— А потом? — осторожно спросила я.
— А потом — ни разу. И мне еще много лет снились эти дети, которых он во мне убил… И год от года они становились все старше и старше — в моих снах… Потом прошло.
— Ольга… — Я не знала, что мне ответить на ее неожиданный рассказ.
Она улыбнулась.
— Ничего. Это все было очень давно, — она снова закурила и улыбнулась. — Вот ты замечаешь, как странно — меньше всего влюбленного заботит — хороший ли человек тот, в присутствии которого у тебя включается программа воспроизводства, тот, к кому, чувствуешь влечение.
— Да. Я действительно не задумывалась об этом. Это как-то само собой разумеется. Раз я влюбилась — значит, он хороший.
Она кивнула.
— И даже неудобно напрямую спросить бывает: «А он — хороший человек, твой избранник?» Ну а неужели тебе так больше никто и не встретился?
— Я думала об этом, Ольга. Ты следишь за временем? Мы не опоздаем?
— Боюсь, сегодня мы просто не пройдем. Не волнуйся, я приду еще, если надо будет.
— Спасибо… Знаешь, может быть, я и встречала кого-то… Ведь у меня такая социальная профессия. С кем я только не знакомилась по работе! Но представь, идет по городу человек, у которого сверхидея: он — вдовствующая английская королева, и он должен всем это доказать. Как? А у него впереди — целая огромная жизнь, вот он и будет стараться… Или другая идея: ему надо выстрелить и попасть в Луну, чтобы она рассыпалась и перестала ночью насылать на Землю призраки… Вот он и стреляет, стреляет, все деньги тратит на приобретение более точного и мощного оружия…
Ольга слушала и кивала.
— Безумие. Я понимаю, о чем ты говоришь.
— Да. Мое стремление жить с Сашей, как и короткий скоропалительный брак с Савкиным, имеющий теперь такие последствия, — это было безумие чистой воды. Но я хотела сказать другое: к такому человеку, одержимому безумной идеей, разве кто подойдет? А подойдет — так отшатнется, в ужасе, заглянув в его глаза. И он сам никого и ничего не видит, кроме химер, которые посылает ему больной мозг.
— Ты, пожалуйста, себя совсем не закапывай. Раз больной может описать симптомы и профессию своей болезни, он — на пути излечения.
Я вздохнула:
— Надеюсь. Пойдем?
— Пойдем. Хотя… Подожди секунду. Я сейчас тебе подниму настроение. Ты будешь очень смеяться и выиграешь сегодня суд.
Я непонимающе посмотрела на Ольгу.
— Я уверена, что он тебе этого не сказал, — продолжила она. — Даже знаю почему, но это не принципиально.
— Кто? Ты о ком?
Ольга улыбнулась.
— Женя Локтев не сказал тебе, кто я?
— Подруга его матери, — неуверенно ответила я.
— Ну… да, с годами это так и стало. Но вообще-то я его первая жена, настоящая.
Я мгновенно вспомнила, как Ольга ходила за ручку с Севой, сыном Жени, и как волновалась, хорошо ли его покормят перед отъездом.
— А Сева — твой сын? То есть…
— Не совсем. У Женьки всегда все было сложно. На мне он женился официально, а сына родил в другом месте, девчонке было семнадцать лет, она училась в Щукинском училище на первом курсе, взяла академический для родов, родила и Севу ему отдала. Артистка сейчас довольно известная, все пьяниц играет… Женя просто очень не любит о себе рассказов и, как ты поняла уже, всё врет и всё скрывает. Севу растили все и никто. Мне самой было восемнадцать, когда мы поженились… и через пять лет расстались. Сева — бедный мальчик. Когда мы разошлись, его забрала Женина мама, а потом взяла я, года через три после своего врача-инквизитора… Мальчик очень привязался ко мне, а уж я-то… Да тут Женька как раз решил, что Севе нужен отец, забрал у меня его и сам пытался его воспитывать… с годик примерно, пока не влюбился… Так что…
Я смотрела на Ольгу другими глазами. Вот оно, значит, как!
