— Ой ты, ёптыть! — она дернула Варю за меховой воротничок на свитере.
Я оттолкнула ее руку — ей, видно, только того и надо было.
— Я те щас глаз на ж… натяну… — вполне миролюбиво объявила Эльвира и потянулась ко мне волосатыми ручищами, но тут неожиданно встрял Гарик.
— Слышь, ну-ка… — Он сильно пнул Эльвиру в сторону комнаты, и она пролетела прямиком на компьютерный стол, там и затормозила.
— Пригодится… — ничуть не обидевшись на Гарика, она похлопала по старому монитору, который я не стала относить к Токмачеву. — Ой, я сегодня… ой… — у нее что-то булькнуло в горле, — уста-а-ла… щас… — она побрела в ванную, держась за стену. Плохо пока ориентируясь в своей новой квартире, Эльвира вместо ванной пришла на кухню и там стала очищать себе желудок, комментируя его содержимое.
Гарик, по-хозяйски уперев руки в боки, встал посреди комнаты, удовлетворенно оглядел все кругом и вполне мирно, нормально предложил мне:
— Лена, ты б шла уже, а? Я за тебя садиться не собираюсь. Не доводи лучше.
Я показала ему рукой на шкаф.
— Вот здесь есть пустые полки. Имей в виду, я еще до суда, на всякий случай сделала фотографии квартиры и опись имущества. Сегодня утром у меня был участковый с понятыми, они подписали все это, — я показала ему такой же липовый листочек, какой был у него. — Если что-то пропадет или вы испортите, тогда точно сядете. Токмачева знаешь? Не этого старичка, соседа моего, а его сына?
Гарик неохотно кивнул.
— И чё?
— А ни «чё». Он мой любовник. Замуж не возьмет, но башку тебе открутит, если «чё». Въехал?
— Ой, запугала! — закочевряжился на всякий случай Гарик, но в глазах его я увидела сомнение.
Варя пододвинулась поближе ко мне.
— Я тебе сказала, ты меня услышал. Остальные вещи заберу завтра. Приду собирать с любовниками. Со всеми, какие есть.
Мы вышли с Варей на улицу, я стала ловить машину, чтобы ехать к маме. Я пыталась ей несколько раз позвонить в течение дня, но мама, видимо, ходила по магазинам, по крайней мере, трубку дома никто не брал. Мобильный у нее, как обычно, был отключен. Дома-то, конечно, должен быть Игорек, а к вечеру и Павлик, но вот так ехать, без звонка…
— Мам. Давай папе позвоним, — вдруг сказала Варя.
Я посмотрела на нее.
— Давай, — неожиданно для самой себя согласилась я.
Я решила позвонить на работу, в банк, и если он занят, секретарша не соединит. Не соединит она и в том случае, если он попросил со мной не соединять.
— Ало, — он ответил очень вежливо и корректно, что не предвещало ничего хорошего.
— Саша, это я, здравствуй.
— Я слушаю тебя.
Дальше можно было не продолжать, но я попыталась.
— Саша, у нас такая беда…
— Воскобойникова, кончай ломать комедию! Какая у тебя беда? Что я тебя больше не люблю? Я это уже слышал.
— Саша…
— Лена. У меня другая женщина. Ясно тебе?
— Саша…
— Лена, я — на работе.
Я повесила трубку. Через пару минут он перезвонил.
— Так, и что за беда?
Я набрала побольше воздуха.
— Нет никакой беды, Саша.
— Я так и думал, — зло засмеялся Виноградов и повесил трубку.
— Что он сказал, мам? — тихо спросила Варька.
— Что на Малой Бронной очень хороший новый спектакль, чтобы мы с тобой обязательно завтра на него пошли.
— Правда? — очень обрадовалась Варька. — А я думала, он что-то плохое сказал… А мы к нему в Митино не можем поехать?
— Вряд ли, доченька. Он же не один живет.
Он купил себе котенка, очень хотелось сказать мне, маленького, грязного, голодного котенка. Покормил его, помыл, купил антиблошиный ошейник, и котенок его в благодарность облизывает…
— С тетей, да? — спросило дитя нашей компромиссной семьи.
— Да бог с ним, доченька.
Остановилась машина, и мы с трудом затолкали все наши сумки в багажник.
У мамы в квартире горел свет во всех комнатах, что было очень странно. Я попробовала еще раз позвонить. Снял трубку Игорек.
— Игорек, здравствуй, это Лена.
— Лена, здравствуй, — ответил мне Игорек. И повесил трубку.
Господи… Да что же такое? Может, сорвалось? Я перезвонила. Никто долго-долго не поднимал трубку, потом ее сняли и бросили. Видимо, на пол. Я услышала далекий мамин крик:
— Я тебя убью! И себя убью! Убью вас! И его убью!
Затем раздался невероятный грохот, и страшно затрещало прямо у меня в ухе — видимо, наступили на телефон. Связь прервалась. У мамы что-то происходило. Пойти туда — некстати, с сумками… А не пойти — я маму свою знаю. Моя мама, в отличие от ее дочери, умеет выливать морковный сок прямо в морду обидчику.
— Пошли, — сказала я Варьке.
Кое-как я взвалила на себя все сумки, и мы двинулись. Мамин лифт ломается раз в пять лет, не чаще. Сейчас он был сломан — стоял ниже первого этажа на полметра, с зажженным светом. Я заглянула — нет ли там кого, и мы пошли наверх, на шестой этаж пешком.
Уже на третьем были слышны крики, кричала одна мама, она, по всей видимости, и бросала предметы. Я оставила вещи и Варю пролетом ниже, так, чтобы мне было их видно, а сама поднялась и позвонила. Я была уверена, что звонка не слышно, но дверь неожиданно открылась — кто-то, значит, стоял прямо под дверью. Это оказался Павлик. Я успела заметить, что у него рассечена бровь и порван рукав.
— Т-ты куда?! — страшно закричала мама и рванулась откуда-то из глубины квартиры к двери. По дороге она, судя по всему, задела громадную напольную вазу — только от нее мог быть такой грохот. — Попробуй только уйти! Попробуй! Я себе пальцы по одному отрежу, ты слышишь меня! — Мама, рыдая, схватила Павлика за плечи, стала бить его и толкать, но, по-моему, уже больше для острастки. — И ему все отрежу! Все его гнилые потроха!
Я увидела сидящего у стены Игорька. Он сидел прямо на полу, странно поджав одну ногу, и смотрел куда-то в сторону. Он был страшно бледен. Я заметила у него на поджатой ноге кровь.
— Мама…
— Кто?! Ты что? Ты еще здесь? Ты откуда?..
— Мама, мамочка… — Я зашла было в квартиру, но она стала меня выталкивать, бросив Павлика.
— Уйди, Лена! Уйди-и-и! — закричала мама и попробовала закрыть дверь. Но я увидела ужас в глазах Павлика и поставила ногу, чтобы дверь не захлопнулась. Мама сгребла мое лицо рукой и с силой оттолкнула от двери.
— Мамочка! — теперь уже закричала Варя, видевшая это все с лестничной клетки.
— Варюша, все хорошо… — я вырвалась из маминых рук и спустилась к Варе.
Бедная девчонка, только что пережившая налет мародеров на нашу квартиру, стояла и тихо тряслась.
— М-м-мам-м-ма, — мне показалось, Варька не может выговорить слово.
