Я слышала о таких случаях, когда дети во время обычных семейных баталий начинают заикаться, а родители замечают это, только когда помирятся. Или разъедутся.
— Варенька, Варюша… — я стала целовать ее, гладить, по возможности спокойно, по щекам, по плечам, по рукам.
Варька вдруг заплакала и, слава богу, хорошо выговаривая все согласные, спросила:
— А почему бабушка дерется?
— Не знаю, Варюша, сейчас попробуем выяснить.
Я прислушалась к тому, что происходило в квартире. Там неожиданно наступила тишина. Я посадила Варю на чемодан, достала ей плеер — как это я сразу не догадалась! — вставила в уши. Варька обрадовалась и с удовольствием стала слушать сказки Мадонны в исполнении самой Мадонны на английском языке. Что там она понимала, точно не знаю, но ей очень они нравились, особенно сказка «English Roses», про четырех девочек, которые завидовали пятой, самой красивой. Завидовали и не любили, пока не узнали, что у той умерла мама и она, бедная, живет с папой и работает, как Золушка. Тогда девочки ее пожалели, полюбили и сами стали добрые и хорошие.
Варька кивнула каким-то словам из сказки, даже улыбнулась, а я опять поднялась к маминой квартире и коротко позвонила. В квартире по-прежнему была тишина. Я позвонила еще. Послышались шаркающие шаги, и дверь медленно открылась. За дверью стояла мама и смотрела на меня невидящими глазами. Под глазами у нее были красно-черные круги.
— Мама…
— Лена? — вдруг как будто удивилась мама. — Заходи.
Я осторожно зашла в большую прихожую. Игорек сидел там же. Рядом с его ногой уже натекла порядочная лужа крови. Игорек еле заметно покачивался и смотрел куда-то вбок. Павлик сидел у противоположной стены, тоже на полу. Увидев меня, он заволновался и стал неотрывно на меня смотреть.
— Мама, что у Игоря с ногой? — негромко спросила я.
— Я ее сломала, — тоже негромко, и словно прислушиваясь к звуку своего голоса, ответила мама.
— Нужно поехать в травмопункт, — стараясь оставаться спокойной, предложила я.
— Конечно, — согласилась мама и взяла куртку Игорька с вешалки.
Она подошла к нему и положила куртку рядом с ним.
— Одевайся, — тихо сказала она и пошла прочь.
Игорек не шевельнулся. Мама остановилась на полдороге и, не поворачиваясь к нему, повторила, еще тише:
— Одевайся.
Игорек продолжал сидеть молча, не меняя позы и не поворачивая головы, только раскачиваться стал чуть сильнее.
Мама вдруг резко повернулась и страшно закричала:
— Одевайся! Одевайся, я сказала! — она рванулась к нему и стала бить его курткой по голове, по животу, по сломанной ноге.
Я бросилась к ней и стала ее оттаскивать. Тут же подоспел Павлик, маму он трогать не решался, только, странно повизгивая, повторял:
— Мамуль, ну мамуль, ну мамуль, мамуль… не надо… не надо… ничего не было… мамуль… я спросил его… а он… мамуль… он ничего мне не делал…
— Убью! Все-е-ех! Всех! Всех! Всех! Всех! Всех! Всех! — мама стала говорить все быстрее и быстрее, продолжая рваться к Игорьку, который давно лег на бок и молча лежал, уткнувшись головой в ковер. Мама, по-моему, израсходовала все свои силы, а может, уже просто отбила руки и теперь только беспомощно колотила ладонями по полу рядом с ним.
— Ма-а-а-а… — кричал Павлик, захлебываясь слезами и соплями — мужчины все-таки так отвратительно плачут, — ты понимаешь? Понимаешь? Лена! Ничего не было! Скажи ей! Я спросил — как?.. Он мне показал, понимаешь, просто показал, на своем… понимаешь, мама… а то я пробовал, а у меня не получается, мама!.. То вдруг сам встает, а когда я хочу, чтобы он… то… А Игорь… Он ни в чем не виноват! Он просто хотел мне помочь! Он… показал мне, как надо…
Мама обернулась со страшными глазами и тяжело, с присвистом дыша, стала медленно распрямляться. Павлик спрятался за моей спиной и замолчал.
