— У кого-то получается…
— А у тех, у кого не получилось — им что, так сидеть и тосковать всю жизнь? — хмыкнула Ольга.
— Приглашаешь?
— К феминисткам, что ли? — засмеялась Ольга. — Нет. Ты просто не понимаешь… Ладно. Сейчас не будем, ты и так нервничаешь. Ты просто слишком серьезно ко всему этому относишься. Не к квартире и суду, я имею в виду. А к любви. Ты в плену. Я хочу помочь тебе вырваться.
— Зачем?
Я могла бы спросить еще прямее — «У тебя есть какой-то личный интерес?», но побоялась ее обидеть.
— Зачем… Ни за чем. Вижу, как ты маешься. В данный момент никого другого не опекаю и не спасаю. Такой ответ тебя убедит?
Нет, Ольга, не убедит.
— Да, наверно… Ольга, пойдем, не опоздать бы.
Первым, кого мы увидели, вернувшись в здание городского суда, был Савкин. Сегодня он был в белом летнем пиджаке, очень большом, размера на два-три, с запасом, и в очках, аккуратных, интеллигентных. Я показала его Ольге, она присмотрелась и сказала:
— А что-то стекла у него без диоптрий…
Я только покачала головой. Надо готовиться к спектаклю. Затем мы увидели его мать и Эльвиру. Мать пришла в таком драном пальто, что я была уверена — они все вместе разрывали его специально сегодня утром и даже перестарались. Для образа нищей старости не хватает швов поверх разошедшейся от ветхости ткани. А так получилось — просто хулиганская рвань. Эльвира была опять с животом.
— У нее живот ненастоящий, я говорила тебе?
Ольга засмеялась.
— Хорошо, что сказала. А то я уже начала переживать — у такой испитой бабы в животе ребенок. Ты-то как себя сегодня чувствуешь? — она с участием посмотрела на меня.
— Нормально.
Мы ждали еще часа четыре. Уйти было невозможно — непонятно было, по какому принципу вызывали дела, назначенные на одно и то же время. Что не по алфавитному — это точно. Когда в зал заседаний зашли очередные счастливцы, мы с Ольгой отправились в кафе, которое было видно из окон суда. Думаю, стены этого заведения слышали столько историй — ведь все, так же как и мы, в ожидании правосудия, боялись отойти и бежали опрометью сюда, чтобы выпить воды или кофе.
Я взяла сильно пахнущий хлоркой чай — конечно, здесь же вряд ли наливают в чайник питьевую или хотя бы фильтрованную воду. Пить чай я не стала, купила пачку горьковатого грейпфрутового сока. Ольга опять пила кофе и курила, отгоняя от меня дым в сторону. Я решила ничего не говорить, потерпеть. Ведь она из-за меня тратит столько времени, поддерживает меня…
— Знаешь, — неожиданно для самой себя сказала я. — Савкин, это ничтожество, был мне вовсе не фиктивным мужем.
Ольга чуть помолчала, то ли думая, то ли ожидая продолжения, а потом спросила:
— Тебе неприятно было признаться, что это твой бывший муж?
— Да. Просто стыдно. Тем более что это никак не влияет на дело.
— Вы ведь разведены.
— Конечно, сто лет в обед. Суть не меняется. Да по большому счету именно такие браки, как был у меня с Савкиным, и признают фиктивными по суду — если требуется. Потому что какой это брак? Так, узаконенное штампом сожительство — короткое, глупое, корыстное — с его стороны.
— Неужели он не был в тебя влюблен?
— Трудно сейчас сказать. Во-первых, он мог спать почти с любой, как многие пьющие молодые люди, а во-вторых… Он мне часто говорил, что в Прибалтике я бы считалась интересной, а здесь, в средней полосе, я просто бледная мышь.
— Лен… — Ольга легко дотронулась до моего запястья. — А ты вообще по какому принципу выбирала своих мужчин? Или они тебя выбирали?