— Но… это ведь не Женя примочки из капустного листа себе делал?
Ольга засмеялась.
— Нет, Женя был мой первый муж, а тот — третий. Это уж я с горя, когда Женька у меня Севу отобрал, за нарцисса такого зацепилась… Зато очень смешно было… Познакомилась с прогрессивными технологиями омоложения яиц и укрепления крайней плоти… Не подавись. Я тебя порадовала — сюжетом с нашим Женькой?
— Поразила, — честно ответила я. — А почему вы все не боитесь, что я возьму и напишу?
Ольга весело посмотрела на меня.
— Так, может, мы тебя все подталкиваем: ну ты пиши, пиши, наконец, материал сам в руки идет, делай скандальное имя себе, делай деньги, представляешь, какой сенсационный материал можно наваять. Женька — во всей красе! Дать хоть однажды всем полюбоваться, по-настоящему-то… Можешь про двух других моих уродов заодно написать. Мужья жены Жени Локтева…
Я вздохнула.
— Ну да. Это не мое.
К пяти часам вызвали почти всех, чьи фамилии были записаны на одиннадцать часов. Мы почему-то остались последними. А Игоря так и не было. Телефон у него был отключен, понятно почему — ведь он был занят на другом процессе.
Наконец, вызвали нас.
Как хорошо, что рядом была Ольга. Не знаю, как бы я это вынесла, если пришла бы одна. Там не было судьи Морозовой, но были три другие. Мужеподобная председатель Федорова, а также постоянно хихикающая женщина с короткими волосами, которые она то и дело старательно заправляла за уши — они оттуда вылезали, а она заправляла и заправляла… И третья, почти интеллигентного вида женщина, с аккуратной стрижкой, стильным черным маникюром, от которой мне больше всего и досталось, как только она открыла рот. А досталось мне за все.
За что, что я воспитываю Варю одна. (Морозова, видимо, хорошо постаралась, подготовила суд для своего подопечного.) За то, что я продажная журналистка. За то, что живу на иждивении банкиров, ограбивших простой русский народ. За то, что папа мой писал книжки про коммунистов, обманувших тот же доверчивый народ, и за то, что адвокат мой Игорь Савельев — человек по документам вроде русский, но апелляцию составил как настоящий еврей, а евреи, как известно, живут в России вынужденно, пока не получат вид на жительство в какой-нибудь другой стране, поприличнее. Нет, евреев евреями не называли. «Те люди», «пока они у нас живут…», «а вот когда они уезжают, наконец…». Собственно, можно было и не понять, о каких людях речь. Многие же когда-нибудь куда-нибудь уезжают…
Говорила в основном третья, легко и как-то необязательно. Вроде говорит, а вроде и нет. Бросала фразы, не договорив, сама себя спрашивала: «О чем это я?», вдруг удивленно и как-то встревоженно взглядывала в окно. Что она видела за окном — я так и не поняла. К концу ее речи я была в полном нокауте. Потому что в принципе она говорила все правильно.
Детей теоретически лучше воспитывать в полной семье. Чтобы одна мама не отвечала и за прибитый гвоздь, и за тяжелый чемодан, который никто не смог поднять и положить на антресоли, и за здоровье, и за вовремя сваренный бульон, и за учебу, и за бассейн, и за деньги, и за сказки, и за настроение…
За свою журналистскую деятельность я получала деньги — не бескорыстно ведь писала. Варе платит алименты банкир Саша Виноградов. Банки и правда живут за счет наивных вкладчиков, плохо считающих деньги. Папа мой искренне верил в скорую победу коммунизма и писал о ней восторженные повести. Коммунисты действительно напрасно расколошматили Российскую империю, и без них еле стоявшую на ногах.