Я оглянулась в поисках чего-то похожего на веревку, пояс… Вспомнила, что в ванной обычно висят халаты, побежала в ванную. Там мне пришла в голову другая мысль. Я быстро набрала полтаза — сколько набралось — ледяной воды и, расплескивая ее, подбежала к маме. Мама как раз занесла ногу в туфле на хорошей мощной подошве — она всегда ходит дома в модельной обуви, а я вылила ей весь таз воды на голову. Мама ахнула, повернулась ко мне и стала оседать. Я не успела ее подхватить, она свалилась на пол и потащила руку к сердцу. Не дотащив, она вдруг стала закрывать глаза. Я увидела белки ее глаз. Маму стало трясти. Я намочила руку в луже воды на полу и приложила ладонь к ее лбу.
— Иди принеси корвалол или валокордин, — сказала я Павлику, — быстро.
У мамы дрожали подбородок и губы сильной мелкой дрожью, как будто ей в рот вставили какую-то игрушку. Она открыла глаза, посмотрела на меня, взяла меня за руки и сильно сжала.
— Я его убила, — сказала мама. И стала смеяться.
Я еще зачерпнула воды из почти растекшейся лужи и умыла ей лицо. Павлик уже протягивал мне пузырек сердечных капель, не приближаясь к маме. Чашку он не захватил. Я быстро накапала капель прямо себе в руку, влила маме в рот. Мама не сопротивлялась, только закашлялась.
— Нет, мамуль. Не убила. Вон он опять сел. Павлик, воды маме принеси, простой.
Игорек и вправду опять сел и даже перестал качаться. Теперь он рассматривал свою сломанную ногу.
— Игорь! Ты меня слышишь? Ты сможешь сам встать? — спросила я, не надеясь на ответ.
— Смогу. Наверное, — ответил мне Игорек совершенно нормальным голосом.
«Вот так бить каждый день, глядишь, и разговаривать научится», — заметил внутри меня противный журналист.
— Подожди, я помогу, — я осторожно освободила свою руку, которую держала мама, и встала, чтобы помочь Игорю подняться.
Павлик было дернулся к нему тоже, но мама посмотрела на него тяжелым взглядом, и он остался на месте. Воды он ей так и не принес.
Я вызвала такси — в таком состоянии мама вести машину не сможет. Помогла одеться всем троим, хотя мне казалось, что Павлику лучше остаться дома. Я достала из своей собственной сумки баночку с валерьянкой, дала всем по пять таблеточек, оставшиеся три разгрызла сама. Запили все отвратительной водой из чайника — мама принципиально не пользуется ни фильтрами, ни питьевой водой — говорит, если война начнется — все подохнут от микробов, а мама со своими ненаглядными мальчиками-вассалами — нет.
Наши с Варей вещи пришлось заволочь в квартиру, ничего не говоря маме. Она, по-моему, и не обратила на это внимания. Игорек идти сам, естественно, не мог. Он обхватил меня за шею, я тут же заметила вспыхнувшие и сразу погасшие огоньки в маминых безумно уставших глазах. И мы с ним попрыгали к лифту. Павлик плелся сзади. Мама, прерывисто дыша, держала его за воротник куртки. Варька тихо шла рядом со мной.
Таксист с некоторым сомнением оглядел нашу маловменяемую окровавленную компанию, но ничего не сказал, услышав адрес травмопункта. Очереди в травмопункте практически не было — понятно, не праздник, не выходные, люди только готовятся. Но когда нам надо было заходить в кабинет, привезли парнишку с выбитым глазом и, мы, разумеется, пропустили его. Я слышала, как врач орал на его друзей и советовал им, не теряя ни секунды, везти парня в больницу. Я покосилась на ногу Игорька. Может, и нам надо было сразу в больницу?
— Проходите! — крикнул врач.
Как же я люблю врачей! — в очередной раз в своей жизни быстро подумала я. Почему я не встретила врача? Я не смогла удержаться, чтобы не взглянуть на его правую руку. Кольца не было, но никто ведь не