— Да нет, наверное, все-таки я. Первый раз я увидела Савкина на первом курсе, мне не было еще семнадцати, а он был на пять лет старше — его уже выгоняли из двух вузов за пьянку. Савкин мне просто понравился внешне. Ну понравился и понравился, потом я увлеклась учебой, сидела в библиотеке до десяти вечера…
— А замуж-то зачем вышла? Не собиралась же ты с пьяницей жить всю жизнь? Или ты его лечить хотела?
— Оля… Это так все запутано… — Я, кажется, впервые так назвала ее. — Сначала я вышла замуж действительно фиктивно, для оформления квартиры. А потом он стал так вокруг меня увиваться…
— Чтобы денег не платить за прописку.
— Естественно. А я как раз увидела, какие у него синие глаза…
Ольга засмеялась.
— Да ладно!
— Ага, как у пупса. Раза два он переночевал у меня на диванчике — и влюбилась. Мало что соображала.
— Зато он соображал.
— Да… Ну и мы практически ведь не жили вместе… Все это так скоропалительно произошло. Дальше вся свистопляска… Поди расскажи все это судьям. Я сама ничего не понимала тогда — как это случилось… Отчим сначала смеялся, когда я ему сказала, что фиктивный муж стал вроде как не фиктивным: «Вот как мужей находить надо!» А потом расстраивался, но было уже поздно. У «верного» человека были все документы на мою квартиру, он еще и вещей натащил — не выгнать его было сразу…
— Ясно. Ну а второго, Сашу-говняшу своего?
— Ольга, не надо.
— Извини, рифма сама напросилась. Второго мужа Александра как выбирала?
— А разве влюбиться — это значит выбирать? Увидела, влюбилась. Встречала — сердце стучало, начинала разговаривать — во рту пересыхало… И, главное, по контрасту — Савкин был тупой и грубый, без мата в быту не разговаривал. Уходил — приходил, пьянствовал, продавал вещи, которые я для ремонта покупала. То с ремонтом вдруг начинал помогать, то даже затевал драку…
— С тобой? — уточнила Ольга.
— Да, Оля, со мной. И мне теперь стыдно, что я в юности была такой глупой. Но это все было недолго — несколько недель. Отчим сразу вмешался. А Саша Виноградов был совсем другой — остроумный и… Да ладно!
Я вспомнила, как я первый раз увидела Сашу, который уже учился в аспирантуре в Плешке, Плехановском институте. Он был такой скромный и веселый, в темно-зеленом свитере, из-под которого небрежно высовывался белый воротничок рубашки. Саша взглянул на меня темными глазами и спросил какую-то глупость. И я была сражена — чем, не знаю до сих пор. Но сражена в упор.
— Он был остроумный и тонкий, да? — продолжила за меня Ольга, заметив, что я задумалась.
— Да. Молчаливый. Такой, знаешь, загадочный… Савкин все время нес какую-то ахинею, чему-то пытался меня учить, всё объяснял — о жизни, о людях. Это было невыносимо. А Саша молчал или шутил, на любую тему. Он просто не поддерживал серьезных разговоров. И годы ушли на то, чтобы понять — его обычное загадочное молчание объясняется очень просто: ему скучно отвечать, вникать в совершенно не интересующие его проблемы.
— А интересует его вообще мало что, — добавила Ольга. — Знакомо… Он похож на моего второго мужа. Я так любила его… Еще года два после развода было больно и тошно. Он не хотел детей и сам делал мне аборты. Он был врач, не гинеколог, но ничего — справлялся. Говорил, что витамины колет. Я два раза не поняла, на третий мы с ним друг друга чуть не убили. В один день разошлись. А я потом плакала и плакала — года два, все никак не могла понять, как же так можно было! Как будто два разных человека — один любил, другой тайком плод выгонял. Еще переживал потом, когда у меня сильные кровотечения начинались. Представляешь, я за полтора года жизни с ним три раза от него забеременела.
