на втором этаже, купил пару журналов для деловых людей и отправился в храм.
Вечером район Сибуя многолюден. На тротуарах и площади Хатико не протолкнуться. Неожиданно возникают и рассасываются очереди к телефону, к билетным автоматам, в туалеты. Пахнет кофе, жареной рыбой, мочой и потом. Громыхают поезда. Все в движении.
Дневной свет сменился в мире стекла и бетона светом неоновых ламп. Названия универмагов, универсамов, кафе, кабаре, салонов, ресторанов и кинотеатров сверкали, вращались, вспыхивали и гасли. Пространство заполнила реклама всех видов. Двое стариков расхаживали в толпе, раздавая приглашения в отели любви. Лотки и тележки с уличной едой были на каждом шагу, и продавцы печеного мяса оглашали улицу выкриками вековой давности, записанными на портативных магнитофонах.
Мори, добравшись до храма, где уличный шум не так раздражал, отыскал в журналах статьи о финансовых новостях и попытался вникнуть в их содержание.
Тема дня: японские деньги, вливаясь в рынок Америки, способствуют росту цен на недвижимость и повышению курса доллара. Банкиры, экономисты и прочие анализируют этот процесс, пытаясь понять его подоплеку и прогнозировать варианты грядущих событий. Толкуют о доверии и недоверии к американской экономике, о факторах Восточной Европы, о ценах на нефть, о результатах выборов в США… Мори понял, что, если отсеять профессиональный жаргон, остается кучка людей, разглагольствующих о мировой экономике примерно так, как таксисты о команде «Великанов».
Мидори пришла в парк храма, когда там было уже довольно темно. На одной скамейке примостилась парочка, под фонарем распластался бродяга в луже мочи. Было полно комаров. Место, мягко говоря, не идеальное, но по крайней мере тихое.
На ней было элегантное платье из набивного ситца, в руке сумочка «а-ля Луи Виттон». Мидори выглядела цветущей и здоровой, то есть вполне нормальной и современной — как одна из тысячи других девушек. По сути ее нельзя ни в чем винить, подумалось Мори. Наверное, приехала в Токио одна, жить было негде, а за все надо платить — и за крохотную каморку в бетонном доме, и за устройство на работу… Да мало ли!
— Ну, ладно, в чем дело? — отрывисто сказала она. — Я же сказала Джорджу, что ухожу.
Теперь ее акцент был более заметен, чем в универмаге. Мори по выговору признал в ней уроженку префектуры Акита, недалеко от родины Хары.
— А ни в чем, — ответил Мори. — Мне нужна информация, вот и все. Вы можете мне помочь. — Он достал из кармана фотографию Хары. — Этот человек вам известен, — сказал он. — Я знаю, что вы были с ним в вечер его гибели.
Она отпрянула, будто он пролил кофе на ее элегантное платье.
— Кто вы? Что вам надо?
— Я следователь, нанятый семейством Хара, чтобы выяснить обстоятельства его смерти. Работаю независимо и гарантирую конфиденциальность.
— Мне с вами не о чем говорить. Я ни к чему не причастна.
— Эта ваша работа в «Сэйкю», — сказал он, — она хорошо оплачивается?
— Не так уж плохо, — осторожно ответила она. — Но я еще не на полной ставке.
— Полагаю, они пока не затребовали справку от вашего предыдущего нанимателя?
— Что вы имели в виду?
Мори вынул рекламный листок «Оазиса любви», какие вкладывают людям в почтовые ящики среди ночи. На нем был рисунок девушки в пеньюаре, которая ест банан, а рядом пояснительный текст: «Ваша маленькая любовница на девяносто минут — в любом месте центра Токио».
— Я вас ненавижу, — сказала она высоким голосом, затем обречено плюхнулась на скамейку.
— Вот и отлично, — произнес Мори. — Начнем сначала.
Она глубоко вздохнула и тихо стала говорить. Мори прерывал ее уточняющими вопросами.
Полчаса спустя они покинули парк храма, оставив его любовникам, бродяге, комарам. Мидори исчезла в потоке конторских служащих у метро, а Мори взял такси. Ему нужно было подумать.
По словам Мидори, они с Харой встречались в течение года в отеле «Сэйкю». Он дозванивался до «Оазиса любви» во вторник или среду и вызывал ее по имени. Встречал ее в номере, глядя телевизор. Обычно она оставалась на два часа, иногда дольше, если ему хотелось.
После первых свиданий он попросил, чтобы она приносила в отель свою школьную форму. Ее это не удивило — среди клиентов «Оазиса любви» встречались и такие. Но с тех пор половые контакты прекратились. Она переодевалась в ванной, а когда выходила, он уже лежал в постели под одеялом. Она садилась в кресло, и они обо всем говорили, в частности, о ее школе, подругах и как она в первый раз подкрасилась, и как он пытался играть в бейсбол, и как в их краях сбрасывают снег с крыш, об осенних фестивалях, красках заходящего солнца… Между ними была разница в пятнадцать лет, но на пару часов в месяц оба становились деревенскими школьниками.
Он не спрашивал, чем она занималась в Токио, где жила. Казалось, не хотел знать. Не рассказывал и о своей работе. По сути, она и не знала, чем именно он занимался, пока не прочитала в газете о его смерти.
Она пришла в отель в тот вечер в восемь часов. Хара уже был в постели. Он показался расслабленным и несколько более словоохотливым, чем всегда. Рассказал ей, как его поймали на воровстве рисового печенья в местном магазине. Он так испугался, что хозяин расскажет все отцу, что обещал заниматься бесплатно с сыном этого человека по истории и математике.
Прошло минут двадцать. Зазвонил телефон. Разговор был коротким, но, когда Хара положил трубку, его настроение полностью изменилось. Произошло что-то важное, связанное с его работой. Какие-то люди должны были прийти к нему в номер. Мидори пришлось немедленно уходить.
Она даже не переоделась. Когда зашла в лифт в школьной форме навстречу ей вышли двое. Оглядели ее — и только. Увидели вполне оформившуюся пятнадцатилетнюю девочку. Внешность тех двоих она едва вспомнила. Один был довольно плотный и рослый, вроде бы в белом плаще. На следующий день, когда она прочитала о смерти Хары, она испугалась. Она не поверила, что Хара убил себя. Он был не такой.
Об этом Мори и размышлял, когда такси выбиралось из пробки: Канэда, Мидори, иена, доллар, рыбачья деревушка на севере Японии. На стыке дорог у парка «Синдзюку» его размышления были прерваны громоподобными выкриками, доносившимися от фургона, стоявшего посреди мостовой.
